Первый среди крайних - Орлов Андрей Юрьевич (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
– У меня инструкции, – уныло бросил Верест. – Задержки недопустимы. Тем более такие.
– А ты представь карту, – буркнул Прух. – Мыс Кошмара практически на одной долготе с Залесьем.
– И сколько тут? – Верест поднял голову.
Толмак хрипло хохотнул.
– До Вергилии криллов двести. Я, конечно, не назову себя трусом, коллеги, но озноб берет, как подумаю.
– Но ты же знаком с землями Отчуждения.
– Знаком, – согласился Толмак. – Особенно с теми, что примыкают к колонии Монг. А штуковина эта, не побоюсь сказать – ух, разнообразная. Если вы готовы на яркие дела…
– Ну, не то, чтобы в омут головой… – отправился на попятную Прух.
– Помолчи, – нахмурился Верест. – Пусть Толмак растолкует, а потом осмыслим.
Полученная информация не окрыляла. Север материка, как известно, имел еще одно название, более историческое. Орхант. С легендой о героической борьбе колдунов Юга с колдунами Севера Толмак был знаком, но относился к ней скептически. Хотя и признавал, что к нынешнему состоянию северных земель колдуны приложили не только руки, но и голову. Заселение здешней суши людьми началось лет семьсот тому назад с островов Турнос на юго-востоке от континента. Сейчас там небольшие, довольно развитые государства, но они не в теме. Сначала появились колонии на территории нынешних Лагории, Карабаха, Эрминеи. Постепенно люди ассимилировали и как-то ненавязчиво извели под корень аборигенов-тунгов (отсюда и название материка: Тунгнор – земля тунгов). Только на севере сохранились поселения коренных жителей, в том числе совсем уж легендарного Подземного народца, которым много веков уже пугают детей. Тунги – невысокие, коренастые, уродливые до крайности. Вроде Пруха (тут коротышка чуть не вскипел, он считал себя эталоном красоты). Иногда обладают пси-способностями. Иногда агрессивны… Постепенно по всему континенту земли распахали, леса освоили, хищников либо приучили держаться от человека подальше, либо истребили. Остался заповедник – Орхант. С юга заперт Змеиным хребтом, с севера – морем.
За 700 лет освоения Тунгнора Орхант практически не пытались цивилизовать. До сих пор большая часть территории к югу от земель Отчуждения – леса и степи. Имперские войска при особо тупых императорах предприняли несколько походов на север, входили в Змеиный хребет, теряли тысячи солдат и уходили обратно.
Сейчас Орхант – горно-лесисто-болотный край, где разбросаны редкие поселения тунгов, и еще более редкие – людей, основанные пиратами, беглыми зэками, религиозными и политическими изгоями. Есть несколько монастырей сунгаитов. Сохранились подобия дорог, неизвестно кем, когда, как и зачем построенные – только, как правило, дороги заросшие, никуда не годные и никуда не ведущие. Развалины неизвестных цивилизаций поглощены дремучим кустарником, похоронены под обвалами, размыты дождями, реками. В болота лучше не соваться, горы обходить, а леса преодолевать исключительно бегом. Навязчивое ощущение, что за тобой с аппетитом наблюдают. В руинах – привидения, в лесах – мутанты и чудовища.
– А привидения-то зачем? – поежился Верест.
– Обязательно спроси, когда будем проходить, – кхекнул Прух.
Толмак натянуто улыбнулся.
– А куда им податься? В цивилизованных местах эти ребята давно не появляются. Какое удовольствие, если тебя, куда ни придешь, разглядывают, ощупывают, громко обсуждают, срисовывают, да еще испытывают на тебе разные вредные излучения?
– Ладно, – Верест поморщился. – Закругляем эти байки из склепа. Перспективы у нас есть?
– А как же, – кивнул Толмак. – Даже у человека, идущего на виселицу, есть перспективы. Веревка, скажем, сгнила, а другой нет. Земля треснула, или дракон Чао прилетит и освободит.
– У нас еще хуже, – жизнеутверждающе заметил Прух. – Но Лексус, в общем-то, прав – сидеть у моря совсем не хочется. Жратва иссякнет через день – друг дружку кушать будем. А я маленький, меня же и сожрете первым.
– Зверье сюда придет, – подлил маслица Толмак. – Назавтра же пронюхает и облюбует засаду. Когда бросится – ни картечница не поможет, ни сабли. А бежать некуда, только в море. Или на корабль, который не сегодня-завтра развалится.
– Я видел у матросов приличные арбалеты, – понизил голос до свистящего шепота Прух. – Для путешествия штука незаменимая. Вот бы свистнуть…
– Самим бы смотаться, – покосился на матросов Толмак. – Боюсь, возникнут неразрешимые проблемы. Лубрику, как воздух, нужны рабочие руки.
– А с транспортом? – вспомнил Верест. – Двести криллов в пешем виде по всему многообразию – это, конечно, суицид. Застрелиться можно, и не уходя.
– Дойдем до людей или не очень несговорчивых тунгов, раздобудем лошадей. Золотые монеты пока в ходу.
Верест вздохнул.
– Я не умею ездить. А учиться – поздно. И вообще терпеть не могу этих ржущих.
– А мне стремянку надо, – буркнул Прух. – Или разбегаться и прыгать. Или вообще не слезать.
Толмак их успокоил:
– Не проблема. Три монеты золотом – будет повозка. Пять монет – прочная. Восемь – быстроходная. Одно настораживает – слишком уж резко обрываются здешние дороги. Как бы не пришлось дважды, а то и трижды обзаводиться гужевым транспортом.
Ночь прошла без эксцессов. Утром собрались уходить, да и Прух что-то сильно занервничал: разбудил их дерганый, с ног до головы укрытый попоной, согнутый в три погибели, и давай бормотать про долгую дорогу. И косился при этом по сторонам как-то затравленно.
«Спер чего-то», – догадался Верест.
Матросы и охрана собрались в кружок, тоскливо жевали завтрак, дозорные озирались. Одна Арика подозрительно посматривала в их сторону. Покосившись на матросов, закусила губу, сползла с камня и перебежала к ним. Села на корточки, закутавшись в груботканую мешковину.
– Вы уходите? Я с вами, можно?
Она умоляюще вытянула губки – ну чистый киндер в шоколаде: мордашка тонкая, загорелая. Ничего, правда, выдающегося – скорее мальчишка, чем девчонка. И ранняя больно – до совершеннолетия хоть дотянула?
– Какой наблюдательный ребенок, – прошипел Прух. – А куда мы уходим?
– Я это чувствую, я догадываюсь… – зачастила девица. – Я вас очень прошу, пожалуйста, возьмите меня с собой. На мне одежда прочная – я смогу идти с вами, она не порвется, и теплая – смотрите, мехом прошита… – как на сеансе стриптиза, девчонка задрала подол бесформенной мешковины, демонстрируя стеганый подклад.
Толмак решительно покачал головой. Прух зафыркал, как «Запорожец».
«А она и впрямь наблюдательная», – подумал Верест. Но, будучи человеком отчасти благоразумным, покачал головой.
– Опомнись, девочка, тебе жить надоело?
Девица вспыхнула.
– Я не девочка. А останусь – и подавно ей не буду. Пьяные матросы пытались изнасиловать меня ночью. Вы не слышали, вы спали… Я вцепилась в тетушку Агаму, они и отстали. Но опять пристанут, они же матросы…
«Ну да, – подумал Верест. – Им по определению положено. Куда податься нравственно отсталой публике?»
– А нас ты, следовательно, не боишься? – логично вопросил Толмак. – Сама подумай – путь неблизкий, идти скучно, чем займемся?
Арика опустила голову. Пробормотала, спело краснея:
– Я уж потерплю… Вас меньше…
– Но мы сильные, – возмутился Прух. – И что касается борделя на колесиках…
– Ладно, хватит загибать, – разозлился Верест. – Никуда ты не пойдешь, замухрышка. Пусть тебя изнасилуют в семь рядов, но ты останешься жива. И какое-то время сыта. С нами не будет ни того, ни другого. Точка. Отвянь от нас.
Девчушка несказанно опечалилась. Села на землю, прислонясь к камню, вздохнула с тоской и сняла с головы позорную шапочку. Пушистые локоны, волнуясь и светясь, ощутив свободу, рассыпались по плечам бурным золотом, в корне меняя окружающую обстановку, представления о человеке и даже настроение…
– Впрочем, надо подумать, – Верест задумчиво покарябал затылок. – Вчетвером, как пить дать, веселее будет.
– Вот-вот, – поддержал Прух. – Скажем наше решительное «как знать»…
