Последнее пророчество - Легостаев Андрей (читать книги бесплатно полностью без регистрации TXT) 📗
Если бы кто-нибудь сказал Варросу, когда он мускулистым юношей бродил с товарищами в поисках добычи по родным горам в одной повязке из козлиной шкуры на бедрах, что у него в душе могут проснуться другие чувства, кроме постоянного голода и жажды битвы, он рассмеялся бы наглецу в лицо, а то и просто проткнул бы острым копьем.
В то время он не задумывался о том, зачем живет, каков будет его дальнейший жизненный путь — прекрасные дикие горы заполняли для него весь огромный мир.
Но иногда, вечерами у костра, он слушал удивительные рассказы о далекой Лунгарзии и чудесном городе Пиларисии со стенами в дюжину раз выше самого высокого мужчины, где величественные дворцы восхищают красотой и величием, где женщины ходят в ослепительных одеждах из странных блестящих тканей…
Сердце юного Варроса непонятно от чего замирало, но все это было так далеко и нереально…
Потомок Леопарда может попасть в Лунгарзию только рабом, поэтому все лунгарзийцы — враги и заслуживают лишь одного: немедленной смерти.
И он готов был резать, колоть, убивать любых врагов родного племени — будь то лунгарзийский Рубежный Легион, беспощадные австазийские пираты или враждебные племена с северных островов. Варрос считал, что человек рожден для того, чтобы охотиться для утоления голода и убивать врагов, защищая родную землю и завоевывая для своего племени рабов и богатую добычу.
Варрос не очень любил людей, считая своими братьями львов, тигров и леопардов, он был уверен, что человек отличается от зверей лишь похотью и жадностью.
Гораздо позже он понял, что есть еще одна черта, разнящая человека от животного — ненужная жестокость, когда враг уже не сражается или просто в силу своей слабости и безоружности не может оказать сопротивления. Ни один лев или леопард в мире не убьет добычи больше, чем сможет съесть…
Но в том юном возрасте Варрос не думал об этом. Его больше беспокоила мысль, что он не знает своего происхождения — его нашли голым младенцем в лесу и приняли в племени как родного, хотя и похож он был больше не на местных жителей, а на людей из рода изгнанников, когда-то, до Большой Засухи, живших в Долине Леопардов.
И если бы кто-то сказал юному Варросу после сытного ужина у костра в горах, когда он вместе с другом Унгином и наставником Тарлаком возвращался с охоты на пещерную стоянку своего племени, что такое чувство, как сострадание, изменит всю его жизнь, он бы не поверил.
В те мгновения, когда он заснул на ласковой траве рядом с Тарлаком, а Унгин бронзовым монументом стоял на страже их покоя, поразительное, ни на что прежнее не похожее сновидение растревожило его, яркие зеленые звезды разогнали тьму сна и вспыхнули, открыв ослепительно яркий солнечный день, тишину прорезали звуки тысячи труб и огромная толпа людей восхищенно кричала здравицы одному человеку — высокому мужчине в золотых воинских доспехах с обнаженным мечом в руке, стоявшему перед великолепным дворцом, гордо расправив плечи. И крики этих людей сквозь сон запечатлелись навечно в памяти юного потомка Леопарда: «Да здравствует король Варрос, вечная ему слава!»
Король Варрос… Откуда взялось это сумасшедшее видение в его голове, что оно означало?
Но что-то неуловимо изменилось той ночью в юноше.
Когда они втроем — Тарлак, Унгин и Варрос — подходили к знакомой, переливающейся в лучах утреннего солнца реке, у которой в береговой скале темнели зевы родных пещер, Варрос еще не осознал этого изменения.
Возле пещер, у врытого в землю столба, собралось все племя. Угадать причину оказалось несложно издалека: к столбу была привязана Сарита. Рядом со столбом танцевал в священном разговоре с первопредками жрец племени с зажженным факелом в руке, выкаркивая заклинания и проклятия, готовый поджечь сложенные у ног несчастной поленья.
— Попалась, распутница! — зло процедил Тарлак, не сбавляя шага. — Поделом ей, нечего было убегать с этим проклятым австазийцем! Не он ли там валяется?
Варрос, стараясь не отстать от старшего, вгляделся вдаль. Неподалеку от позорного столба казни валялось изуродованное тело австазийского моряка. Одна из собак пыталась оторвать мертвецу ухо, остальные, свернув кольцами хвосты, брехали рядом, но на них никто из собравшихся не обращал ни малейшего внимания.
Охотники сбросили добычу с плеч, уложили на специальных камнях, чтобы потом оленину обработали женщины, положили рядом копья и подошли к толпе.
Жрец, размахивая дымящимся в левой руке факелом, продолжал выкрикивать проклятия предательнице, поправшей законы своего народа.
Варрос бросил быстрый взгляд на Унгина. Юноша был бледен, прикусил губу, чтобы не закричать.
На лице опозоренной, обнаженной Сариты тоже не было ни кровинки; деревянная цепь некрасиво задрала вверх правую грудь. Девушка боялась — уже не смерти, быстрая гибель была бы для нее сейчас подарком свыше. Она боялась неминуемой боли и долгой муки. И ни в ком, ни в одном взгляде не видела ни искры сочувствия.
Даже мать Сариты — пожилая женщина со взлохмаченными волосами и в сбившейся протертой шкуре проклинала дочь, причем старалась больше всех:
— Видит наш великий предок Га, что я кляну миг, когда родила тебя, позор потомков Леопарда! Больше ты мне не дочь! Смерть ей, смерть!
Она плюнула в собственную дочь, и стоявший рядом вождь с убеленными временем волосами молча-одобрительно кивнул головой. Хотя, пожалуй, все до единого в племени знали, что Сарита не сбежала с австазийцем — ее похитили прошлой осенью. Унгин, влюбленный в девушку, и его верный друг Варрос участвовали в погоне, но лишь проводили взглядами быстроходный весельный пиратский корабль. Унгин хотел тогда вонзить себе в сердце кремневый кинжал, но Варрос не позволил ему этого. Видя горе друга, тогда, прошлой осенью, Варрос поклялся никогда не влюбляться. Никогда. И с тех пор не удостаивал молодых женщин племени даже мимолетными взглядами.
Но сейчас глаза Сариты были устремлены на него, Варроса, и он не мог отвести взгляда. Через несколько мгновений жрец коснется зажатым в левой руке факелом поленницы, на которой покоились ступни девушки, и вспыхнет яркое пламя, пожирая девушку, облизывая жаром ее нежную кожу.
Варрос бросил быстрый взгляд на пояс, за который был засунут нож, и вопросительно поднял брови. Девушка вымученно улыбнулась ему и кивнула.
Эту предсмертную улыбку Варрос не забудет до самой смерти.
Даже если бы он, расталкивая сородичей, прорвался к столбу, он, не успев даже освободить тяжелую деревянную цепь, был бы убит своими же соплеменниками. Но и смотреть на муки Сариты Варрос не мог. Унгин уткнул взгляд в землю, ему было плохо, и он упал бы без сил, если б Тарлак не положил юноше руку на плечи.
Варрос выхватил из-за пояса охотничий нож и метнул. Верный глаз и крепкая рука не подвели даже в столь неожиданных обстоятельствах — смертоносный кремень вонзился прямо под левую грудь девушки, прекратив ее муки до начала пытки.
По толпе пронесся дикий крик недоумения, смешанный с разочарованием и гневом. Те, кто стояли рядом с тремя вернувшимися охотниками, обличающе вытягивали руки в сторону Варроса.
За такую провинность по законам племени его ждало лишь одно наказание — он заменит на позорном столбе казни убитую.
Варрос не стал дожидаться, пока его схватят, он шагнул назад и, обежав толпу, кинулся к отвесной стене скалы. Он взлетел по ней, словно у него выросли крылья.
По всем законам дикой страны он должен был быть убит, и его наставник Тарлак, опомнившийся первым, выдернул из-за спины лук. В мгновение ока была вставлена стрела, меткий глаз прицелился. Но в тот миг, когда пальцы Тарлака готовы были отпустить тетиву, Унгин, кем-то задетый, нечаянно толкнул своего наставника под локоть, и стрела со свистом ушла в небо.
Варрос достиг верхушки скалы и, не оглядываясь, побежал вперед. Он понимал, что или больше никогда не увидит родных гор (но для этого сперва необходимо выбраться с огромного острова), или же будет схвачены и его счастье, если он погибнет в схватке. И Варрос бежал так быстро, как, может быть, не бегал никогда прежде.
