Доктор Смерть - Дьякова Виктория Борисовна (книги онлайн полностью .txt) 📗
— Я бы и сама хотела, чтобы они оказались далеки от истины. Для меня иметь дело с большевиками, это еще хуже, чем даже с Мюллером. С моими убеждениями мне прямая дорога в Сибирь, я не сомневаюсь.
— Я полагаю, тебе не стоит задумываться об этом, — возразил Фелькерзам. — Как бы ни сложилась обстановка, Вальтер наверняка сделает все, чтобы ты с ними никогда не встретилась. С него достаточно наших недавних приключений под Кенигсбергом, когда мы оба едва не угодили в плен.
— В этом наши с ним желания совпадают. Да и не только в этом.
Посещение Аушвица назначили на следующий день, на двенадцать часов. Комендант лагеря был предупрежден заранее. В сопровождение Маренн и Ральфу гауляйтер выделил личного адъютанта, штурмбаннфюрера Дилля — того самого, который в приемной подавал Маренн плащ. Он оказался весьма приятным молодым человеком, разносторонне образованным и всю дорогу до Аушвица рассказывал о увлечении живописью, расхваливал французских импрессионистов, восхищался Сертом и Дали. Маренн поддерживала разговор довольно холодно. Не потому что не чувствовала к Диллю симпатии — симпатии не было, конечно, да и антипатии тоже. Просто тема слишком близка. Когда-то в Париже она знала Серта, общалась с ним в салоне его будущей жены Миси, близкой подруга Коко Шанель, прозванной «пожирательницей гениев», она знала, что он был увлечен сю, и, написав по памяти ее портрет, который висел у пес в доме в Версале, не упустил ни одной, мельчайшей детали — так хорошо он помнил ее, сердцем, всей душой.
Если Ральф фон Фелькерзам знал, кем она была на самом деле, то штурмбаннфюреру Диллю, с которым знакома всего несколько часов, даже и сомнений иметь не полагалось. А американка Ким Сэтерлэнд — откуда ей знать великого испанца Хосе-Мария Серта? Ведь это Мари Бонапарт знала его, а Ким Сэтерлэнд спокойно проживала в это время у себя в Чикаго.
— Кажется, мы подъезжаем, — произнес Ральф, нарушив молчание, которое хранил до сих пор.
Впрочем, догадаться нетрудно. Черные трубы печей Аушвица дымили во всю мощь. Дым растворялся в серых облаках. В лагере играла бодрая музыка.
— Надо заметить, здесь весело, — продолжил Фелькерзам, обращаясь к Диллю, сидящему рядом с шофером. — Даже не ожидал.
Тот только пожал плечами. Маренн, откинувшись на спинку заднего сидения, курила, стряхивая пепел в полуоткрытое окно. Она очень сомневалась, что их ждет какой-то приятный сюрприз. Скорее, наоборот. Но старалась отогнать тревогу.
Машина въехала на территорию лагеря. Навстречу из здания комендатуры выбежало лагерное начальство. Штурмбаннфюрер Дилль вышел из машины и открыл дверцу Маренн. Вслед за ней вышел Фелькерзам и встал рядом. Адъютант гауляйтора подошел к коменданту.
— Специальный уполномоченный рейхсфюрера СС желает осмотреть лагерь. Вас предупредили вчера, — сказал он, протягивая документы. — Вот предписание гауляйтера и согласование Главного Управления лагерей, завизировано группенфюрером СС Мюллером.
— Гауптштурмфюрер Бер, — высокий эсэсовец, стоявший впереди, сделал шаг по направлению к Фелькерзаму, — комендант лагеря и начальник местного гарнизона СС. Мы очень рады вашему приезду и готовы показать все, что интересует.
— Я прошу прощения, гауптштурмфюрер, — произнесла Маренн, — но специальный уполномоченный рейхсфюрера — это я, — и заметив недоумение, выразившееся во взгляде гауптштурмфюрера, добавила: — По медицинской части. И осмотреть я намереваюсь медицинский блок.
— Я приношу свои извинения, госпожа оберштурмбаннфюрер, — Бер ясно смутился, но быстро взял себя в руки. — Хочу заметить, у нас недавно посещала комиссия из Берлина, все было в полном порядке. Могу ли я спросить, возникли какие-то осложнения?
— Нет, по той проверке к вам претензий нет, — ответила Маренн. — Меня интересует не расход медикаментов, а условия содержания узников, которые имеют заболевания. Кроме того, я хотела бы знать о квалификации медицинского персонала, который оказывает узникам помощь, если они заболеют. И как я сказала, хотела бы осмотреть непосредственно больницу.
— Понятно. Будем рады ответить на все ваши вопросы, — Бер лихо щелкнул каблуками. — Прошу в мой кабинет, — пригласил он.
— Благодарю, — кивнула Маренн и поинтересовалась: — А что это за музыка, у вас сегодня концерт? Кто выступает? И не рано ли? Днем заключенные должны работать.
— Никак нет, госпожа оберштурмбаннфюрер, — отрапортовал комендант. — Мы прекрасно знаем все правила и следуем им безукоснительно. Это у нас, как бы выразиться, — он наморщил нос, — небольшая демонстрация, знаете ли…
— Демонстрация? — Маренн удивленно покачала головой. — Позвольте узнать, политическая?
— Никак нет, в качестве воспитания, так сказать…
— Что ж, тогда с кабинетами подождем, — решила она. — Покажите. Как вы считаете, штурмбаннфюрер? — обратилась она к Ральфу.
— Посмотрим, это любопытно, — согласился он.
— Тогда прошу за мной, — любезно пригласил комендант. — Вы получите удовольствие. Зрелище весьма впечатляющее. Это изобретение нашего начальника политического отдела, штурмфюрера Гофмана, действует безотказно.
— Я представляю, — шепнул Маренн Фелькерзам, — сказки Гофмана в декорации Аушвица. Этакий крошка Цахес на помосте перед газовой камерой.
Она кивнула. Вслед за комендантом они прошли между бараками на основной плац.
— А Бруннера-то нет, — также шепотом сказала она Ральфу, указывая на свиту коменданта. — Во всяком случае, встречать пас он не вышел.
— Наверное, очень занят, — предположил Фелькерзам. — Или считает ниже собственного достоинства. Или…
Он не договорил. На плацу в самом центре площади они увидели деревянный помост, в самом деле напоминающий эшафот. На нем стояла голая истощенная женщина с плакатом на груди: «Я все отдала мужчине». Рядом играл оркестр, составленный из заключенных, а мимо эшафота, построенные покомандно, проходили узники, подгоняемые надзирателями. Эсэсовцы с овчарками окружали плац. Время от времени старший из надзирателей выталкивал в центр площади кого-то из заключенных. Эсэсовцы образовывали вокруг него цепь и начинали травить собаками.
— Забавное зрелище, — не удержавшись, Фелькерзам присвистнул, наблюдая эту картину. — И чему таким образом вы хотите научить заключенных? — обратился он к коменданту, прикуривая сигарету.
— Дисциплине, господин штурмбаннфюрер, — бодро ответил тот.
— Похвально. Чем же провинилась эта дама на помосте?
— Тайком встречалась со своим женихом.
— С женихом? — Фелькерзам удивленно взглянул на Маренн. — Я вижу, здесь просто проходной двор.
— Никак нет, — комендант смутился. — Он тоже заключенный, политический, содержится здесь же. Вообще, — поспешно добавил он, — это образцовая команда. Ею руководит молодая энергичная сотрудница. Сейчас ее вызовут. Она доложит все подробности.
— Интересно, госпожа оберштурмбаннфюрер, — Фелькерзам снова обернулся к Маренн. — Как опытный психиатр, как вы оцениваете подобного рода эксперименты? Как они могут влиять на массы?
— Отрицательно, — резко ответила она. — Я полагаю, они унижают величие нашей нации. Кроме того, они вредны с чисто экономической точки зрения. Люди вряд ли смогут плодотворно трудиться на благо рейха после таких вот демонстраций, и это, без сомнения, выльется в материальный ущерб, и весьма существенный. Кто его будет возмещать?
Она в упор посмотрела на коменданта, тот вздрогнул и побледнел. В это время в сопровождении помощника начальника лагеря к ним подошла невысокая худенькая блондинка в форме надзирательницы. Поприветствовав офицеров, она до-ложила коменданту о своем прибытии. Встрепенувшись, комендант обратился к Маренн.
— Позвольте представить, госпожа оберштурмбаннфюрер, — надзирательница Инге Деген, руководит образцовой командой…
— О которой вы нам рассказывали, — закончила за него Маренн и обратилась к девушке: — Я наслышана о вашем усердии, но хотелось бы узнать точнее, в чем причина такого наказания для этой фрау, — она указала на заключенную, стоящую на помосте.
