Когда падают листья... (СИ) - Андреева Наталия "Калли Nieh-Ta" (читать книги онлайн TXT) 📗

— Хорошо, — его тихий голос прорезал напряженную тишину.

— Спятил?! — прошипел Богдан. — Я тебя, щенка, не для того из лап Моарты вытаскивал, чтобы ты тут с этими акиремцами кончился!

— Наставник, мы поговорим на эту тему позже. — Войник, понимая, что серьезного разговора, как и влезания в голову, не избежать, заранее смирился и являл из себя само спокойствие. — Господин посол, можете начинать.

— Нам нужны Ваши глаза, господин Дарэн.

— Зачем?

— Чтобы уменьшить неприятные ощущения от процедуры, — чаровник говорил на заросском неожиданно намного лучше, чем господин посол.

Дар даже с любопытством открыл глаза, чтобы на него поглядеть. Чаровник выступил из тени, подойдя ближе к его кровати. Неестественно белые волосы спускались по плечам, черты лица мужчины были резкими и отталкивающими. В его водянистых, ничего не выражающих глазах отражалось пламя зажженного факела. Но они были холодны, как и весь его облик. И только странный мягкий чарующий голос…

— Господин Дарен, приготовьтесь. Будет немного больно.

И он приковал его взглядом. Сначала Дар даже ничего не почувствовал, лишь слышал настороженное шипение кошки из-за угла. Зоря чувствовала присутствие чужеродной силы, и ей эта сила категорически не нравилась: кошачья сущность брала вверх.

А потом пришла боль. Не такая, как тогда, несколько дней назад, но все же боль. Если бы не переломанные пальцы, Дарен бы намертво вцепился в кровать. Он попытался отвести взгляд, но ничего не вышло. А чаровник вдруг резко наклонился к нему ближе и, сжав тонкими костлявыми пальцами его плечи, придавил к кровати. Наконец, перед глазами ослепленного войника стали пролетать события, которые так нужны были Акиреме. И Карстер, и его сообщник, и мертвая Марта на грязном полу…

Только ничего о камне Анрода акиремец не увидел.

Все закончилось так же внезапно, как и началось. Чаровник резко отнял руки от Дарена и осел на пол, тяжело дыша, на его лбу крупными каплями выступила испарина. Дар лишь глубоко вздохнул и прикрыл глаза: для него все чародейство обернулось лишь неприятным покалыванием в висках, чаровнику же, судя по всему, пришлось намного хуже. За всякую волшбу надо платить.

Чаровнику оставалось еще прожить года четыре, на самый край — пять, а потом он, наконец, освободится от всего этого раз и навсегда. От этого понимания этого на душе у него становилось пусть и не тепло — огонь задушил лед — но хотя бы светло. И чаровник был готов уже стерпеть любые боли и лишения, лишь бы жизнь его в этом гадюшнике средь двух огней закончилась.

Когда тот отдышался, из горла сами собой вылетели слова:

— Как Вы себя… чувствуете, господин… Дарен?

Дар с предельной осторожностью оскалился, стараясь не особо тревожить раны на лице:

— Думаю, лучше, чем Вы.

В ответ тот лишь криво усмехнулся,

— Благодарю за сотрудничество, господин Дарен. — Акиремец, наконец, медленно поднялся на ноги, держась руками за край кровати войника, и обратился к Богдану: — могу я остаться здесь до завтра?

Посол больше не произносил ни слова.

— Ну, нет уж! — рявкнул Богдан, свирепея. — Вы у меня и так уже в заднице сидите, господа!

— Не сочтите за грубость, — устало сказал чаровник, — но так далеко нам при всем желании не залезть.

Воцарилась напряженная тишина. Чаровник и Богдан сверлили друг друга взглядами. Положение спасла Йена, влетевшая в лазарет с криком:

— Что ж вы делаете, а? Волшбу они тут творят! А люди-то, людей-то не жалко, а, господин посол?

— Мое право есть исполнят мой долг перед моей Родина, — гордо ответил он.

— А, ну понятно. О людях подумать: глупость сказала, — почти прошипела Йена и обратилась к чаровнику: — как твое имя?

— Зовите меня Шоном.

— Хорошо, Шон, — она смерила его взглядом и вздохнула: — ты можешь остаться у меня, если пожелаешь, но только из-за твоего состояния. А ты, господин посол и ты, господин кварт-велитель, извольте покинуть мой лазарет.

— Мне надо поговорить с Дареном.

— Потом поговоришь, от тебя не убудет, — проворчала Йена, поворачиваясь к Богдану спиной и отводя повисшего на ней чаровника к ближайшей койке.

— Нет уж. Я и так три дня ждал.

И Дарену все-таки пришлось выслушать целую лекцию о том, какой он недоумок и кусок идиота. Богдан разве что не трогал его, хотя ему очень хотелось собственноручно выпороть бывшего ученика. Ткнуть, так сказать, в собственную лужу, как нагадившего щенка.

— Чему я тебя учил?

— Смелости, — в своем духе ответствовал Дар.

— Мальчишка! — злился Богдан. — Подвигов захотелось?! Так я тебе их устрою, дурень пустоголовый! Мало тебе подвала этой сволочи, раз не выбил он из тебя дурь твою!

— Я не считаю так, наставник.

— А никто здесь и не спрашивает твоего мнения. Молчи и слушай, что тебе говорят!

И чем больше Дарен слушал, тем больше по его лицу расползалась довольная улыбка: его любят? Серьезно? Да нет же, правда. Наставник его действительно любил, иначе просто не наградил таким количеством лестных для портовой шлюхи эпитетов. Войник с вниманием ловил каждое слово, и на его душе впервые за несколько лет через пудовую угрюмость пробилась радость, медленно выталкивая осеннюю хандру.

— Что ты улыбаешься? — оборвал свою гневную тираду Богдан и даже на миг растерялся.

— И я Вас тоже очень люблю, наставник.

Осень тихо рассмеялась в своих чертогах, зная, что ей пора уже уходить. Да только все равно она успела сделать все, что задумала: и нарисовать золото, и затереть его акварелью, смыть ее дождем и вышить на панно мироздания красными крестиками начало дорожки, невидимо пересекающейся с Нитью заросского воина.

Зиме ничего не останется, кроме как смириться.

Что Ледяная Хозяйка может сделать против Творящего Судьбу?

ГЛАВА 5

ПУТЬ МАСТЕРА

Как проходит все вечное, прошла пора осени, и зима, вступив в свои права, взяла в осаду пограничную заставу, ударяясь о ее каменную мощь непрерывными вьюгами, метелями и заносами.

Акиремские послы донесли до его светлости акиремского князя вести о непричастности Заросии к инциденту, и царственные особы пафосно расшаркались перед друг другом в фальшивых извинениях-сожалениях, чтобы потом втихую проскрежетать зубами и казнить парочку тайных приближенных: как же, такой жирный куш упустили! Придется теперь искать новых людей и заново заниматься поисками злополучного камня, да еще так, чтобы обогнать всех соперников. То-то, наверное, злорадствовал мастер Анрод в небесных чертогах Моарты!

Дарен им не завидовал, но и помогать совсем не желал. Напротив, он жаждал как можно скорее оказаться в недосягаемости этих двух глупцов, гнавшихся за властью над судьбами.

И зима милостиво помогала ему в этом деле.

Последние коричневые и сморщенные листья-одиночки еще болтались сиротливо на почерневших ветках, припорошенные снегом. Он падал хрупкими ломкими хлопьями в ладони и медленно терял свою белизну, превращаясь в маленькие капельки воды. На темных ресницах пушинки таяли медленнее, и то и дело приходилось вытирать их рукой. Черные волосы лежали на плечах мокрой кошкой, покрытые тонким слоем снега. Вот так бы стоять и стоять под небом, дарящим всему свету свое сребротканое покрывало, пока сам не станешь частью этого прекрасного!..

Дарен стоял на открытой, запорошенной снегом, площадке, которая вела вглубь лазарета, и с радостью и тоской наблюдал за танцем снежинок в промерзшем воздухе. Зима напоминала ему о доме. Только там она была другой: жестокой, неумолимой, но щедрой и заботливой. Укрывала бережно землю своим пушистым пологом, чтобы не померзла матушка-земля. А сугробы-то какие были на его родине, сугробы! Любо-дорого поглядеть! Порой идешь по лесу вместе с отцом проверять капканы, а на пути — он. Стоит, весь из себя белый, величественный и манящий. И, конечно, такие походы всегда заканчивались одним и тем же: отец и сын забывали обо всех делах, бросались с головой в эту мягкую гору, в шутку пытаясь затащить друг друга поглубже, а потом долго выковыривали смерзшиеся комки из меховых шапок, курток и штанов. Когда же они, виноватые, промерзшие, но довольные донельзя, возвращались домой, мать всегда ругалась и пыталась достать отца деревянным черпаком: мол, опять сушить вещи придется, лучше бы зайца принесли, бездельники! Отец же в одних подштанниках бегал по избе и заливисто басисто хохотал, зная, что жена не всерьез бранится, а так, для порядка. Он заразительно смеялся, что вскоре и мать начинала смеяться, бросала черпак на стол и неслась к любимому мужу через единственную преграду — стол, чтобы утонуть в его объятиях. Потом и они с братом подбегали — и стояли так, обнявшись, казалось, целую вечность, ловя нежность и даря тепло.