Девять унций смерти - Раткевич Сергей (книги бесплатно без TXT) 📗
— Вы посмотрите только, что этот проклятый гном себе позволяет! — возмущенно прошипел сэр Бреттен, молодой расфуфыренный рыцарь, глядя на то, как изящно мерзавец Якш отыгрывает свою партию в переговорах.
Сэра рыцаря просто трясло от возмущения.
«Да этот ничтожный властелин кучки дурно пахнущих сородичей в ногах у Джеральда валяться должен! Да и у остальных людей — тоже!»
Про себя сэр Бреттен всегда называл короля просто Джеральдом, быть может, потому, что никогда бы не посмел сделать этого вслух. Или же наоборот — от всей души надеялся, что это когда-либо произойдет? Кто знает…
Впрочем, он чуть было не осмелился на иное.
Когда Якш небрежным жестом швырнул возвращенную корону себе под ноги, душа рыцаря вскипела от возмущения, а рука сама потянулась к мечу.
И в тот же миг его пронзило нечто куда более острое, чем его фамильный меч.
Взглядов такой силы в природе попросту не бывает, но именно таким взглядом пронзил его Джеральд, король Олбарийский. Пронзил. Пригвоздил к земле. Какой уж тут меч… рука сама разжалась.
— Джеральд… — задыхаясь, прохрипел несчастный рыцарь, в первый и единственный раз осмеливаясь так именовать своего законного монарха, и потерял сознание.
Как установили подоспевшие лекари, парадное одеяние господина рыцаря было чересчур жарким и тяжелым, вследствие чего и приключился обморок. Досадное недоразумение, не более. Его быстро привели в чувство, он никому ничего не сказал, да и что, собственно, он мог поведать?
Вот только с тех пор он и в мыслях своих никогда не осмеливался именовать короля просто Джеральд.
Бывший Владыка всех гномов Петрии, Якш, размашисто и гордо шагал по человечьей дороге, по запретной олбарийской земле, которая перестала быть запретной, но оттого не сделалась обыденной, не стала менее загадочной и необычной.
«Олбария!»
Якш шагал гак, будто он сам себе шарт, а перед ним катилась гонимая подобранной грязной палкой Великая Корона. Символ векового владычества превратился в колесо. Святотатство? Ну что вы! Вовсе нет. Колесо еще древнее. Глупой короне до него еще катиться и катиться. Вот только катится она скверно.
Великая Петрийская Корона, древнейший символ гномских владык, оказалась не таким уж хорошим колесом. По правде говоря, хуже некуда было колесо. Мастерам, которые ее сотворили, вероятно, просто в голову не пришло, что когда-нибудь их творение будет использоваться подобным образом. Не то они бы бесспорно что-нибудь придумали, а так… Очень скоро Якш замучился ее катить.
«Толку так стараться, все равно ведь никто уже не смотрит!» — мелькнуло у Якша, и он, подняв корону, взвесил ее в руке, последний раз полюбовался чудной игрой драгоценных камней и с маху зашвырнул в густые зеленые кусты.
И в самом деле — ну зачем какая-то там корона, пусть даже и самая расчудесная, одинокому страннику, гонимому ветром, бродяге, что в отличие от короля или там владыки волен делать со своей жизнью, что ему только в голову взбредет.
Якшу не нужна была корона. Ему было нужно что-то другое. Оставалось понять — что?
«И как это лорд-канцлер угадал, в каком именно месте он ее выбросит? — держась за раскалывающуюся от боли голову, думал тайный агент секретной службы Олбарии, которому означенная корона прилетела прямиком в лоб. — Надо было поверить Его Светлости и залечь чуть в стороне! — соображал агент, осторожно ощупывая лоб, дабы убедиться, что он все еще существует и не пробит проклятущей гномской драгоценностью насквозь. — Хорошо хоть, по касательной задело, а то бы и впрямь насмерть, вот смеху было бы! Впрочем, ребята и так засмеют… от такого удара не то что шишка или там рог, от такого удара другая такая корона на лбу выскочит, не иначе…»
Тайный агент не стал любоваться игрой света на восхитительных подгорных камнях, а просто засунул корону в мешок.
Вот и все. Можно возвращаться. Он свое задание выполнил. Дальше бывшего владыку будут охранять другие. Остается надеяться, что при себе у Якша не слишком много тяжелых и твердых предметов, иначе просто жаль ребят…
Тяжелая рука у подгорного владыки. Истинно гномская, иначе и не скажешь, чтоб его…
Нет, ну как же вышагивает, мерзавец… будто по своей земле топает. Да нет, не по земле даже. По своему дворцу. Он как бы одевается во все, что его окружает. Надевает эту дорогу, как сапоги, накидывает этот лес на плечи, словно плащ, и надвигает на голову небосвод, словно огромный гномский капюшон.
«Ох и будет нам с этими гномами…» — секретный агент не стал качать головой, она и без того болела.
Когда Великая Корона улетела в кусты, Якшу внезапно стало удивительно легко и тихо. Словно вдруг захлебнулся тот нескончаемый, нестерпимый крик, в котором он прожил всю свою жизнь, даже не замечая этого. Крик захлебнулся, исчез, рассеялся, стих, стих навсегда, а спустившееся молчание острой сталью ритуального ножа перерезало незримые путы, словно пуповину…
Якш почти физически ощутил, как по его лопаткам побежали первые трещинки, так трескается дурной, бросовый камень, когда земля ворочается во сне. Вот она повернулась еще раз, еще… дрогнула, кашлянула, вздохнула и закашлялась как следует, тяжело и надрывно, сотрясаясь до самого своего основания, до глубей подгорных, не ведомых никому, кроме Богов, обитающих там, где кирка ни единожды не ударила в камень. Кашель земли, тяжкий и надрывный, сотрясал мир. Якш ощущал, как с его спины рушатся огромные глыбы, с треском сшибаясь между собой, раскалываясь и грохоча. Вскипая стремительным обвалом, вослед дурному камню устремился добрый, низринулся и смолк. Все стихло. Якш стоял посреди молчания, не ощущая ничего, кроме боли в спине. Страшно болели также лопатки и загривок. Особенно загривок.
«Владыка не ест, не спит, не трахается, он только неустанно заботится о благе своих падких на заговоры подданных…»
А теперь не заботится. Совсем. О них теперь есть кому позаботиться. Хвала «безбородому безумцу», который все это придумал, Джеральду и человечьему Богу, которые на это согласились, Невестам, которые вовремя взялись за ножи, и собственным подгорным Богам, которые не мешали.
«Да ведь я ж люблю их, — думал Якш об оставленных гномах. — Люблю… но как же я от всех от них устал!»
«Владыка не ест, не спит, не трахается…»
«Больно-то как, а?! И как я раньше терпел все это, особенно загривок?»
А он теперь может есть, спать и трахаться, не нужно ему больше ни о ком заботиться. Так вот что случилось, когда он корону-то выкинул! На самом деле оно раньше случилось, еще там, на Великом Совете, просто он тогда не понял, не осознал, не до того было. Он ведь и ушел так, таким странным образом, не потому что и в самом деле понял, а просто для того, чтоб Джеральду не проигрывать.
Это не он вернул мне корону, короновал меня — ишь хитрец какой, думал небось, я не пойму! — это я, я швырнул ему под ноги целый народ, и какой народ — мастера, воины! — чем не королевский подарок?!
А возвращенную тобой корону мы и вовсе никак не ценим, мы ее в грязи валяем. И вообще — играйте, дети, в своей странной песочнице со смешным названием Олбария, пересыпайте в нее песочек из другой, той, что звалась Петрия, авось неплохие куличики выйдут, а я пошел. Куда? А вот куда захочу, туда и пошел!
И только теперь, когда вышеназванная корона полетела в зеленые олбарийские кусты, только теперь Якш не понял даже, а скорей ощутил — ощутил, чтоб понять, запомнить раз и навсегда — как рушится, обдирая кожу, громадными неподъемными глыбами рушится с его спины целый народ… народ, который он носил на спине, словно был огромным сказочным чудовищем, которое еще и не такие тяжести носить может, носил, не ощущая и не замечая этого. Не замечая застарелой боли, что сейчас яростно вгрызается в загривок, боевыми молотами разламывает затылок, огненными когтями дерет лопатки… а ведь ее меньше, этой боли, ее гораздо меньше, чем было, она уже тает, словно лед на солнце. Ее было так много, что просто невозможно было заметить. Ее было так много, что она уж и не болела.
