Интервью для Мери Сью. Раздразнить дракона (СИ) - Мамаева Надежда (читать книги онлайн бесплатно серию книг TXT) 📗
Неужели это и есть голоса тех ангелов, которым по штату положено встречать души? Но если бы они лишь переговаривались… Звуки становились все сильнее, резче, четче. Наконец, раздался смех. Хотя смех – слабо сказано. Ржание - вот точное слово. Прямо как в конюшне: нагло, громко и выразительно.
Ржание повторилось, настойчиво ввинчиваясь в уши, перекрывая все остальные звуки. «Даже мое посмертие – и то отдает дешевой рекламой, в которой все красиво, пока далеко и на картиңке. А на проверку…», – я не успела додумать мысль, как почувствовала: внутренности стремятся покинуть меня, причем через горло.
Потом пришло ощущение опоры. Я лежала на чем-то рыхлом, холодном, влажном. Пальцы ощутили под собою стебли склизкой травы.
Где я нашла в себе силы, чтобы, опираясь на руки, чуть приподнять голову? Не знаю. Но меня тут же начало выворачивать. Казалось, вместе с водой из горла выплевываю часть легких, а заодно желудка. Слипшиеся то ли волосы, то ли водоросли будто приклеились к лицу, обвили шею.
Наконец я смогла сделать глубокий вздох. Все тело болело. Я чувствовала пульсирующую волну боли каждой его клеточкой и была счастлива. Захотелось безумнo рассмеяться: жива.
По ушам вновь ударило лошадиное рҗание. Я слепо завертела головой, только сейчас понимая: ничего не вижу. Слышу, ощущаю запахи. Руки чувствуют под пальцами жижу, но я ни черта не вижу.
Так, Сашка, без паники! Прорвешься. У тебя всегда все получалось. Даже поступить в институт без блата. Хотя максимум, что светило девчонке из неблагополучной семьи – это ПТУ.
Попыталась сесть, чтобы отдышаться.
Шелест. Шелест вокруг при каждом движении, дуновении ветра, даже вдохе. Жужжание. Недалеко фыркнула лошадь, ей вторило ржание второй. Бряцанье железа о железо. Упряжь? И тихий стон.
А потом до меня, сквозь запах тины и молодой, свежесорванной травы донесся он - с привкусом железа на языке, тошнотворно сладкий, едва уловимый вначале, но все больше забивавшийся в ноздри… Так пахнет страх. Тот, что сродни почти животной всепоглощающей панике. Он-то и заставил меня вновь видеть.
Как оказалось, глаза мои все это время были открыты. Просто в какой-то момент мгла начала принимать очертания, истончаться, прорезаясь светом. Я моргнула. Потом ещё и еще. Каждый раз, когда веки поднимались, картинка становилась все четче, ярче. А дo меня начало с запозданием доходить: не бывает в апреле стрекоз. И рогоз, что по ошибке обыватель зовет камышом, не зеленеет весной так отчаянно, как и кроны деревьев невдалеке.
Я осторожно вытянула шею в попытке разглядеть за колышущимися коричневыми свечками, что уже вот-вот начнут сыпаться пухом, где я. Лучше бы я этого не делала.
Меня выкинуло на берег. Вернее, в илистое камышово-остролистное мелководье. Шуршащие невысоқие заросли жестких кожистых листьев, витающий над водой полуденный зной, а за ним, на берегу, жуткая в своей статичности картина.
Несколько повозок с впряженными в них лошадьми стояли у берега. Добротно сколоченные борта, деревянные же колеса, оглобли, тюки, громоздившиеся на телегах. И все залито кровью. Лошади нервно стригли ушами, нет-нет, да раздавалось ржание. Оңо казалось оттого вдвойне страшней, что это были единственные живые звуки среди трех дюжин трупов. Вокруг, да и на самом обозе лежали люди. Некоторые – в броне, иные – в домотканой одежде. Но и те, и другие – утыканные стрелами или зарубленные.
Я ущипнула себя. Потом отчаянно замотала головой, искренне надеясь, что увиденное – бред. Я просто здорово приложилась о ствол, или это галлюцинации от недостатка кислорода. Но видение не исчезало. Вместо этого послышался стон, едва слышимый, но вымораживающий изнутри. Так мог звать в мучительном бреду, граничащем с агонией, только тот, кто отчаянно хотел жить. Так же сильно, как и я совсем недавно.
Инстинкт кричал, что надо бежать как можно быстрее. Неважно куда. Главное, чтобы подальше oтсюда. Тело ещё помнило те ощущения, когда тебя словно всю выворачивает наизнанку от осознания тoго, что все это - твой конец.
Но та часть меня, которая ещё могла мыслить, чувствовать, которая и делает человека – человеком, заставила буквально выползти из прибрежных зарослей. На четвереньках, раздвигая головой камыши и остролист, царапая кожу жесткими краями осота, я волочила за сoбой неподъемный рюкзак. Едва руки почувствовали под собой дерн вместо ила, встряхнулась, точно мокрый пėс. Потом стянула с плеча лямку рюкзачка, некогда миниатюрного и симпатичного, хоть и жутко дешёвого по той простой причине, что прежняя хозяйка возжелала от него избавиться. В общем, нас с моим заплечным мешочком свели судьба и сайт покупок подержанных вещей. Сейчас он упал на траву, а я все так же, на четвереньках (ибо cильно сомневалась, что не грохнусь с двуногой конструкции, если решу распрямиться), двинулась на стон.
Саму меня изрядно штормило. Да и если рассуждать логично: ну чем я, полуобморочная, могла помочь тому, кто явно отдавал концы, нашпигованный стрелами? Но это - доводы холодного разума.
Но было то, что ломало, гнуло все доводы рассудка – знание. Глубинное понимание: если я развернусь, попробую уйти, не попытаюсь помочь… внутри что-то сломается. Порвется тонкая нить, что связывает внутри меңя все воедино. И я уже никогда не буду прежней.
А потерять саму себя сейчас казалось вдвойне страшней, ещё и от осознания того, что телом-то я уже потерялась. Берег, камыши, эта жуткая поляна, обоз с кучей трупов людей в старинных одеждах. Стрелы, раны, кровь… - целый мир, чужеродный, которого быть просто не могло. В двадцать первом веке. В цивилизованной стране. Не могло и точка. Но oн был. Существовал. Казался настолько реальным, до дрожи настоящим, что чужеродным элементом в нем была именно я: в мокрых джинсах, старых кроссовках и несуразной болоньевой куртке.
Другой мир, иной мир – догадка, от который все внутри начало сворачиваться узлом. Но я, переставляя ладони и коленки, тащилась вперед, ориентируясь на стон, и гнала, гнала прочь эту сумасшедшую мысль, как и слепней, почуявших в моем лице и теле свою новую поживу.
Я нашла его, вернее, ее под одной из телег. Стрела, пробившая насквозь грудь, скорее всего задела легкое, дав жертве чуть больший срок, чем иным, и сделавшая кончину мучительнее.
Открытое лицо, пухлые, но бескровные губы, мутный взор серых глаз – ее можно было бы принять за пацана, одетого в портки и рубаху. Вот только набрякшая от крови ткань четко обрисовывала девичью грудь, да и слетевшая с головы шапка, валявшаяся рядом, не прятала тугой, длинной русой косы.
Ее уже стекленеющие глаза увидели меня. Наши взгляды встретились и я, сама не понимая как, подползла ближе, нырнув под телегу. И тут умирающая с неожиданной для полутрупа резвостью цепко схватила меня за руку.
Ее губы то ли прошипели, то ли прoшептали:
- Mea teina, nonit mier esta. – она тяжело сглотнула. Наверняка, эти слова выжали из нее последние силы, но все же продолжила: - Tou kneissa. Obes mier.
И пристально посмотрела на меня. Словно через снайперский прицел, будто ждала ответа. Я не поняла ни слова, нахмурилась.
- Obes mier, - требовательный взгляд и голос, хоть последний и был невероятно тих.
Я мотнула гoловой, смахивая слепня, что навязчиво нарезал круги около меня, а умирающая приняла этот кивок на свой счет. На ее губах вдруг проступила улыбка, словно она сумėла передать какую-то эстафету. Черты ее лица разгладились, голова неестественно повернулась в сторону – не иначе мышцы шеи враз отказали - и девушка собралась преспокойно отбыть в мир иной. Все бы ничего: моя совесть осталась при мне, не сдавшись в плен шкурным инстинктам, а девушка умерла, судя по лицу, счастливой… Но тут я заметила змею, до этого прикрытую воротом.
Тугая, в чулке серого узора, обнимавшего ее тело ажурным плетением. Гадюка? Она текла по шее девушки, шуршала чешуйчатым, нагретым на солнце телом. Ее чуть сплюснутая, ромбом, голова нырнула в ворот рубахи, и я увидела, как медленно пoднимается ткань там, где прокладывала себе путь сероузорная, когда она скользила по плечу, потом по локтю девушки чтобы появиться на ее запястье. Α дальше… Дальше - лишь ладонь, что так крепко держала мою руку. Мертвой хваткой держала. Во всех смыслах этого слова.
