Заклинатель драконов - Сигел Ян (книги хорошего качества txt) 📗
Там, где мы существуем, нет Времени. Я могу провести несколько столетий, глядя в огонь заклинаний, наблюдая за течением жизни, но этого не измерить годами, здесь есть только безжалостное сердцебиение Древа. Мы с Сисселоур бесконечно и однообразно беседуем друг с другом. Мы заранее знаем, как будет развиваться наш разговор. Сисселоур — очень худа, ее плоть — как бедное платье. Раньше кожа ее была кожей персика, теперь это бледный покров, пронизанный венами, будто руки, горло опутаны голубой паутиной. Когда она злится, что бывает довольно часто, за ее сжатыми губами можно увидеть улыбку черепа. Она проделала долгий путь, придя с заколдованного острова в сапфировом море, где прошла ее юность. Там ее называли Сикри, Мудрая Вещунья, поскольку всегда разумно подольститься к тому, кто наделен Даром. Бывало, она превращала людей в свиней: просто так, чтобы развлечься.
Почему именно в свиней? — спрашивала я ее, прислушиваясь к хрюканью и сопенью вокруг ствола Древа.
Из–за лени, — отвечала она. — Лень — свойство их натуры, поэтому мне не надо было прикладывать никаких усилий.
Она все худеет, в то время как я, наполненная своей мощью, раздуваюсь, подобно королеве–матке в термитнике. В ожидании лучших времен я сберегаю свой Дар, как скряга бережет золото. Сейчас мы — вдвоем, но нас должно быть трое. Три — магическое число, число соединения. Наступит день, когда она окажется здесь. Она — та, которую мы ждем. Мы унесем ее душу и переплетем с нашими, направим ее по нашему пути, переплавим ее в нашей форме, а потом вернемся, минуем границу, окажемся в реальности, и давно утерянное королевство Лоугреза наконец станет моим.
Клубы дыма истончаются над огнем. Облака образуют волны, вытягиваясь по ветру то вправо, то влево, арками вздымаясь к сводам пещеры, будто выискивая путь для побега. Но дымоход закрыт, и они могут лишь струиться меж корней Древа, до тех пор пока мы не решим освободить их из заточения. Клубы дыма и пара все сильнее стягиваются к центру. Кажется, что эта масса обрушится и поглотит весь воздух, оставшийся в пещере. Я вижу проблески света, вспыхивающие в глубине, вижу завитки тьмы, скручивающиеся в стремительный поток, из которого вырываются трескучие искры звуков. И вот и звук, и свет втянулись вовнутрь, и в дыму открылась картина.
На облаке повисла тонкая, загнутая, как бычий рог, луна. Она висит в клочке неба между скалами, поднявшимися выше всех гор на свете, и ее мертвенно–белый свет заливает долину внизу так плотно, что туда уже никогда не проникнет луч солнца. В долине сухо, так сухо, что у меня сохнет язык. Я вижу матовую гладь озер, но это не вода. Озера съежились в своих каменных чашах, над ними плывут светящиеся испарения. Я вижу в долине и сад окаменевших растений: ломкие стебли, черная филигрань мертвых листьев — скорчившиеся будто от боли деревья и кусты. Даже легчайшее дыхание ветра превратило бы все это в пыль, но в долину не залетает ветер. Вдали видны очертания храма, сквозь разрушенную кровлю в него проникли лучи лунного света, они скользят по лицу идола, чей нос давно уже изъеден временем, чьи губы потрескались. Очаг для жертвенного огня у его ног давно пуст, в нем нет даже пепла.
Он ушел, — сказала Сисселоур. — Он наконец ушел.
Он вернется, — я слишком хорошо знаю бога Тьмы, — другие могут исчезнуть или впасть в сон, но он никуда не денется. Он уверен, что даже Время работает на него. Он вернется.
Внезапно лунный свет поблек, тени от скал накрыли долину, и очертания их изменились, зашуршали взлетевшие листья, и в этом месте, где никогда не было ветра, пронесся поток воздуха.
Он вернется.
Тьма заволокла картину, и она пропала.
Пейзажи, города и деревни, храмы и замки меняются. Стены рушатся и превращаются в развалины. Повсюду разрастаются сорняки. Горы становятся полями, по ним волнами возвышаются холмы. Только одинокая скала вздымается в безоблачное небо. Картина передо мной расплывчата, временами, мне кажется, я слышу музыку, тихий звон колокольчиков, будто ветер тронул невидимые струны. Я вдыхаю холодный и резкий воздух, мы, должно быть, где–то очень высоко. Слышны песнопения, но я никого не вижу. И тогда я понимаю, что одинокая скала — это башня, башня, выросшая как одинокий зуб в челюсти гор. Под ней серые стены–утесы, окна в них, будто щели в камнях, и вот оттуда и доносятся звуки молитвы. Пение становится все громче, но ветер уносит его вдаль, и изображение, покрывшись рябью, перелетает к другим скалам, к другим небесам. Дождь поливает мрачный северный замок, его сильные струи бьют по глади озера у подножья замка. Стены замка — древние, но внутри все новенькое, полы застланы коврами, пламя пляшет в каминах над несгорающими бревнами. Огонь отражается в стеклах окон. Я вижу маленькую фигурку, выскользнувшую через заднюю дверь, слишком маленькую, чтобы быть человеком. Фигурка движется, немного прихрамывая, словно паук, у которого мало ножек. На плече существа что–то вроде копья. Оно слишком длинное и слишком тяжелое для него, однако крошка несет копье без напряжения. Существо торопливо движется к озеру и исчезает в струях дождя. Человек, гуляющий с собакой по берегу, проходит мимо, не замечая малышку.
— Гоблин! — презрительно произносит Сисселоур. — Зачем нам эти отбросы? Заклинание предупреждает: нам не нужна эта мелочь. — Она поднимается, чтобы загасить огонь, но колеблется, ожидая моей реакции. Она слишком хорошо знает мой характер, чтобы проявлять самостоятельность.
Я киваю головой:
— Достаточно. Пока.
Мы открываем задвижку дымохода, и дым устремляется наружу, свиваясь кольцами вокруг Древа, стараясь улететь высоко в небо, но ветер разгоняет его, и дым растворяется в воздухе. В это время наступает сезон, когда птицы вьют гнезда. Самые маленькие строят дома на нижних ветвях, где много насекомых, червей и всяческого пропитания. Выше располагаются мелкие хищники, которые грабят мышей, ящериц и других слабых соседей. Ближе к большим ветвям долбят кору дятлы. На самом верху живут орлы, которые больше человека, летающие существа без оперения, возникшие на заре истории, и другие создания, занявшие свободные места в птичьем королевстве, хотя все они вовсе и не птицы. Однако кто забирался наверх, чтобы все рассмотреть? Древо неприступно, неизмеримо. Оно хранит свои секреты. Может быть, оно выше всех самых высоких гор. Древо пронзает слой облаков, достигая космического купола. Мне не хочется видеть это. Разум отказывается это понимать, пространство слишком велико, чтобы размышлять о нем. Я знаю, где следует остановиться. Однажды я нашла яйцо, упавшее откуда–то сверху, оно было размером с человеческий череп. Голое существо, лежащее рядом с разбитой скорлупой, было с крыльями, заканчивающимися когтями, были когти и на его ногах, а голова напоминала человеческого эмбриона. Я не прикоснулась к нему. Ночью в том месте слышалось хрюканье свиньи, а наутро там уже ничего не было.
Когда птицы вьют гнезда, они ужасно шумят, бранятся, верещат и клацают клювами. Я предпочитаю сезон созревания голов, когда они начинают бормотать. Это гораздо более приятные звуки.
Снова загорелся огонь заклинаний, повалил дым. Среди зыбких образов я опять вижу башню, теперь уже ближе, и мне лучше слышно молитвенное пение, стал гораздо громче серебристый перезвон колоколов. Я чувствую, что в этом месте никогда не стихает ветер. Смотрю дальше, в более отдаленное время. Замок у озера. Вижу косматых бородачей, одетых в меха и кожу. На их ножах, коротких мечах странно поблескивает кровь. Идет сражение на зубчатых стенах замка и в Главном Зале. Там и сям мелькает фигурка гоблина, который невидимым кинжалом подрезает подколенные сухожилия врагов. Это удивляет меня: обычно гоблины не отличаются такой наглостью. В камине горит целая сосна. Огромный рыжеволосый человек выхватывает горящее дерево из огня и начинает размахивать этой невероятной дубиной, повергая врагов полыхающим пламенем. При этом он задевает и своих воинов, но такая мелочь не имеет, кажется, для него никакого значения… Соратники рыжеволосого издают такой громкий победный клич, что дрожат стены замка и картина пропадает.
