Корона Героев - Мак-Кинли Робин (книги без сокращений txt) 📗
В тот день она снова то выныривала в реальность, то снова уплывала, обмотав правое запястье Талатовой гривой, чтобы не валиться вперед и не задевать обожженную руку. Вдруг Талат остановился и напрягся… и заржал. Звук вытряхнул Аэрин из дремы. Конь снова заржал и задрожал и, поняла она, поднялся бы на дыбы, как учили дамарских лошадей приветствовать и бросать вызов, но не сдержался ради нее, и она зажмурилась, смаргивая слезы усталости и жалости к себе.
Она не видела, кто приближается. Судя по поведению Талата, это не просто люди, но кто-то знакомый, а значит, неизбежно кто-то из Города. Но после падения сквозь драконий огонь зрение у нее так и не прояснилось и левый глаз болел и слезился, пока она щурилась, вглядываясь в дорогу. От усилия закружилась голова, дорога запрыгала и пошла волнами перед ее взором. И тут Аэрин поняла, что это не дорога колышется, но всадники, галопом несущиеся в ее сторону. И когда Талат снова заржал, ему ответили. Передний конь вскинул голову и заржал, и наконец она узнала его: Кестас. И Торова кобыла, Дгет, скакала рядом.
Аэрин сама в панике задрала голову, струпья на лице протестующе натянулись. Правая рука зашарила по вороту туники и натянула полу плаща вместо капюшона. Пальцы торопливо ощупали левую часть головы, где росла упрямая щетина.
Отец и кузен и сопровождавшие их всадники очутились рядом с ней почти мгновенно. Арлбет окликнул ее, но она не ответила — ее хриплый голос не расслышали бы в грохоте копыт. А потом Тор подъехал к ней и спросил встревоженно:
— Аэрин, это ты?
Но она медлила с ответом, пока он не схватил ее за левую руку. Кричать она не могла, но издала такой ужасный хриплый звук, что Тор выронил ее руку и произнес что-то, но она не расслышала, потому что закашлялась от крика и никак не могла остановиться. У нее снова пошла кровь, брызги попали Талату на шею, ее трясло, и плащ свалился на землю, и Тор с Арлбетом застыли в седлах, беспомощно глядя на нее.
Остаток пути запомнился плохо. Ей попытались соорудить гамак, дабы облегчить путешествие. Аэрин послушно легла, но так оказалось еще хуже, и на первой же остановке она выбралась из носилок и мрачно побрела к Талату, кружившему поблизости в недоумении, чего он такого натворил, что у него забрали хозяйку. Она обняла его за шею и спрятала лицо в гриве, не обращая внимания на царапающие левую щеку волоски. Тор тут же оказался рядом.
— Аэрин. — Голос его звенел от непролитых слез, и она стиснула пальцы на Талатовой гриве.
Милый веселый Талат не сомневался: пока хозяйка едет на нем верхом, все не так страшно.
Она проговорила в его шею:
— В носилках не легче. Я лучше верхом.
И она ехала верхом, и весь отряд приноравливался к самой бережной поступи Талата, и еще не скоро достигли они Города.
Когда каменный Город наконец вырос перед ними из леса, Аэрин нашарила плащ и потянула его вперед, чтобы снова прикрыть лицо. Ехавший рядом отец наблюдал за ней. Она взглянула на него, позволила плащу соскользнуть обратно и выпрямилась в седле. Аэрин вспомнила описание смерти Гортольда в Аститетовой «Истории»: как его внесли, истекающего кровью от множества смертельных ран, в Город, где весь народ приветствовал его как спасителя, и как он умер в замке короля, приходившегося ему кузеном. И весь Дамар скорбел по его кончине.
Мрачноватая улыбка тронула губы Арлбета.
— Ты въезжаешь в Город как герой. Весть о твоей победе обогнала тебя, и гонец, первым рассказавший о пробуждении Черного Дракона, здесь с большей частью своих соседей, и они соперничают меж собой в описании размеров и коварства Маура.
— Откуда они знают?
Арлбет вздохнул:
— Я не спрашивал. Некоторые из них встретили нас по пути к Городу, и мы не стали дожидаться подробностей. Смотри между ушей Талата. Он все знает о подобных вещах, тебе остается только сидеть прямо. Мы — просто твоя почетная гвардия.
— Но… — начала Аэрин, однако отец уже отвернулся.
На подъезде к воротам они с Тором действительно приотстали, а Талат притворился, будто гарцует, но только притворился, чтобы не растрясти всадницу. Она сделала, как велел отец: застыла в седле прямо и неподвижно и смотрела не между ушами Талата, где могла что-нибудь увидеть, но прямо на них и на его затылок, где рос раздуваемый легким ветром вихор. На улицах было тихо, но множество людей вышли их встречать. И краем глаза Аэрин видела, что многие прикладывают ко лбу ладонь и делают движение пальцами в дамарском приветствии повелителю. Но Арлбет ехал следом за дочерью. Меж всадниками плутал ветер и ерошил остатки волос первой сол, и солнце безжалостно освещало ее покрытое шрамами лицо. Но люди молчали и не двигались, если не считать вскинутых рук и шевелящихся пальцев.
В замковом дворе их встретило королевское войско, выстроившееся в трехстороннее каре. Воины оставили достаточно места для почетной гвардии, последовавшей за королевской дочерью, когда Талат остановился. Перед ними на плитах двора лежала голова Маура, а вокруг нее сыпался пепел и собирался в лужицы. Аэрин, моргая, глядела на трофей, доставленный кем-то домой за нее. Вокруг глазниц череп был очищен и отполирован. Он был черный. Медленно скользя взглядом по длинным носовым хрящам и выступающей челюсти, Аэрин сообразила, что видна в основном кость, остались только ошметки самой толстой шкуры, и ветерок, обдувавший череп, срывал чешуйки, и они оседали на землю пеплом. Полураскрытые черные челюсти злорадно ухмылялись ей.
Аэрин уцепилась правой рукой за гриву Талата и медленно сползла по его боку, сначала коснувшись земли левой ногой. Тут подоспел Арлбет, провел ее мимо ощерившегося черепа Маура, и солдаты расступились, как по беззвучному взмаху бича, исполнив строевой маневр, и пропустили короля и первую сол к замковой двери. Тут отец повернулся к дочери, подхватил на руки и понес по длинным коридорам и вверх по лестнице в ее комнату. К Теке.
После ее во множестве навещали лекари, но ни один из них не предложил от ожогов средства лучше, чем кенет, а лодыжка заживала сама собой. Только вот ни с кашлем, ни с затруднением дыхания они ничего поделать не могли. Аэрин проводила время в постели или в глубокой оконной нише, выходившей на заднюю часть двора, к конюшням. Хорнмар время от времени приводил Талата к ней под окно, и хотя она не могла окликнуть любимца, сам вид его утешал. Ради Теки Аэрин пыталась есть. Попутно выяснилось, что она не чувствует вкуса еды с тех пор, как вдохнула драконье пламя, просто раньше не замечала этого. А еще она вынула драконий камень из кармана, сделанного из завязанной в узел ткани, и положила на столик возле кровати. Ей казалось, будто он становится ярче, когда она смотрит на него, и глубоко внутри у него шевелится красный огонь.
Наконец Аэрин одолело то же беспокойство, что и тогда в драконьей долине. Она начала ползать по замку и навещать Талата в конюшнях. Ему отвели прежний денник, а Арлбетова юного Кестаса переселили в соседний, дабы отдать его предшественнику почетное место. Талат прекрасно сознавал заново обретенную привилегию. Хозяйка тщательно обследовала пальцами его круп. Рубцы от драконьего пламени исчезли, хотя она по-прежнему различала их, ибо шерсть на их месте росла в направлении, противоположном остальной.
У нее самой волосы отрастали споро, хотя и неравномерно. Тека однажды расчесала их ровно от темечка во все стороны и подстригла аккуратным полукругом вокруг лица, благо виться они перестали окончательно. Аэрин взглянула на себя в зеркало и рассмеялась.
— Я похожа на мальчишку.
— Нет, — возразила Тека, сметая обрезки. — Ты выглядишь как девочка с мальчишеской стрижкой.
Аэрин разглядывала себя. Она избегала зеркал так же, как людей, — кроме Тора с Текой и отца и посланных ими лекарей, от которых нельзя было избавиться. И теперь, когда у нее наконец хватило духу взглянуть в зеркало, увиденное ее удивило. Лоснящиеся шрамы через всю левую щеку — и несколько пятнышек, словно веснушки, на другой стороне лица, где на нее брызнула горячая драконья кровь — были заметны, но не уродовали ее. Кожа на левой стороне головы сохраняла повышенную чувствительность, поэтому расческой приходилось пользоваться осторожно. Но волосы отрастали столь же густыми, что и раньше, хотя на несколько оттенков темнее и почти прямые. Вот только лицо было осунувшееся и бледное, кроме двух пятен румянца на высоких скулах, и появились новые линии, а глаза казались старыми, как у Арлбета.
