Принц вечности - Ахманов Михаил Сергеевич (бесплатные книги онлайн без регистрации txt) 📗
Мореходы-островитяне на его борту уже заметили вызывающе алые паруса «Хасса» и попытались прижаться к берегу, раствориться на фоне бурых, лиловых и серых скал. Возможно, эта хитрость удалась бы, но не с Дженнаком, так как видел он сейчас внутренним зрением не один лишь кейтабский корабль, но и весь берег, всю оконечность огромного полуострова, самого северного в Ближней Риканне. Полуостров сей походил на распластавшуюся в прыжке випату, большую ящерицу из сераннских болот, но обитавшим в тех краях дикарям-норелгам очертания их земли напоминали дракона. Дракон, как было уже известно Дженнаку, относился к разряду мифических тварей; подобных чудищ не водилось ни в холодных, ни в жарких местах, что норелгов, впрочем, не смущало: для них полуостров был Драконьим, а сами они являлись Детьми Дракона. Быть может, и так – если судить по их редкостной кровожадности и страсти к грабежам. Но в Бритайю они уже не рисковали плавать, ибо всякий набег на вотчину Дженнака приносил им одних лишь мертвецов, и никакой ощутимой выгоды.
От остальных земель Риканны край драконьих потомков отделяло море Чати, мелкое и узкое, покрытое льдами три месяца в году; из него, двигаясь на запад по проливу Когтя, корабль мог достичь другого моря, Чини, столь же холодного, но глубокого и более обширного, открывавшегося на севере и юге в океан. За ним, на солнечном закате, высилась Бритайя, Удел Дженнака – обширный остров, превосходивший все вместе взятые кейтабские острова; а дальше, до самых берегов Эйпонны, лежал океан – на целый месяц плавания при попутном ветре. Судно, ушедшее туда, терялось среди волн и вод, так что даже магическим вторым зрением отыскать его было нелегко, а уж нагнать либо перехватить становилось совсем неразрешимой задачей. И потому Дженнак выслеживал чужие корабли в этом проливе, изогнутом, как ястребиный коготь; здесь проходила морская дорога к землям норелгов и росайнов, и была она единственной, так как с севера, с океанского побережья, к Драконьему полуострову не подобрался бы никто. В сезоны Желтых Листьев и Белого Пуха воды там промерзали на длину копья, а Время Цветения становилось временем бурь и штормов, игравших ледяными горами. Так что всякий, желавший пробраться к норелгам на корабле, никак не мог миновать пролива Когтя.
И к счастью, подумал Дженнак, покосившись на своего тидама, чья физиономия уже горела охотничьим азартом. Пакити был невысок, но крепко сбит – вернее, сплетен из морских канатов, – и отличался широкими, как лопасть весла, ладонями. Подобно многим странствующим в океанах и морях, он пил не легкое вино, а крепкое, и от того нос и щеки морехода покрывала сеточка красноватых прожилок; глаза у него были маленькие и всегда прижмуренные, словно от ветра, нос – расплющенный ударом скатарской палицы, выбившей заодно и передние зубы. Не слишком он был красив, этот Пакити, но свое дело знал и в винный кувшин заглядывал не перед дракой, а после нее.
– Ну, милосс-стивый сахем, как мы их восс-смем? – произнес он с хищной ухмылкой. – Тараном в бок и на дно? Или сс-своротим балансиры? Или всс-станем борт о борт и сс-спалим кейтабских жаб дотла?
– К чему палить? Все-таки не жабы они, а люди, – сказал Дженнак. – Будут сопротивляться, утопим. Но учти, Пакити: хоть это торговый корабль, а не боевой драммар, есть у них четыре метателя и горшки с огненным зельем. Так что ближе пятисот локтей ты к ним пока что не приближайся.
– Их метатели… – Пакити презрительно сморщился. – Наши бьют вшестеро дальше и вдвое точней!
Дженнак промолчал, не желая обсуждать очевидное. Взрывчатое зелье, изобретенное в Коатле, было теперь известно и одиссарцам; с его помощью из громовых метателей посылали шары весом в двадцать или пятьдесят мерных камней, и шары те могли разнести по камешку любую крепость. Правда, метатели оставались еще слишком громоздким оружием, подходящим для крепостных стен корабельных палуб, а не для армии, выступившей в поход, так что на сухой земле победу все еще добывали клинок, стрела, копье и воинская удача. На море же от двенадцати метателей «Хасса» не имелось иной защиты и спасения, кроме бегства.
Но парусник с острова Йамейн был хоть и прочен и велик, да слишком неуклюж, и не мог уйти от боевого корабля. Не мог и защищаться – тем более, что лучшие стволы, самые дальнобойные и скорострельные, отливались в Одиссаре. Мог бы, пожалуй, спрятаться, но только не от взора кинну, что зрит серые паруса на фоне серых скал. И потому судьба его была предрешена.
«Хасс» мчался за кейтабцем подобно соколу, прянувшему на добычу, летел стремительно, неотвратимо, будто подгоняемый рукой Сеннама, повелителя ветров. Сеннам – да и прочие боги – были справедливы, и хоть при жизни не карали никого, но поворачивались спиной к недостойным и удачи им не посылали. А мореходы с парусника занимались явно нечестивым делом, так как в трюмах своих везли не мед и воск, не меха и шкуры, не серебро и медь, а живой товар. Да и зачем островитянам отправляться в неприветливые северные края за воском, шкурами или металлом? Воска и шкур хватало в Эйпонне, а серебра, в отличие от Иберы, у норелгов сроду не водилось. Люди – вот что было главным богатством Драконьего полуострова!
Расстояние меж кораблями сокращалось с каждым вздохом, и когда от «Хасса» до кейтабца пролегло пять полетов стрелы, кормчий повернулся к Дженнаку.
– Мой знак – на мачту! – распорядился тот. – И дай сигнал – пусть спускают паруса, ложатся в дрейф и готовятся к досмотру.
На таби, самой высокой из трех мачт, взвилось плетенное из алых перьев полотнище с контуром грозного сокола посередине – символ Одиссарского Очага; затем над серыми водами раскатилась звонкая дробь. Большой сигнальный барабан гремел повелительно и властно, будто напоминая, кто господин в этих землях и морях; его рокот, то резкий, то долгий и протяжный, привычно складывался в слова. Морской код был понятен всем на палубе «Хасса», и Дженнак видел, как люди его оживились. Одни, сбросив накидки из шкур, подтягивали ремни на доспехах, другие осматривали оружие, проверяя, легко ли выходят клинки из ножен, третьи надевали шлемы; стрелки возились у метателей, ворочая тяжелые стволы.
Йамейнский корабль попробовал спорить с судьбой – паруса не спустил, а по-прежнему прижимался к берегу, будто угрюмые серые скалы могли внезапно расступиться и скрыть его от преследователя. Маневр этот был опасен; от корабля до скал оставалось три сотни локтей, а у подножий их вода кипела, как в бурлящем котле.
– Подарка прос-ссят, клянусь Чак Мооль! – просвистел Пакити. – Отосс-слать, мой господин?
– Отошли. Даже два! В воду и в скалы.
Приставив ладонь к наголовной повязке с трепещущими белыми перьями, Дженнак следил за дымным следом снарядов. Один из них упал в волны перед йамейнским кораблем, взметнув столб сизо-стальной бешено вращавшейся воды; второй с грохотом ударился в утес, раскололся, выхлестнул языки багрового огня. Эти громовые шары были взрывчатым порошком, и трех-четырех попаданий хватило бы, чтоб отправить парусник на дно, к многорукому демону Паннар-Са, столь почитаемому в Йамейне, на Кайбе, Гайяде и прочих островах Морского Содружества.
Похоже, кейтабский тидам это понял; серые полотнища на мачтах поползли вниз, бушприт, обитый бронзой, повернул в море, в сторону «Хасса». Пакити тоже распорядился умерить ход, и теперь корабли сближались под треугольными парусами, растянутыми между передней мачтой и носовым тараном.
– Сс-сбить им балансс-сир? – спросил Пакити, потирая свой красноватый расплющенный нос. Глазки его сощурились, верхняя губа приподнялась, обнажая щель на месте выбитых зубов, и походил он сейчас на подслеповатую черепаху. Но то было обманчивое впечатление; хоть Пакити и потерял резцы, да сохранил клыки.
– Балансир не трогай, – произнес Дженнак, – им еще обратно плыть – туда, где товар брали. А вот метатели пусть сбросят за борт. Передай!
Снова загрохотал барабан, и на паруснике нехотя зашевелились. С расстояния пятисот локтей, что составляло половину полета стрелы, Дженнак уже различал отдельных мореходов – полуголых «чаек», работавших с парусами, рулевых, замерших у кормила, и приземистого шкипера на кормовой надстройке, кутавшегося в шерстяной плащ. Разглядел он и с полсотни вооруженных молодцов, чему не приходилось удивляться: у кейтабцев были весьма своеобразные понятия о торговле и о том, когда платить за товар монетами, а когда – стрелой либо ударом ножа.
