Дева и веретено - Гейман Нил (полная версия книги TXT) 📗
Все четверо сидели сейчас в трактире у Лисовина.
– А то, что среди всех этих спящих кое-кто все же не спит?
– Ничего подобного, – возразил второй по росту, накручивая бороду на палец. – Все сидят точно так же, как в прошлый раз. Носы повесили и спят. Даже дышат едва-едва, так что и паутина, которой они обросли, не колышется.
– Вот те, кто ткет паутину, как раз и не спят, – вставил самый высокий.
И правда, трудолюбивые пауки уже протянули свои сети повсюду – от пальца к носу, от бороды к столешнице. Даже в глубокой ложбинке меж служанкиных грудей красовалась скромная паутинка. Борода пьянчуги стала совсем серой. Лохмотья свисали в проеме открытой двери, колышась на сквозняке.
– Интересно, – протянул кто-то из гномов, – они со временем оголодают и помрут? Или у них есть какой-то волшебный источник силы, чтобы можно было спать так долго?
– Думаю, второй случай, – заметила королева. – Если, как вы говорите, чары навела ведьма, и было это семьдесят лет назад, и все, кого тогда усыпили, спят по сей день, как король Меднобород у себя под холмом, остается сделать вывод, что голод, старость и смерть им не страшны.
Гномы согласно покивали.
– Вы мудры, – поклонился один из них. – И всегда были мудры.
В ответ королева вдруг пискнула, будто слова гнома немало ее удивили и напугали.
– Вон тот человек, – показала она пальцем, – он сейчас на меня посмотрел!
«Тот человек» оказался толстяком. Медленно, разрывая паутину, он оборотился лицом к королеве, однако глаз при этом не открыл.
– Бывает, что люди двигаются во сне, – успокоил ее маленький гном.
– Бывает, – согласилась королева, – но не так. Этот двигался слишком медленно, слишком плавно и вообще-то слишком намеренно.
– Ну, или вы все это себе вообразили, – не сдавался гном.
В этот момент все остальные спящие тоже повернулись к королеве – так медленно и протяжно, как будто и впрямь намеревались повернуться. Теперь все сидели к ней лицом, хотя никто и не думал просыпаться.
– Да, вижу, не вообразили, – согласился гном (тот самый, что со ржавой бородой). – Но они просто смотрят на вас с закрытыми глазами. Смотрят себе и смотрят, ничего плохого в этом нет.
Губы спящих задвигались в унисон. Свистящий шепот вырвался из сонных ртов.
– Они правда это сказали, или мне послышалось? – осторожно поинтересовался самый маленький гном.
– Они сказали: «Мама, у меня день рожденья!», – ответила королева и содрогнулась.
Ускакать верхом у них не вышло. Окрестные лошади стояли в лугах и спали, разбудить их не удалось.
Королева шла быстро. Гномы – еще вдвое быстрее, чтобы только за нею угнаться.
Королева обнаружила, что зевает.
– Наклонитесь-ка ко мне, – скомандовал самый высокий гном.
Она подчинилась, и он как следует надавал ей по щекам.
– Вам надо хорошенько взбодриться! – радостно объяснил он свои действия.
– Я ведь всего только зевнула, – возразила королева.
– Далеко ли отсюда до замка? – вмешался маленький.
– Если сказки и карты не врут, Аркаирская чаща от нас милях в семидесяти. Это трехдневный переход, – ответила она. И добавила:
– Мне все равно нужно будет сегодня поспать. Не могу же я провести на ногах трое суток.
– Тогда спите, – разрешили гномы. – На рассвете мы вас разбудим.
Той ночью королева почивала в стогу сена. Кругом молча сидели гномы, гадая, увидит ли Ее Величество новый день.
Замок в Аркаирском лесу, сложенный из огромных серых глыб, был весь оплетен розами. Они каскадами ниспадали в ров и обвивались вкруг самой высокой башни. Каждый год розы расширяли свои владения – поближе к стенам уже оставались только сухие бурые стебли, со старыми шипами острее ножа. А в пятнадцати футах от них царили сочные зеленые листья и пунцовые соцветья. Ползучие розы, живые и мертвые, похожие на ржавый скелет, там и сям испятнанный краской, оплетали серую твердыню от подвалов до крыши, отчего ее строгий силуэт казался уже чуть менее строгим.
Деревья в Аркаирской чащобе росли густо и тесно; под пологом их царила мгла. Сто лет назад это был лес разве что по названию – просто большой парк, королевские охотничьи угодья, дом родной кабанам, оленям и бесчисленным птицам. Теперь же ветви прочно переплелись между собою, а старые тропы заросли и забылись.
В самой высокой башне спала белокурая девушка.
Впрочем, в замке спали все. Все покоились в объятиях крепкого сна – все, кроме одного. Вернее, одной.
Волосы у старухи были серо-седые, с белыми прядями, и такие редкие, что сквозь них просвечивал череп. Сердито ковыляла она по замку, опираясь на палку, словно одна только ненависть и гнала ее вперед; хлопала дверьми и бормотала на ходу себе под нос:
– Вверх по проклятым ступенькам, мимо незрячей стряпухи, что ты там варишь сегодня, жирная задница, а? Эх, ничего, ничего, пусто в котлах и горшках, пыль лишь одна, только пыль, вот ты горазда храпеть!..
Выйдя в аккуратный, ухоженный огород, старуха трясущимися руками нарвала рапунцеля с руколой да выдернула из земли большую брюкву.
А ведь восемьдесят лет назад во дворце держали пятьсот кур! В голубятне ворковали сотни толстых белых голубей; кролики носились, сверкая белыми хвостами, по изумрудному квадрату газона внутри замковых стен; рыба так и кишела во рву да в пруду – и карп тебе, и форель, и окунь. Теперь кур осталось три. Всю честно уснувшую рыбу пришлось сачком выловить из воды. Кролики с голубями тоже куда-то подевались.
Свою первую лошадь старуха умертвила шестьдесят лет назад и постаралась съесть побольше, пока мясо не пошло радугой и не вскипело синими мухами и червями. Теперь она забивала крупных животных только посреди зимы, когда ничего не портилось и можно было отрубать себе по кусочку от мороженой туши и подрумянивать на огне – до самых весенних оттепелей.
Старуха миновала мать с уснувшим у самой груди младенцем. Рассеянно смахнула с них пыль и поправила розовый детский роток, чтобы он не потерял соска.
Свой обед из ботвы и репы она съела молча.
Это оказался первый большой город у них на пути. Ворота его, высокие, из неприступно-толстых досок, стояли, распахнутые настежь.
Трое гномов и рады были бы обойти его стороной (в городах им не нравилось; домам и улицам они не доверяли и считали их чем-то противоестественным), но пришлось тащиться за королевой.
Внутри им стало еще неуютнее – слишком уж здесь было людно. Всадники спали верхом на спящих лошадях; кучера спали на облучках неподвижных карет со спящими пассажирами внутри; спящие дети сжимали в ручонках игрушки и обручи, и кнутики для уснувших волчков. Спали цветочницы возле куч бурых, сгнивших, засохших цветов. Даже рыбницы спали, завалившись на свои мраморные колоды. По колодам расползались зловонные рыбьи останки, мерцавшие личинками. Шевеленье и шорох червей – вот и вся оставшаяся в городе жизнь.
– Нечего нам здесь делать, – проворчал гном с сердитой ржавой бородой, озираясь по сторонам.
– Эта дорога была прямее всех, – отрезала королева. – К тому же она ведет к мосту. Направься мы другим путем, пришлось бы переходить реку вброд.
Ее Величество была совершенно спокойна. Она благополучно выспалась ночью и проснулась утром; сонная одурь ее не коснулась.
