Альвийский лес (СИ) - Пасценди Доминик Григорьевич (книги онлайн полностью .TXT) 📗
— Где он сейчас?
— Да знамо, у Фанора в лечебне, вон там, от кухни направо, ваша милость. Туда завсегда раненых сносят, Фанор там с ними и возится.
В лечебне у Фанора стояло пять лежанок. На одной, застеленной чистым, лежал голый Сеннер, его грудь была замотана белой тряпкой с большим кровавым пятном слева. Фанор дремал, сидя за столом; рядом с ним примостился Асарау — на одной из лежанок, тоже сидя и опираясь спиною о стену. Сеннер тяжело дышал, его лоб был покрыт крупными каплями пота, черты лица заострились.
Дорант хотел уйти, чтобы не мешать спящим, но Фанор проснулся, встал и, подойдя, жестом показал Доранту на выход. В коридоре Фанор пояснил:
— Он спит сейчас. Много крови потерял. Но рана хорошая, чистая. Думаю, выживет. Лишь бы не нагноилась. Дикарь ваш всё под руки лезет, не выгонишь. Что надо ему?
— Он сам немного лекарь. У них в племени есть искусство — они зовут его опохве. Залечивает раны, останавливает кровь. Меня самого так вылечили. Ты его пусти к Сеннеру, на пользу будет. По крайней мере, у них раны никогда не гноятся.
Фанор с сомнением посмотрел через дверной проем на дремлющего Асарау, подумал и кивнул:
— Пущу, раз так. В конце концов, Сеннер твой человек.
— Может, нужно что? Снадобья какие?
— Да нет, всё есть у нас. Хозяин на раненых не скупится.
— Возьми вот, — Дорант протянул Фанору горсть золотых.
Тот отвел его руку:
— Не надо. Я служу Харрану. С ним говорите.
— Спасибо тебе. Я твой должник, если Сеннер выберется.
— Да выберется он. И не надо про долги, я всех лечу, своих-то.
— Все равно — спасибо! И доброй тебе ночи!
Наутро Дорант чувствовал себя так, как будто вчера выпил много лишнего — хоть на самом деле не пил вовсе. Слишком уж много всего было вчера: бал, дуэль, тревога из-за "напавших на город альвов"… Он аж застонал, подумав, каким был дураком, что согласился пойти на этот бал, вместо того, чтобы вместе с Асарау продолжить попытки узнать, как альва связана с примесом Йорре, почему на нее реагирует поисковый амулет. И ведь могло так случиться, что альва или погибла бы, или сбежала бы, когда начался весь этот беспорядок с самцом, проникшим в город. Дорант потерял бы её, а с ней единственную надежду найти хоть какой-то след похищенного примеса.
Тут он вспомнил Маисси, и ему стало ещё хуже.
Демоны бы побрали малолетних романтичных девиц, склонных навоображать себе невесть что, начитавшись глупых рыцарских романов, и выдумать Героя, Достойного Её.
Потом он вдруг подумал о своей дочке. Из четверых детей, которых родила ему Саррия, троих забрали боги. Осталась одна Лони, которой сейчас двенадцать. Дорант всегда зверел от одной мысли, что с ней могло бы что-то случиться. А ведь она совсем не намного моложе Маиссии. ещё несколько лет — и Лони тоже начнет засматриваться на мужчин и влюбляться в кого не следует.
Дорант представил себе, что он увидел бы, как его Лони висит на шее у сорокалетнего мужчины. Ох, не стал бы он разбираться. Вызвал бы и убил.
Он дал себе слово, что, как только вернется домой, займётся воспитанием дочки как следует. Во всяком случае, объяснит ей разницу между романами и жизнью. Ну, и проследит за тем, что она читает — и вообще чем занимается.
А ещё он поставил себя на место Харрана: что, если бы его Саррия обняла другого… тут он не то, что застонал — он заскрежетал зубами. Лишиться друга из-за глупой девчонки — это последнее, чего он хотел бы. Тем более сейчас, когда Харран был ему очень нужен.
Со всем этим надо было что-то делать, но что?
Так и не решив ничего определенного, Дорант проведал раненых и отправился завтракать. Завтракали они с Харраном обычно в белой гостиной, на втором этаже. Дорант проспал много дольше обычного, и солнце было уже высоко, так что слуги опустили решетчатые ставни на окнах, чтобы сохранить прохладу. Несмотря на это, белёные стены и сочившийся сквозь щели ставень свет не давали довольно большой комнате погрузиться в сумрак; на полу возле окна сияли пятна солнца, а два больших зеркала в углах отражали их и расширяли пространство.
Хозяина дома ещё не было. Дорант уселся на свое обычное место, подумал и послал юного паренька из домашних слуг Харрана за Асарау. Он возлагал на воина гаррани большие надежды и рассчитывал их подкрепить, поговорив с ним подробнее. Да и в присутствии постороннего вряд ли Харран завел бы задушевные разговоры — которых Дорант сейчас весьма опасался.
Харран явился хмурый и невыспавшийся, но, против обыкновения, не растрепанный и уже полностью одетый. Обычно он выходил к завтраку с мокрой после умывания всклокоченной шевелюрой и в мятой рубахе. Он сразу же, едва поприветствовав гостей, кинулся обсуждать с Дорантом набор боевых слуг взамен выбывших по смерти и ранениям — сейчас это беспокоило его больше всего. Каваллиер, ещё не вполне пришедший в себя со сна, было удивился, так как ему, на фоне своих проблем, это не казалось самым важным. Но потом он все же сообразил, что в таких вот дальних углах Марки каждый владетельный дворянин, если не хочет остаться без крестьян, обрабатывающих землю (да и без земли, собственно), должен их охранять. И на охрану выделяется раз в неделю по отряду на каждый участок (или группу участков, если мелкие). А Харран был наследственным держателем земель, причем в Кармонском Гронте — землями, которые, по меркам метрополии, могли бы и на комиту потянуть. С таким наделом Харран в империи точно был бы комесом, причем не служилым, а владетельным.
Поэтому Дорант, открывший было рот для вопроса, закрыл его без звука, и вместо того, чтобы спрашивать неуместное, выпил полезное: полкубка напитка из местных трав и ягод, настоянных в кипятке.
Обжегши при этом язык и нёбо, он некоторое время сидел с открытым ртом, жадно дыша. Харран не заметил его затруднений, ибо смотрел в скатерть и явно её при этом не видел: погрузившись в свои заботы, он терпеливо ждал от друга ответа.
Дорант продышался, успев за это время подумать, и дал Харрану пару дельных советов. При этом он поставил себе мысленно зарубку: подогнать Харрану пяток опытных людей из Акебара, кои там не могли найти себе достойного применения. Заодно при Харране будут свои, на кого можно положиться, если что.
Доранта жизнь отучила доверять безоглядно кому бы то ни было, даже лучшим друзьям из дворян. Вот те, кто был обязан ему жизнью в бою — другое дело. И хотя Харран был другом, и надежным другом — нынешние обстоятельства многое могли изменить.
Асарау, нисколько не смущенный тем, что присутствует за столом с двумя дворянами — да и что бы ему смущаться, после давешнего ужина — внимательно прислушивался к их разговору, понимая в нём, впрочем, лишь отдельные слова. Когда в нем наступила пауза, он вдруг сказал:
— Старейшие, — он воспользовался уважительным обращением, принятым в его племени, — я верно понял, что Харрану-ки — опять уважительная приставка, принятая при этом в разговоре воина с воином равного положения (впрочем, вся речь его, как и эта тонкость, были понятны лишь Доранту) — нужны бойцы, чтобы охранять его земли и людей?
— Ну да! — Ответил Дорант, не затрудняясь пока переводом для Харрана.
— Так почему бы не позвать воинов гаррани? Когда мы с отцом уходили в наемники, мы были не одни. Гаррани сейчас не воюют с соседями, а воинам надо чем-то заниматься.
Каваллиер подумал, что это должно было бы прийти в голову и ему. Он перевел разговор Харрану, но тот посмотрел с недоумением:
— Гаррани? Дикари? А они смогут?
Дорант вначале даже возмутился. Потом он сообразил, что Харран, в отличие от него, никогда не видел воинов гаррани в бою. Пришлось объяснить, что это за племя и чем оно отличилось в известных Харрану кампаниях.
Харран вдруг спросил у Асарау:
— Как ты убил тех двоих альвов?
— У меня была морская хауда. Я стрелял с десяти шагов и не промахнулся оба раза.
Харран с Дорантом согласно покивали. Морская хауда — страшное изобретение морелюбивых и изобретательных гальвийцев, их начали делать лет тридцать назад в тамошнем Керагоне, известном на весь мир своими оружейниками. Пиштоль с двумя короткими — длиной от запястья до локтя взрослого мужчины — стволами, в дуло которых проходит его же большой палец. Хитрый колесцовый замок, один на оба ствола, срабатывающий от двух спусковых крючков. Снарядом морской хауды служат обычно девять свинцовых шариков, каждый с ноготь мизинца в поперечнике, упакованные в три слоя по три в тонкую бумагу. При выстреле шарики летят одной кучкой шагов до пяти, а потом начинают расходиться. На десяти шагах они легко пробивают тяжелую кирасу и превращают грудь и живот её носителя в кровавую мешанину. На тридцати, и даже пятидесяти шагах им не преграда колет из толстой вываренной кожи, обшитый стальными пластинами. На семидесяти шагах шарик, если попадет в голову, проламывает лобную кость и вырывает затылочную.
