Ярче солнца (ЛП) - Джонс Даринда (книга жизни .TXT) 📗
Не понимаю людей. Они улыбаются, когда злятся. Обнимают тех, кого ненавидят. Крадут у тех, кого искренне любят. И завидуют маленьким детям.
Глаза Датч сияют, а свет яркий, как никогда. Мертвая женщина делает вид, будто хочет съесть пальчики у нее на ногах, и Датч заливисто смеется. Отец тоже смеется, а его подружку это злит. В тот самый момент я понимаю, что собой представляет эта женщина. Проблему.
Глава 4
Я умирал сотни раз, но все еще жив. Благодаря ей. Ее свету. Ее улыбке. Умирая, я всегда лечу к ней и нахожу спасение. Исцеление. Свет впитывается в меня, переливается внутри. Чинит поломки. Делает то, что не по зубам королевской коннице и королевской рати.
Иногда я благодарен. Иногда нет. Потому что знаю: так будет происходить снова и снова, но когда-нибудь придется положить этому конец. Когда-нибудь мне нужно будет умереть и не воскреснуть. Но она постоянно меня спасает, хочу я того или нет.
В этот раз все так же. Я у нее дома, пришел на свет. Датч пробегает мимо по коридору и резко разворачивается, как будто я застал ее врасплох. На ней сарафан и босоножки. Волосы стянуты в высокий хвост.
Я остаюсь в тени. Я всегда прихожу в плаще, с капюшоном на голове, и стараюсь держаться в стороне. Но сейчас Датч с огромными золотистыми глазами по-прежнему стоит на месте. Красивые губы приоткрыты. Ей девять, хотя можно дать и все тридцать. Дерзкая, яркая, с тоннами загадок и секретов. Она так и лучится жизнью. Датч – моя полная противоположность. К этому моменту я уже понимаю, почему говорят, что противоположности притягиваются.
Губы у нее пухлые и розовые, щеки теплые. Если бы она меня не боялась, я бы попытался украсть поцелуй. Но Датч в ужасе, и я понимаю, что это было бы неправильно. Так мог бы поступить Эрл. От одной только мысли передергивает.
В коридоре появляется женщина-проблема, она же мачеха, и хватает Датч за руку. Они куда-то опаздывают, и «маленькой леди» грозят неприятности. Почему на ней этот сарафан? Ей же говорили его не надевать. На улице холодно. Значит, пусть померзнет. Может, хоть чему-то научится.
От слов женщины внутри меня закипает гнев, и глаза у Датч распахиваются все шире и шире. Женщина тоже смотрит на меня, но видит только стену, к которой я прижимаюсь спиной. В моих мечтах меня видит только Датч, больше никто.
Теперь они женаты. Отец Датч и женщина-проблема. Поначалу Датч радуется. Не понимаю почему. Этой тетке она никогда не нравилась. А ведь Датч как я. Чувствует безразличие и презрение. Но не понимает, откуда у мачехи такая неприязнь. Датч не видит того, что вижу я. Некоторые люди сами по себе плохие.
Так и не поняв, на что смотрит Датч, женщина разворачивает ее к себе лицом.
- Ты должна это прекратить. Я не шучу.
Острые ногти впиваются в нежную кожу Датч, и мои легкие отказывают. Меня трясет. Я рычу. И страшно хочу убить эту тетку. Врезать ей по роже.
- Я не стану с этим мириться, Шарлотта. Там никого нет, и ты, черт побери, прекрасно это знаешь.
Но Датч по-прежнему смотрит на меня, и женщина сильно толкает ее по коридору к выходу.
Меня пожирает гнев. Он растет, раздувается, пока вокруг не начинают дрожать стены. Я сшибаю с журнального столика вазу, и женщина оглядывается. Смотрит прямо на меня. Хмурится, и ее брови превращаются в одну уродливую линию. Она стискивает зубы, резко отворачивается и выходит за дверь.
Глава 5
Когда я возвращаюсь, Эрл уже закончил. Я заползаю в шкаф и несколько дней прячусь. Ким прячется вместе со мной. У нее длинные рыжие волосы и бледная кожа с россыпью веснушек на носу. Она приносит воду и вытирает все, что может вытереть. Потом готовит мне суп, и мы разговариваем о том, что будем делать, когда вырастем.
Ким – самый робкий и мягкий человек из всех, кого я знаю. Когда она говорит, что хочет стать летчиком-истребителем, я смеюсь до боли в животе. Живот и так болит, поэтому смеюсь недолго. Хотел бы я, чтобы она была моей родной сестрой. Хотя тогда Эрл был бы моим отцом. К черту такие перспективы.
Телевизор мы оставили в прошлой квартире, потому что пришлось вылезать в окно посреди ночи. Он был черно-белый, и изображение съезжало вбок, но это ерунда. Хоть какой-то, но все-таки телик.
Домовладелец требовал денег, причем немедленно. А никто не указывает Эрлу Уокеру, что делать. Никому не позволено раздавать ему приказы. На несколько часов он сваливает, а потом мы все сбегаем через окно. Нутром чую, случилось что-то плохое, но Эрла не спрашиваю. Я вообще с ним не разговариваю, если в этом нет необходимости. И так с лихвой хватает ненужного внимания.
Однако сейчас Ким спит, а без телика остается только думать. Я думаю о Датч. О том, почему она меня спасает и не дает умереть. Думаю о ее свете. О том, какой он яркий и сколько придает мне сил. Думаю об Эрле. Уверен на все сто, что он хочет меня убить. Сам вечно грозится «закопать меня в землю». Диву даюсь, почему я до сих пор здесь. Живой. Зачем я вообще существую?
Иногда Эрл делает фотографии. Те, которые вылезают из фотоаппарата и медленно проявляются. И это худшее из всего, что есть в моей жизни. Он развешивает их в ряд в каждом доме, в каждой квартире. В том помещении, которое считается нашей гостиной. Наверное, поэтому Ким вечно ходит с опущенной головой и поникшими плечами. Там снимки и висят, пока кто-то не приходит к Эрлу в гости. Тогда он запихивает их в носок и прячет в своем ящике.
Раньше я постоянно думал, зачем ему эти фотографии. Теперь мне наплевать. Все равно их никто не увидит. Эрл в курсе, как они на меня действуют, и смеется. Когда нам приходится переезжать, он выбивает в стене дыру, засовывает туда снимки и заделывает дырку. Причем так все и оставляет. На стене остается большое белое пятно. Как напоминание о том, что у него есть чем меня шантажировать. Эрл тупой, поэтому не понимает, что фотографии могут причинить ему вреда больше, чем мне.
Не сразу, но мне все-таки удается раскусить, зачем он вывешивает снимки. Наверное, чтобы я не приводил домой друзей. Как будто они у меня есть. Вообще-то, с некоторыми из соседских пацанов я знаком. Иногда Эрл все-таки отпускает нас на улицу. Но только при условии, что на мне нет заметных следов. Изо всех сил я стараюсь залечивать раны как можно быстрее. Эрл говорит, что я быстро исцеляюсь. А по-моему, не так быстро, как хотелось бы. Даже минута, проведенная с ним под одной крышей, – это слишком долго.
Иногда он находит работу, и мы остаемся дома одни. Наступает рай. Мы делаем, что хотим, и едим, что хотим. Точнее едим то, что у нас есть. Сегодня Эрл на работе. Ким ест последнюю банку равиоли, а я – упаковку крекеров с горчицей. В коробке, которую оставили те, кто жил здесь до нас, мы нашли несколько книг. Читать я научился по забытым книгам и журналам. И по субтитрам, когда у нас был телевизор. А потом, давным-давно, научил читать Ким. Правда, сегодня я сам ей читаю, пока она не засыпает. Лучи полуденного солнца стелятся по полу и играют огнем в ее волосах. Я съедаю еще несколько крекеров. Слизываю с пальцев горчицу. Праздную короткие периоды нормальной жизни.
Эрла нет, и мы можем спокойно дышать.
Я закрываю глаза и нахожу Датч. Она в парке недалеко от дома. Ездит на велосипеде. С ней девочка, у которой почти такие же рыжие волосы, как у Ким. Свитер на Датч безразмерный и слегка бледнее локонов кофейного цвета. Щеки разрумянились. Она хохочет, когда велосипед чуть не съехал в ручей. Тот самый ручей, в котором она чуть не умерла.
Сейчас Датч нечасто сюда приходит. Зато Дениз, мачеха, с удовольствием таскала ее именно в этот парк, пока Датч не начала ходить в садик.
Помню, как она играет в классики с подругами чуть постарше. Датч всего три. Слишком мало, чтобы играть без присмотра, но Дениз занята – болтает с другими мамами.
