Единственный выживший - Кунц Дин Рей (электронную книгу бесплатно без регистрации txt) 📗
– Будьте осторожны, – заботливо предупредила Кларисса.
– Хорошо.
– Здесь что-то не так, Джо. Что-то нечисто.
– Я знаю.
Когда Джо завел мотор и отъехал. Боб и Кларисса все еще стояли у дверей и смотрели ему вслед.
Несмотря на то что Джо выпил почти полтора стакана крепкого коктейля, "Семь на семь" не оказал на него никакого действия. Он так и не увидел ни одного портрета Норы Ваданс, но образ женщины без лица, сидящей в садовом кресле с ножом в животе, вставал перед ним настолько отчетливо, что его, пожалуй, не пробрала бы и вдвое большая доза спиртного.
Большой город, раскинувшийся вдоль побережья, мерцал в ночной темноте, словно колония плесневых грибков, и над ним – точь-в-точь как облако разлетающихся спор – вставало грязно-желтое зарево света. Сквозь это нечистое облако проглядывало всего несколько звезд: холодных, равнодушных, недосягаемых.
Всего минуту назад ночь казалась ему великолепной, и в ней не было ничего страшного; теперь же она грозно нависла над самой его головой, готовая раздавить его своей тяжестью, и Джо поймал себя на том, что все чаще и чаще поглядывает в зеркало заднего вида.
– 8 -
Огромная усадьба в георгианском стиле, в которой жили Чарльз и Джорджина Дельман, находилась в Хенкок-парке и занимала участок площадью в добрых пол-акра. Пара величественных магнолий охраняла вход на ведущую к крыльцу дорожку, вдоль которой тянулись можжевеловые живые изгороди классической прямоугольной формы. Несмотря на их малую высоту – всего по колено, – изгороди казались такими ухоженными и были так аккуратно подстрижены, словно над ними только недавно потрудилась целая армия садовников, вооруженных прививочными ножами и электрическими ножницами. И изгороди, и очертания дома, и сама планировка сада, тяготеющая к прямым углам, выдавали приверженность хозяев к порядку и их глубокую веру в победу человека над иррациональным буйством природы.
Джо уже знал, что Дельманы были врачами. Чарльз Дельман, терапевт широкого профиля, специализировался в кардиологии, а миссис Дельман практиковала одновременно и как терапевт, и как офтальмолог. Оба были довольно известны не только как врачи, но и как благотворители, поскольку в дополнение к обычной медицинской практике супруги Дельман основали и курировали две бесплатные клиники для детей Саут-Сентрал и Восточного района Лос-Анджелеса.
Колорадская трагедия лишила пожилых супругов их единственной восемнадцатилетней дочери Анжелы, которая возвращалась домой после полуторамесячного художественного семинара при Нью-Йоркском университете, где она готовилась к поступлению в школу изящных искусств в Сан-Франциско. Насколько было известно Джо, юная Анжела Дельман работала в основном акварелью и подавала большие надежды. Дверь ему открыла Джорджина Дельман. Джо сразу узнал ее, потому что ее фотография была опубликована "Пост" в одной из статей, посвященных катастрофе. Миссис Дельман была высокой и статной женщиной лет сорока восьми с гладкой, смуглой кожей, матово блестевшей даже в темноте, с шапкой вьющихся темных, почти не тронутых сединой волос и темно-лиловыми с поволокой глазами округлой формы. Буйная, дикая красота этой женщины так явно бросалась в глаза, что она сама, должно быть, понимала это и пыталась сгладить впечатление при помощи строгих очков в тонкой металлической оправе, которые она носила вместо контактных линз, полного отказа от косметики, невыразительных серых брюк и заправленной в них белой мужской рубашки.
Джо представился, но, прежде чем он успел сказать, что его семья тоже летела на борту рейса 353, Джорджина Дельман неожиданно воскликнула:
– Джо Карпентер! Бог мой, мы только что о вас говорили!
– Обо мне?
Вместо ответа Джорджина схватила Джо за руку и, буквально силой втащив его в прихожую, выложенную полированными мраморными плитами, захлопнула входную дверь изящным движением своего крутого бедра. При этом она ни на мгновение не отрывала от его лица своих изумленных глаз.
– Лиза как раз рассказывала нам о вашей жене и дочках и о том, как неожиданно вы исчезли после несчастья, разом порвав со своей прошлой жизнью и с работой. И вдруг вы сами постучали к нам в дверь! Разве это не удивительно?
– Какая Лиза? – переспросил сбитый с толку Джо. Нет, по крайней мере сегодня вечером маска сухого и трезвого врача-практика не могла в полной мере скрыть кипучую и жизнерадостную натуру этой очаровательной женщины. Джорджина Дельман порывисто обняла Джо и поцеловала его в щеку с такой силой, что он невольно покачнулся. Потом, стоя с ним лицом к лицу и ища глазами его взгляд, она спросила едва сдерживая непонятный Джо восторг:
– Вы ведь тоже виделись с ней, правда?
– С кем? С Лизой? – переспросил Джо.
– Нет, не с Лизой – с Розой!
При этих ее словах необъяснимая и непонятная надежда снова ожила в Джо и забилась под черной броней его души, как рыба бьется зимой о ледяной панцирь, сковавший озеро.
– Да, я встретился с ней, но…
– Идемте же со мной! – Снова схватив его за руку, Джорджина потащила
Джо за собой сначала через прихожую, потом – по длинному коридору, ведущему куда-то в глубь дома. – Мы засели в кухне, – объясняла она на ходу. – Я, Чарльз и Лиза…
На собраниях "Сострадательных друзей" Джо еще ни разу не встречал убитых горем родителей, которые были бы способны на такую кипучую радость и такое восторженное волнение. И не только не встречал, но даже не слышал о подобном феномене. Как правило, у потерявших детей родителей уходило пять-шесть, а иногда и все десять лет только на то, чтобы избавиться от своей глубокой убежденности в том, что это они должны были погибнуть в результате того или иного несчастного случая или скоротечной болезни. Пережив своих детей, такие родители начинали рассматривать свое собственное существование как эгоистичное, греховное, безнравственное и чудовищно несправедливое. То же самое в полной мере относилось и к тем, кто – как Дельманы – потерял взрослого или почти взрослого ребенка. Будь Анжеле тридцать, а ее родителям по шестьдесят с лишним – и тогда мало что изменилось бы. Возраст не играл здесь никакой роли. На любом этапе жизненного пути потеря ребенка является для родителей чем-то настолько противоестественным, настолько неправильным, что им бывает очень трудно вновь обрести цель в жизни и увидеть смысл в дальнейшем своем существовании. Даже если им удается каким-то образом смириться со случившимся и начать жить более или менее нормальной жизнью, настоящее счастье остается практически недоступным для родителей, которых слепая судьба лишила их любимых чад, а "радость", за которую иногда можно принять владеющие ими настроения и чувства, является лишь видимостью и обманом. Так, даже в самую жару тянет прохладной сыростью и влагой от старого колодца, из которого ушла вся вода.
И все же радость Джорджины Дельман казалась Джо искренней и неподдельной. Таща его за собой по коридору к вращающейся на двухсторонних петлях двери кухни, она была по-настоящему, беззаботно и бесшабашно счастлива, и Джо не без зависти, но и с упреком подумал, что за прошедший год эта женщина сумела не только полностью оправиться от постигшего ее удара, но и отыскать в жизни новый смысл. В его случае подобное было просто невозможно – Джо знал это совершенно точно, и при мысли об этом его крошечная надежда в последний раз сверкнула под луной и ушла в беспросветную, полную черного отчаяния глубину. Он понял, что Джорджина Дельман либо сошла с ума от горя, либо ее внешность была настолько обманчивой, что он ошибся и не разглядел в ней мелочной, эгоистичной, не способной на глубокие переживания души. Как бы там ни было, ее бьющая в глаза радость неприятно поразила, даже потрясла Джо.
Приглушенный свет в кухне не помешал Джо разглядеть, что, несмотря на внушительные размеры, помещение было довольно уютным. Светлый кленовый паркет дополнялся кленовой же мебелью с рабочими поверхностями из черно-коричневого гранита, напоминающего своим цветом неочищенный сахар. В янтарно-желтом свете низко расположенных светильников тускло поблескивали на полках медные таганы, развешанные по стенам сковороды и свисающие со специальных крючков сверкающие кухонные принадлежности, отдаленно напоминающие языки замерших в ожидании благовеста церковных колоколов.
