Княжий пир - Никитин Юрий Александрович (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации txt) 📗
– Я что-то не зрел его волхвования! Другие колдуны то коров лечат, то тучи гоняют к соседям, то черными котами оборачиваются… А он как стал медведем, так и остался… Дурак, видать. Туда оборотиться сумел, а обратно… Ты его побьешь враз! Вон ты какая злая да сильная…
Она встрепенулась:
– Он выглядел больным?
– Медведь-то? – удивился Залешанин.
– Верховный волхв! – напомнила она со строгостью в голосе.
Она сделала знак пальцами, Залешанин почувствовал, как его спина перестала ощущать горы мяса и мускулов сзади, затем он услышал, как негромко хлопнула дверь. По ее взгляду он понял, что они остались одни в огромной палате.
– Он выглядел больным? – повторила она с тревогой. – Усталым? Измученным?
Залешанин в замешательстве развел руками:
– По его морде разве заметишь?
Она чуть вздрогнула, словно приходя в себя, натянуто улыбнулась:
– Нам придется с ним схлестнуться однажды. Потому я хочу все знать о нем. И с кем он встречается, как одет, что ест, часто ли моется, здоров ли…
Залешанин наконец понял:
– А-а-а-а! Да, знать врага – первое дело. Нет, он не устоит. Он больше занимается звездами, а такие не видят, что под ногами. А ты, наоборот, вот как змея ползаешь только по земле, на небо тебе наплевать… даже не плюнешь, ты вся здесь, опасная и злая. Он перед тобой как овца перед волком! Говорят, он мудр, но что самая большая мудрость супротив хитрости? Да и говорят же в народе: против умного устоишь, а супротив дуры оплошаешь.
Она подумала, покачала головой:
– Нет, против дуры он устоит. Для того и звериную морду выпросил… Дуры сами разбегутся! Он, дурак, все еще думает, что я заклятиями стараюсь вернуть ему людской облик!.. Дурак, еще какой дурак… Кто ж в мужчине видит личину? Разве что девчонка какая малолетка, но не женщина. Личина важна для нас, женщин… А он и в звериной личине тот же витязь, равного которому нет…
Голос ее дрогнул, а в глазах на миг проглянула такая бездна, что Залешанин отшатнулся, будто одной ногой завис над краем пропасти и сдуру посмотрел вниз. Сердце колотилось, в голове заметались суматошные мысли, словно застигнутые в амбаре за кражей зерна воробьи.
В великом изумлении промямлил:
– Так у него же… рыло-то, рыло!.. Морда то есть… От него народ шарахается. А приснится такой, всю жизнь дергаться будешь!
Взгляд колдуньи был полон презрения.
– Он и сейчас красивее всех мужчин Руси!.. А что рыло… так у каждого мужика рыло, что тут дивного? Он и с рылом всех краше.
Голос дрогнул, Залешанин уловил глубокую печаль, а когда всмотрелся, то морозом пробрало по коже. В глазах колдуньи стояла такая тоска, такая боль, что он пробормотал в замешательстве:
– Ты чего… брось… Ты вон какая красавица! Да за тобой прынцы пойдут как гуси на водопой, только крякни. Чего тебе еще надобно?
– Что мне принцы, – прошептала она, – что мне императоры… Как он выглядел, когда ты уезжал?
По чести говоря, он почти не запомнил волхва, ибо старался не смотреть на страшную звериную морду, только и помнил, что голос был могучий, сильный, не голос, а рев.
– Да так… здоров, как медведь. В делах как пес в репьях. Только кашлял сильно, но…
Она повернулась так резко, что он не успел заметить движение:
– Заболел?
– Да что ему станется, – огрызнулся Залешанин, но взглянул на ее сдвинутые брови, торопливо поправился: – У него не только морда, он и весь здоровей медведя. Такого колом не добьешь, а ты о болезнях!.. Кого угодно перепьет… да только не видал я, чтобы он пил. Хотя зря: в такую пасть ведро вина войдет и еще для ковшика место будет…
– Ты сказал, – напомнила она, – он кашлял!
– Да мало ли чего в пасть залетит? Может, жук какой сослепу решил, что это его родное дупло?.. Да тебе-то что до его здоровья?
Она медленно отвернула лицо. Голос снова стал злым и холодным:
– Мне нужна победа над здоровым и полным сил противником. Тогда никто не скажет, что я одолела калеку или немощного.
– Да-да, – сказал он торопливо, страшась резких перемен в настроении могущественной колдуньи, – это будет драчка… Хотел бы знать когда. Я бы коня продал, только б поглядеть хоть одним глазком.
Ее взор погас. Залешанин видел, что княгиня перед ним, а душа сейчас возле Белояна. Сражается… гм… дерется, доказывает, борется в магии и не только в магии, но борется, борется, борется… сама еще не понимая, что будет делать с победой, если та вдруг, к ее несчастью, настанет!
ГЛАВА 17
Конь вынес его за ворота веселый, бодрый, отоспавшийся, а Залешанин горбился в седле мрачный, как дождливый день осенью. Хоть и вырвался живым, даже шкуру не попортили, но слишком легко отпустили древляне… А ведь поняли со своим колдовством, что он выполняет поручение ненавистного им князя. Слишком уверены в коварстве Владимира. Ну, да это понятно, кого ненавидят, того и подозревают во всем, но уверены еще, что для их врага будет хуже, если их гость поедет дальше целым…
«Ну, что князь замыслил убить, уже сказали, – подумал он невесело. – Правда, Баба Яга рекла, а бабам верить… С другой стороны, Баба Яга не совсем баба… Да и с чего ей врать? Ей в лесу все одно: я или князь. Но насчет ножа их волхв попал пальцем в небо. Хоть и в самую середку. Нож у меня таков, что и хлеб не разрежет… Правда, хлеба тоже нет».
– Ладно, – сказал себе наконец. – Род не выдаст, свинья не съест. Авось будет по-нашему. А на нет и суда нет. Надо жить, как набежит.
Дивно, но дальше дорога стала легче. Самой дороги не было, как и раньше, но хоть между деревьями конь шел свободно, не продирался сквозь завалы, засеки, не обходил огромные выворотни…
– Эх, – сказал он вдруг, – что ж это я… Они к войне готовятся! Потому все завалы только с той стороны…
Повеселел, сообразив, что дальше лесом ехать легче, усмешливо подумал даже, что хоть и княгиня, хоть и колдунья, а не сообразила, что Владимир тоже не самый последний дурак на свете: не станет продираться напролом, а пошлет в обход…
Правда, может быть, она как раз к этому и толкает? Чтобы пошел через земли дрягвы, а те восстанут тоже…
К полудню сделал маленький привал, перекусил запасенной снедью, снова ехал беспечный и беззаботный, ибо даже разбойники крутятся возле дорог, а любому зверю он сам страшен, ибо человек и есть самый лютый зверь, даже медведь, хозяин леса, опасливо уходит с дороги…
Конь вдруг настобурчил уши, вопросительно оглянулся, нерешительно свернул с дорожки и вломился в кусты. Залешанин не стал спорить, ему тоже почудились звуки, похожие на плач ребенка. Конь выбрался на полянку, и Залешанин убрал ладонь с булавы. Впереди шагах в десяти сидел, скорчившись, белоголовый мальчишка. Перед ним был продолговатый холмик свежей земли, сверху лежала кобза.
Мальчишка приподнял голову, лишь когда тень коня обрушилась, как хищные крылья, сверху. На Залешанина взглянуло распухшее от плача детское лицо. Мальчонка тут же снова уронил голову на скрещенные на коленях руки, худенькие плечи затряслись от рыданий. Руки до плеч были в земле, а по локти еще и в царапинах, засохшей крови.
Залешанин поежился, представив себе, какие у мальчишки ногти, если уцелели. Явно же копал могилу голыми руками.
Он спрыгнул с коня, сел рядом:
– Добрый кобзарь был?
Мальчишка кивнул, всхлипывания сотрясали тощее тело так, что дергался, почти подпрыгивал от рыданий. Залешанин положил на детскую голову широкую ладонь, медленно перебирал шелковые волосы, такие нежные, детские. Так его успокаивала мать, когда ревел из-за очередного неслыханного детского горя.
Плечи мальчишки все еще дергались, но плач уже уходил из его худенького тела. Залешанин выждал, когда всхлипы сошли на нет, погладил по узкой спине:
– Он прожил хорошую жизнь… Песни пел, людей веселил, жить учил. И умер по-мужски: в дороге.
– Ага, – прошептал мальчишка, он повернул к незнакомцу зареванное лицо, – он так и хотел…
