Варяжский меч - Максимушкин Андрей Владимирович (читаем книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
— У ободритов и древан недорог. Обычная цена две монеты за меру. А у велетов и ругов дорожает.
— Понятно, — тяжело вздохнул паренек. — У нас тоже дорожает. За мешок уже восемь монет просят и три медяка сверху, и цены расти будут.
— А что случилось?
— Хлеб христопродавцы скупают, — злобно плюнул на дорогу Гилфри.
Из его рассказа выяснилось, что уже как месяц иудейские купцы скупают весь хлеб. Берут и зерном, и мукой. Платят честно, сколько запросят. Естественно, цены поперли вверх. Только за последние две недели в два раза выросли. Крестьяне и земельные бароны радуются барышам и заодно хлеб придерживать начали. Надеются, он и дальше дорожать будет. Горожанам же несладко, не все могут по новым ценам платить. Осенью и зимой голод будет.
Люди говорят: у вендов страшный неурожай. Вот христопродавцы и подсуетились. Хотят у христиан хлеб скупить и славянам привезти. Надеются хороший барыш получить.
— Там действительно недород, — покачал головой волхв, — и сами не знаем, что зимой есть будем. Иудеи же такую цену заломят, даже богачам не по мошне окажется.
После этих слов разговор плавно перетек на обсуждение корыстолюбия иудеев, особенностей их семейной жизни, телесного устройства и как с ними на том свете поступать будут. Велибор вместе со всеми с жаром возмущался росту цен на хлеб. Про себя же он думал, что хитрость, предложенная служителем Велеса Ингорем из Висмы, удалась. Урожай в земле велетов действительно собрали невысокий, но людям этого хватит. У многих еще прошлогодние запасы остались.
Слухи о грядущем голоде распускались специально, так, чтобы они до ушей иудеев дошли. Пусть во владениях Оттона Второго зерно и муку скупают. Пусть цены растут, русов это не коснется. Зато в Саксонии и Вестфалии ранней осенью волнения будут. Король и герцоги начнут бунты давить, а значит, против князя Белуна меньше воинов вывести смогут. И это очень хорошо, этого священнослужители Велеса и добивались.
10. Ветер с моря
К вечеру на улице похолодало. Опустившееся до самого горизонта солнце не грело. С моря дул холодный, пронизывающий ветер. Епископ Вагер, поеживаясь, плотнее завернулся в добротный суконный плащ с меховой оторочкой. «Эх, годы уже не те», — думал епископ, окидывая вечерние улицы Альтенбурга тяжелым взглядом из-под кустистых, белых как снег бровей. В молодости он, бывало, в одной сутане зимой по улице ходил, спал где придется, согреваясь одной молитвой. А сейчас слабоват стал для таких подвигов: кровь не греет и старые кости побаливают. Слаб человек, к теплу тянется.
Вид с балкона епископского дома открывался великолепный. Отсюда с горы можно было разглядеть половину города вместе с портом. Взгляду Вагера открывались узкие городские улочки, представала во всей своей красе новая церковь, построенная на углу Кожевенной и Линейной улиц, хорошо видны выдававшиеся в море деревянные мостки в порту и стоящие у них корабли. А в хорошую, ясную погоду можно было разглядеть остров Узень, темневший за проливом. Епископ любил смотреть на свой город с балкона, это было одно из тех немногих удовольствий, которые он мог себе позволить.
Похлопывая себя по плечам, Вагер повернулся к двери. В это время в порт входили пять кораблей. Длинные узкие суда с дьявольскими фигурами на носах, с красными щитами, развешанными по бортам, подгоняемые сильными гребцами, быстро шли к берегу. Закатное солнце бросало ослепительные блики на гребни волн, искажало картину, от этого казалось, корабли не плывут, а летят над волнами. Фееричное зрелище.
Епископ это уже не видел или не обратил внимания. Годы брали свое, глаза частенько изменяли старику, приходилось щуриться, когда вдаль глядишь. Вагер вернулся в комнату и плотно задернул за собой занавесь. Здесь, в помещении, было тепло. Плотные занавеси на дверях и окнах защищали от ветра, в камине горел огонь. Единственное, по полу ощутимо тянуло сквозняком, но это ерунда. Какое это может иметь значение, когда можно подойти к камину и вытянуть к огню озябшие руки.
Лето кончилось, на дворе осень, проклятая осень. Скоро пойдут дожди, а затем начнется зима. Еще одна зима на этом негостеприимном берегу Варяжского моря. Надо не забыть: через две недели предстоит поездка в Велиград к маркграфу Белуну. Хитрый и наивный язычник наконец-то прозрел, отрекся от заблуждений и собирается искупать свои грехи крещением диких пруссов.
— Слава Господу, — изрек Вагер. На его глазах еще одна цитадель язычества и ереси дала трещину и готова рухнуть к ногам смиренных пастырей Христовых. Вагер знал, что говорил, он своими глазами видел, как продвигается святое дело евангельской проповеди в этих диких землях. Тяжел труд сподвижников, многое им пришлось вынести, неся свет в заросшие мхом сердца славян и данов, но тем больше радость, когда своими глазами видишь, как постепенно, но неуклонно растет влияние Святой Церкви.
С каждым годом все больше язычников приходит к проповеди, все больше славян принимает крещение. Правда, многих приходится приводить к истинной вере силой, преодолевая сопротивление сидящих в них бесов. Ничего, главное — терпение, терпение и еще раз терпение. Вагер не был дураком, он понимал: большинство новообращенных не приняли Христа сердцем, семя евангельской проповеди не дало всходов на камнях их душ.
Это поколение потеряно для Божьего слова, но не потеряно для Церкви. Они только называются христианами, продолжают носить требы идолам, участвовать в бесовских обрядах и игрищах. И грешить продолжают, как и прежде. Ничего, и эти полуязычники могут еще послужить святому делу, а их дети и внуки с младенчества впитают любовь и мудрость веры Христовой, душой и телом будут принадлежать Церкви. Свободные от демонов преисподней, они с радостью понесут свет веры другим, пока еще прозябающим в неверии народам.
От размышлений о будущем этой земли епископа оторвал отец Рейнольд. Священник с поклоном вошел в комнату и остановился у порога, смиренно ожидая, когда епископ разрешит ему говорить. Выждав для порядка, Вагер кивнул вошедшему и прошел к массивному, богато украшенному резьбой и драгоценными инкрустациями креслу на возвышении. В свое время это кресло и серебряный крест в двадцать фунтов весом ему подарил отец нынешнего императора Оттон Великий в честь успеха миссии по крещению ободритов и строительства первой церкви в твердыне безбожников Велиграде.
— Ваше святейшество, — еще раз поклонился Рейнольд, осеняя себя крестным знамением, — из сборщиков десятины, отправленных в земли славянского маркграфа Белуна, вернулись только отец Иохим и купец Даур.
— Может, еще время не вышло? Маркграф ободритов крест целовал, что наведет порядок на дорогах.
— Все сроки вышли. Господь забрал их в лучший мир.
— Сроки вышли, — бесцветным, чуть усталым голосом повторил епископ.
Как ему надоели эти вечные неприятности со славянами! Проклятое племя! Гордые, беспокойные, кичащиеся своей силой и древностью родов, исподволь точащие зубы на власть императора и Церкви. И добро бы они по лесам да болотам прятались. Нет, бесовство даже в Альтенбург проникает. Только два дня назад в Нижнем городе поймали идолопоклонника. Соседи донесли, что у него дома адские кумиры стоят. Услышав такую новость, епископ искренне возмутился.
Если в отношении язычников он предпочитал действовать мягко, ненавязчиво, добрым словом и делом подталкивать их заскорузлые души к свету, то с отпавшими от святой церкви, с отрекшимися от веры разговор был другой. Вагер прекрасно помнил, и ныне убиенный безбожными пруссами архиепископ Адальберт всегда его учил следовать заветам святого Мефодия: село, в котором произошло языческое жертвоприношение или хотя бы была принесена присяга языческими божками, должно быть целиком продано в рабство.
Иначе поступать нельзя, нельзя проявлять слабость, надо жестко карать отступников, дабы не давать повода усомниться маловерам и слабым духом. Люди должны видеть и верить — Церковь милостива к своей пастве, но беспощадна к двоеверцам. С благословления епископа двор идолопоклонника предали разграблению, его семью обратили рабами, а самого повесили на городской площади.
