Врата Атлантиды - Николаев Андрей (чтение книг .txt) 📗
— Можно попробовать продать, — с сомнением сказал Корсаков. — Погоди-ка… — он подошел к картине поближе и развернул к свету.
Послюнив палец, потер холст в углу — на пальце осталась краска. Корсаков снял картину с мольберта и, перевернув ее, стал изучать изнанку картины, склоняясь к самому холсту и даже трогая его пальцами.
— Что-то не так? — спросила Анюта.
— Что-то не так, — подтвердил Игорь. — Понимаешь, картина написана акварелью, самое большее, в середине двадцатых годов, а холст гораздо старше. Посмотри… видишь, он пожелтел? Как говорят реставраторы, перегорел.
— И что?
— Думаю, этой халтурой замазали другую картину.
— Ух ты! Может, там Рембрандт? Или Леонардо да Винчи?
— Так, закатываем губы и подбираем слюни, — скомандовал Игорь. — Вот когда очистим картину от этих птичек, тогда и станет понятно — разбогатели мы или так, развлеклись в свое удовольствие.
— А ты сможешь? — Анюта подошла к Игорю вплотную и заглянула в лицо. — Ты ведь гений! Ты же такой мужчина…
— Эй, эй, осторожнее. Не то я и впрямь поверю в свою гениальность. Попробовать я могу, но лучше, если этим займется опытный реставратор. И такой у меня есть — учились вместе.
— Звони, — девушка протянула ему мобильник, — звони сейчас же.
— Спокойно, — охладил ее пыл Корсаков. — Я даже не знаю, есть ли у него телефон, не говоря уже про номер. Но на днях они будут в Москве — приедут покупать новую машину. Помнишь, я тебе рассказывал, что разбил чужую «Ниву»? Вот это была тачка моих друзей.
— Они приедут? — повторила Анюта. — А кто с ним?
— Невеста его. Это я их сосватал.
— Ты еще и сваха?
— По совместительству. Так что подождем Пашку — он обещал зайти. А пока принеси чистую мокрую тряпочку.
Анюта быстро принесла смоченную водой тряпицу. Корсаков осторожно принялся протирать холст возле рамы в самом углу.
— Черт, густо замазали, — пробормотал он, осторожно снимая слой краски. — Хорошо хоть лаком не покрыли.
Под слоем акварели проступила темная поверхность скрытой картины. Корсаков склонился, приглядываясь.
— Все, пока довольно, — сказал он, — там действительно другая картина. Боюсь испортить, будем ждать Воскобойникова.
Картина два дня простояла на мольберте, укрытая тряпкой.
Игорь открыл ее и снова принялся разглядывать. Даже кресло-качалку принес, чтобы удобно было. Он слышал, что картины старых мастеров замазывали после революции — чтобы большевики не продали.
Еще после Великой Отечественной войны, когда воины-победители везли трофеи, в стране оказалось много шедевров живописи из немецких музеев. Как там у Высоцкого?
"… а у Попова Вовчика отец пришел с трофеями.
Трофейная Япония, трофейная Германия,
Пришла страна Лимония,
Сплошная чемодания…"
Солдаты везли трофеи вещмешками, офицеры — чемоданами, старшие офицеры и генералы — вагонами, а маршалы уже целыми составами. И во время послевоенных чисток высшего армейского руководства картины тоже прятали за подобной мазней, надеясь переждать смутное время и сохранить капитал — ценность картин великих живописцев в то время уже все понимали. Корсаков задумался, пытаясь представить, что могло быть изображено под резвящимися в пруду павлинами.
Под окном остановилась машина, послышалась перебранка. Звонкий голос Анюты выделялся на фоне мужских голосов.
Внизу хлопнула дверь, послышался быстрый перестук каблучков по лестнице.
— Ау, где ты, мой ненаглядный гений?
— Здесь я, — подал голос Корсаков, — любуюсь твоим наследством.
— А я кресло привезла, — похвасталась Анюта. — Сейчас мужики его внесут. Если в дверь пройдет.
Они вышли в холл. Грузчики, кряхтя и ругаясь вполголоса, тащили по лестнице огромное кресло.
— Куда ставить-то? — спросил небритый мужик в голубенькой панамке.
— Сюда, в спальню, — показала Анюта.
— Нет уж, — решительно воспротивился Корсаков, — там и так не развернешься. Ставьте здесь, к стене.
Мужики поставили кресло, куда велели, Анюта рассчиталась с ними, уселась, подобрала ноги и победно посмотрела на Корсакова.
— Как тебе?
— Прелестно, — пробормотал тот, разглядывая потертый плюш. — Зачем оно нам?
— Надо же тебе где-то отдыхать, когда ты пишешь. Смотри, какое удобное, мягкое, старинное.
— Что старинное, никто не спорит, — согласился Игорь. — И клопы в нем уже потеряли счет своим поколениям.
— Ой! — Анюта взвизгнула и вскочила на ноги. — Ты что, серьезно? Там могут быть клопы?
— Вполне. И тараканы. Любишь тараканов?
— Мы его выбросим, — решительно сказала девушка, — прямо сейчас!
— Ну уж нет! — Корсаков расположился в кресле, закинул ногу на ногу.
Было действительно удобно.
— Я вчера картину продал. Желаю отметить это событие…
— Ты вчера уже отметил.
— То было вчера. Не мог же я обмануть ожидания коллег.
— Ладно. Тогда распределим обязанности. Я иду в душ, а ты накрываешь на стол. Потом ты просишь прощения за то, что вчера позорно напился, а я тебя прощаю. Там, под балдахином, — Анюта показала пальчиком на спальню, — тебе будет даровано полное прощение.
— Балдахина нет и больше никогда не будет. Сегодня ночью он набросился на меня и чуть не задушил. И фанеры на окне не будет. А прощенья просить я согласен.
— А как же интим? — Анюта заглянула в спальню.
— Интим создается прежде всего в голове. — Корсаков назидательно поднял палец. — И вообще, я желаю просить прощения! Это так редко со мной случается, что если ты не поспешишь в душ, желание пропадет минимум до вечера.
— Уже бегу, — Анюта направилась к креслу, в котором он сидел, на ходу расстегивая блузку. — Только поцелуй меня. — Она уселась к Игорю на колени и взъерошила волосы.
Он обнял ее и припал долгим поцелуем к ямочке между ключиц. Анюта, вздохнув, откинулась назад. Он распахнул на ней блузку, снял с плеча бретельку бюстгальтера, коснулся губами груди.
— Ты так и не понял, зачем я купила это огромное кресло? — спросила она шепотом.
— Теперь понял…
В дверь внизу грохнули кулаком. Анюта вздрогнула, попыталась высвободиться.
— Сиди спокойно, — сказал Корсаков, спуская вторую бретельку. — Нас нет. Мы погибли, нас придушил балдахин, мы утонули в джакузи, слившись в пароксизме страсти. — Кто-то стал уже всерьез ломиться в двери, и он с досадой покачал головой: — Никакой личной жизни. Иди в душ, — он столкнул Анюту с колен, — а я пойду, набью морду этому мерзавцу.
Он спустился по полутемной лестнице, которая освещалась только сверху, из холла, а окно под потолком было слишком маленьким и к тому же замазано побелкой после ремонта. Корсаков посмотрел в глазок, который по настоянию Александра Александровича врезали в дверь, и ничего не увидел. С улицы кто-то прикрыл глазок ладонью или еще чем-то.
— Кого там черт несет? — сказал Корсаков громко, так чтобы услышали с той стороны, и стал отпирать дверь.
Он был уверен, что кто-то из арбатских знакомых пришел продолжить вчерашнее веселье. На улице молчали. Игорь распахнул дверь и на мгновение ослеп от яркого солнечного света. С улицы протянулась здоровенная лапа, вытащила его и прижала к мощной груди, одетой в веселую маечку с призывом: «Time is many — kiss me quickly» Время — деньги, целуй меня быстрей!.
— Что, ваше сиятельство, своих не узнаем? Домовладельцем заделались?
— Паша, шутки твои, как у того боцмана, дурацкие, — выдавил Корсаков, трепыхаясь в объятиях Павла Воскобойникова. — Пусти, злодей, опять ребра сломаешь.
— В прошлый раз не я ломал, не ври!
— Марина! — Корсаков увидел стоявшую за спиной Пашки девушку. — Скажите ему, чтобы прекратил хулиганить.
— Ничего не могу поделать, Игорь, — развела руками Марина, — он с утра только и мечтает, как прижмет вас к своей груди.
Наконец Корсаков вырвался из стальных объятий.
— Ты как меня нашел?
— Сашка-Акварель навел, — подмигнул Павел. — Так и сказал: у Игорька теперь собственный особняк из двух этажей.
