Лилия в янтаре. Исход (СИ) - Чикризов Виталий (читать полностью бесплатно хорошие книги .TXT) 📗
- Что ты думаешь делать дальше? - тихо спросила Мария. - Зачем нам на реку?
- На мостах точно будут ждать...
- Проход по мостам по ночам закрыт, - кивнула Мария.
- Тем более. Возьмём лодку Вито, она большая, все поместимся, и спустимся вниз по реке за пределы города. Там выйдем и найдём дорогу, ведущую к твоему храму.
- Роще.
- Ну роще.
- Река перегорожена цепями.
- Цепи - это от больших кораблей, рыбацкая лодка наверняка проскользнёт. - отмахнулся я.
До реки было около километра. Когда мы уже отшагали примерно половину и впереди угадывалась в темноте какая-то площадь, справа из-за угла (как и положено - внезапно) вывернулась парочка мужчин и, судя по резким, хищным движениям и размашистому шагу целеустремлённой походки, не любовные утехи были целью их ночного бдения. "Грабители?" - подумалось мне первым делом, пока я скомандовал нашему отряду схорониться за углом удачно подвернувшейся слева улочки. Но, к сожалению, там начиналась ещё одна улица, отходящая по-диагонали, так что тут вместо типичного трёхметрового, от силы, прохода, образовалась довольно обширная площадка. К тому же Вито замешкался, помогая Паоле, да и луна не вовремя выглянула. Так что те двое заметили нас, напрасно мы, стараясь задержать дыхание, прижимались к стене, надеясь укрыться в её тени.
- Эй, кто там? - рявкнул командный голос. - Ну-ка, выходи!
Нет. Это не грабители. Мы переглянулись. Я, честно говоря, растерялся. Бежать - бесполезно, драться - безнадёжно, выходить сдаваться - глупо, а просто стоять и ждать, пока к тебе не подойдут и не вытащат за ухо...
- Не ваше дело, милейший, - вдруг крикнул Гвидо. - Шли себе, вот и идите по своим делам, и не суйте нос в чужие!
Из-за угла я не мог видеть, что там происходит, но, по звукам, прекрасно представлял. Вот обладатель властного голоса, наверняка тот, что повыше, негромко командует что-то своему спутнику (тот наверняка кивает в ответ), и бросается нам вслед, на бегу вытаскивая ту заточенную железяку, что тут зовётся мечом. Топот ног всё ближе и мне от страха начинает не хватать воздуха. Сейчас, сейчас... Я не знаю, что - "сейчас", достаточно того, что это точно будет не то, чего бы я хотел. Что он видел? Женщину с детьми. Он даже, не видя никакой угрозы, приказал второму остаться. Зачем, бросаясь в погоню, он достал меч? Зачем?
Сейчас...
Тут рядом всхлипывает Паола, и в этом коротком звуке я слышу такой страх, какой мне и не снился. Наверное, даже хуже, чем когда я загибался от рака - всё же мне было под сраку лет, а тут ребёнок, ещё вчера не готовый к смерти никаким образом, сейчас, сию секунду теряет всякую надежду жить, дышать, ещё раз увидеть небо... Коротенький звук оказался способен передать всю тоску и отчаяние маленького, беззащитного существа, которое даже в принципе не способно сопротивляться надвигающейся смерти...
Я даже не знал, что ненависть может быть такой. Что она, как страх, способна заполнить каждый уголок тела, каждую клеточку; что от неё нет спасения, что она может пульсировать в висках и рваться наружу чёрной птицей, оставляя в горле и во рту пыльные, дурно пахнущие перья, от которых трудно откашляться. Ненависть пропитала мой страх, отравила его, превратила в нечто столь же неприятное, столь же отвратительное, но гораздо более страшное. Быть может в ярость. Безумную, слепую ярость берсерка. А может быть я впал во временное помешательство. Может, этому следовало бы придумать другое определение, а может, это хорошо известное людям состояние. Как бы то ни было, я, по-моему, тоненько, по-поросячьи визжал, когда изо всех сил вгонял в живот выскочившему догоняльцу свой "Меч дома Уберти". И ещё раз. И ещё. И ещё. Раз за разом. Била в голову мысль-вопрос: сердце, где же сердце? где у него сердце? Я очень, очень хотел ударить в сердце, но не мог остановить себя, и продолжал бить в живот. Почему он не умирает? Сука, сука, сука!!! Почему он всё никак не сдохнет, блять?!!
Меня не удивляло, что мой противник никак не сопротивляется и не издаёт ни звука. В какой-то момент он, наконец, начал наклоняться вбок и падать, но он делал это так медленно, таким долгим было его падение, что я успел ударить его мечом, как ножом, ещё много раз, а потом начал, наотмашь, рубить. Куда ни попадя. А потом у меня кончились силы, и я обнаружил, что сижу, опершись спиной на стену, а остальные смотрят на меня буквально шестиугольными глазами. Я попытался встать, но оказалось, что дрожат не только руки, но и ноги, и даже спина. Всё ходило ходуном. Хотел спросить, как у всех дела, но нижняя челюсть с ляском чуть не отхватила собственный язык. Я обхватил себя за плечи, пытаясь унять постыдную дрожь, и посмотрел на своего врага. В темноте трудно разглядеть подробности, но уж то, что часть головы у него отсутствует, было видно хорошо. Кроме того, вокруг тела на мостовой помимо чёрного пятна, в котором тело и лежало, виднелось множество тёмных предметов неопределённой формы, которых до этого не было.
Колотить от этого зрелища меня стало ещё больше. А между тем нам надо было быстро уходить отсюда: ведь всего в нескольких шагах остался второй противник, и удивительно, что он ещё не заглянул поинтересоваться, что за шум тут был, а Германа всё нет. Мысли мои были кристально ясны, но организму на это было совершенно наплевать. Слушаться он не хотел, и баста. Я пытался сказать Марии, чтобы брала детей и уходила, но не смог открыть рта. Причем с чего такой отходняк - непонятно. Ну, стресс. Ну, испугался. Ну, убил этого мудака. Понятно, что такое даром не проходит в первый раз, слышал. Но не до такой же степени! К тому же в мыслях у меня никаких рефлексий не было. Ни по факту убийства, ни по тому, как я это сделал... хотя нет. Если представить себя кромсающим человека тесаком на фрагменты, то да, становится неприятно. Но и только. Подкатывало бешенство, что я, как парализованный тушканчик, никак не могу совладать со своим собственным телом и сейчас просто подходи и жри меня тёпленького. И никто никуда не уходит, блин. Хотя тут не уходить - тут бежать надо!
Мария, заметив моё состояние, вдруг опустилась рядом со мной и, наклонившись, поцеловала. По-настоящему, по-взаправдашнему. Так, как меня уже... вобщем, давненько меня так никто не целовал. Кроме одной профессионалки, лет пятнадцать назад, когда мы отмечали диссер Мишани и там, уже изрядно подшофе, в курящей компании возле ресторанных туалетов, я познал что такое есть настоящий, крупнокалиберный, бронебойный поцелуй, попадающий под башню. Но сам поцелуй - он что? Сам поцелуй - тьфу, губы да язык. Как ни верти ты языком во рту, как ни засасывай язык партнёра, как ни вытягивай губки, это не переведёт поцелуй в разряд тех, что могут быть измерены лишь в тротиловом эквиваленте. Но вот дыхание... Вы слышали? Дыхание уже не имеет функции снабжения лёгких кислородом, нет, это призыв, принесённый ночным ветром, это слова желания на пробудившемся из самых генетических глубин языке, самая его суть, это истинная речь, которая только и понятна в эти мгновения. Вдох - да. Выдох, превращающийся в стон. Стон, истекающий нетерпением. Рука - под волосами на затылке: не отпущу. Пальцами по щеке: трогаю, обозначаю, моё. Изгиб шеи - беззащитность, покорность. Запах - сколько в нём? - волосы, кожа, руки... вот это ещё парфюм, а вот это уже самка... Ладонь на тонкую спину: ближе, ещё ближе, теснее. Самка. Принадлежность. В моей территории. Моё. Груди под слоем шёлка - пока. Красное - в сторону. Сакральная жертва и окончательное признание права владения... Ускользают, удаляются. За ними. Губы твердеют. Холодно. Нет дыхания. Колотится, как сумашедшее, сердце, бьётся жаром в виски, но нет резонанса, нет ответа. Я тянусь вслед, пытаясь вернуть своё, почти догоняю, но - нет. Рёв водопадов адреналина стихает, и водоворот тестостерона превращается в воронку в унитазе. Открыв глаза, я обнаружил себя стоящим и тянущим вовсе не дрожащие шкодливые ручонки куда не следует. Во всяком случае, куда пока не следует в моём возрасте. Мария внимательно смотрела на меня. Вполне так профессионально смотрела. В смысле, как врач. Типа помог уже укол, или дозу следует увеличить. Вот ведьма.
