Рождение волшебницы - Маслюков Валентин Сергеевич (книги без регистрации бесплатно полностью TXT) 📗
В полной мере освоив тарабарский язык, ты усвоишь также тарабарскую грамоту и правописание. Не уйдут от тебя в свое время тарабарские физика и метафизика. Предусматривается также, если хватит у тебя, княжич, способностей, изучение тарабарской химии и алхимии. Тарабарское краеведение. Тарабарское военное дело, учение и хитрость ратного строя. Наука возводить крепости и разрушать их, брать приступом или измором. Тарабарская религия и нравственность. Тарабарское красноречие и наука приятного обхождения. Тарабарская механика и тарабарское же врачевание. Наконец, тарабарские способы мыслить и выводить тарабарские умозаключения из тарабарских посылок. Не взыщи, друг мой, если чего не упомянула – мне ли, слабой, малообразованной женщине охватить умственным взором все отрасли тарабарщины? Верю только, что дока Новотор будет тебе настоящим тарабарским товарищем.
За сим пребываю в надежде на всегдашнее твое усердие и послушание. Уповаю, что в недолгом времени порадуешь отца своего, Любомира, тарабарскими успехами.
Милица».
В смятении Юлий опустил лист – дока Новотор глядел на него с простодушным любопытством. Как глядят несмышленые дети. Или безумные.
– Но ведь такого языка нет. Тарабарского языка нет, – прошептал Юлий, не отводя взора от влажно блестящих глаз старика.
Новотор не ответил.
Рада! – вспомнил вдруг Юлий дочь Милицы. – Это она, выходит, передала матери разговор о тарабарском языке – вот когда возникло это слово. В библиотеке, где одинокий и униженный, он пытался разговорить девочку. Пошутил… Но ведь это же Юлий сам и придумал: тарабарский язык!
– Что за ерунда – тарабарский язык! Чушь! Ахинея! – воскликнул княжич, вдохновляясь надеждой, что так оно и есть.
– Най! Най! – сухо возразил Новотор. – Са баянах тарабар мова. Тарабар мова бых!
Раздражение неприступного старика выглядело столь убедительно, что Юлий засомневался. Он улыбнулся – неуверенно и просительно, ибо ощущал свое бессилие отстоять здравый смысл. И вдруг осветило его воспоминание, он порывисто схватил старика за руку:
– Новотор, но ведь ты же сам говорил: «вот незадача!» Тогда, в лесу! Помнишь?! Ты говорил еще: «полно, мальчик, полно»…
– Най! – с гневом и отвращением в лице оборвал его дока Новотор и высвободился, безжалостно оттолкнув. – Най! Са най баянахом!
– Но ведь ты понимаешь, что я говорю! – больно уязвленный, вскричал Юлий.
– Най! – упрямо возразил старик, открещиваясь и руками. – Най баянахом!
По прошествии дней Юлий оставил бесплодные попытки уличить доку в притворстве. Новотор и случайно не обмолвился по-словански. Мучимый жаждой общения, Юлий обратился к тарабарщине. Он установил, что язык этот прост и легок для усвоения. Словарный запас тарабарщины был достаточно богат, чтобы выразить не только явления обихода, но и самые общие, сложные понятия. Юлий с жадностью накинулся на язык, увлекся и, обладая прекрасной памятью, в течение двух-трех недель достиг таких успехов, что мог уже сносно объясниться с учителем.
Поражало обилие одинаковых по смыслу, но различно звучащих слов. Сегодня «говорить» было «баянах». Говорил, соответственно, баянахом, сказал – баянах быхом. Это не сложно. Но завтра то же самое «говорить» обозначалось уже как баятах и даже болтах. И оно же звучало по-тарабарски еще и как мямлях, казах, глаголах, разорях, примечах, вставлях, выводах, трепах, реках, молотах. Юлий заметил и другую особенность: различия между сходными словами заключались иногда не в оттенках смысла, а скорее во времени употребления. Утром Новотор предпочитал одно, вечером другое, а потом целую неделю подряд он не баянах, а разорях.
Кстати, само слово вечер значило меркат – нетрудно запомнить. Легко укладывались в памяти такие слова, как дверь – походуля, нитка – тягла. Чуть хуже было с таким, как голова – кочева. И уж совсем ни к селу ни к городу звучали: глаза – рербухи, сундук – присперник. Однако, Юлий, ничем больше уже не смущаясь, жадно учился. Он был счастлив самой возможностью говорить. Говорить, делиться мыслями, слушать, писать.
Новотор привез с собой изрядное количество рукописных трудов по тарабарским отраслям знания. Сам он, как оказалось, неистово работал над составлением толкового словаря тарабарского языка. Отвлекаясь только для разговоров с учеником, он занимался учеными изысканиями по двенадцать-шестнадцать часов в сутки. Казалось, он совсем не спал: ложился за полночь и вставал до рассвета. Иногда Юлий примечал, как учитель, не отрываясь от дела, постанывал и морщился, хватался за живот. Но никогда не жаловался, да и сам, кажется, не вспоминал свои болячки, пока не прихватит. Когда же становилось невмоготу, выскакивал в сени и совал голову в бадью с холодной колодезной водой.
Невозможно было понять, как относится Новотор Шала к своему ученику вне пределов тарабарской действительности. Но Юлий обладал драгоценной для человеческого общежития способностью ощущать благодарность. Восхищение княжича вызывала самая эта граничащая с помешательством работоспособность ученого. Крохи внимания, которые Новотор уделял мальчику, вызывали отклик в его истомленном сердце. Вдвоем и только вдвоем, всегда вдвоем – отрезанные от Большой Земли болотами и лесами, духотой испарений, тучами комаров, затяжными дождями и первыми морозами, влекущими за собой метели… Долгие месяцы и годы эти двое, старик и юноша, не уставали друг от друга. Они были надежно защищены от нетерпимости и себялюбия, которое делает тесные человеческие отношения невыносимыми. Один был защищен исступлением ума, другой – свежестью чувств.
Дерзкий замысел по-товарищески посетить странствующего волшебника Миху Луня, который только-только успел известить горожан о своем прибытии, зародился в начитанной голове Поплевы под влиянием старых летописей, неоднократно отмечавших вольные нравы чародеев прошлого. Не возражала и Золотинка. Тучка же оробел и наотрез отказался срамиться перед заезжим человеком. Поплева и Золотинка, растревоженные, но влюбленные друг в друга больше обычного, взяли маленькую лодку под шпринтовым парусным вооружением и отчалили.
На взморье уменьшили парус, но крутая волна и порывистый ветер трепали валкое без достаточного груза суденышко. Пришлось Золотинке подобрать подол и сесть за руль, а Поплева в полном наряде (в смазных сапогах, потертой бархатной куртке и при шляпе) должен был улечься на дно лодки вместо балласта – бревно бревном. Через полчаса лодка вошла в заштиленную гавань Колобжега.
Время шло к полудню, окруженная со всех сторон разновысокими домами, заставленная повозками и лавками Торговая площадь обыденно гудела. Но и в этой всепоглощающей толчее различалось отдельное столпотворение в северном конце площади, где начиналась Китовая улица. Здесь, на углу, в особняке белого камня с красными кирпичными простенками поселился волшебник.
Среди скопления зевак на каменной мостовой стоял гроб без крышки, и в нем вытянулось узко сведенными ногами тело: синюшное лицо, запавшие щеки, тощая шея. Небрежно причесанная вдова в заношенном платье стояла возле гроба, бессильно уронив руки. И тут же жались дети: трое малышей, мальчики и девочка в одинаковых рубашонках без штанов.
По видимости, все тут: и зеваки, и просители, и вдова с детьми, и покойник – ожидали волшебника.
Внушительное его жилище было отмечено броским белым листом на воротах, запиравших проезд в первом этаже дома. Приколоченный гвоздями лист извещал грамотеев, что в доме суконщика Зыкуна на Торговой площади поселился странствующий волшебник досточтимый Миха Лунь и его ученик Кудай.
Ниже выведенного красными буквами объявления следовал список вида на волшебство, законным порядком полученного досточтимым Михой Лунем в управлении столичной Казенной палаты. После непременного вступления, которое содержало полные титулы великого государя и государыни, сообщалось, что «означенный мещанин Миха Лунь в силу вышеизложенного повеления и за уплатой причитающихся казне пошлин в сумме двадцати двух червонцев имеет неоспоримое право и вытекающее из этого права преимущество волховать всеми видами разрешенного волшебства».
