Пророчество: Дитя Земли - Хэйдон Элизабет (книги TXT) 📗
Угли уже не в силах разогнать сырость, рассеянно подумала Рапсодия. Ее кожа стала липкой, одеяло вызывало раздражение. Струйки пота пропитали волосы на затылке, и они спутались с цепочкой медальона, который Рапсодия никогда не снимала.
Когда тревога начала одолевать Рапсодию, ей пришла в голову разумная мысль. Акмед — один из ее лучших друзей в этом мире, являющий собой обратную, сумрачную, сторону ее неунывающей натуры, — также скрывает свое лицо.
Прошло много времени, но Рапсодия не переставала удивляться тому, что стала близким другом наемного убийцы, превратившегося в короля, человека, который, как ей иногда казалось, поставил своей жизненной целью вызывать раздражение у всех, с кем он входил в контакт. Тот факт, что он силой заставил Рапсодию последовать за собой в недра Земли, покинуть Серендаир прежде, чем Остров поглотил вулканический огонь, и спас тем самым ей жизнь, не вызывал у нее благодарности. И хотя она перестала ненавидеть Акмеда за похищение, в одном из дальних угол ков ее сердца все еще таилась обида. Но она любила Акмеда и Грунтора.
И научилась любить фирболгов, главным образом благодаря своим друзьям, каждый из которых был наполовину фирболгом. Несмотря на примитивную природу и воинственность этого племени, их пещерная культура, к удивлению Рапсодии, оказалась достаточно сложной. В немалой степени на ее любовь к фирболгам повлияло поведение людей в провинциях Роланда. Фирболги подчинялись своим вождям из уважения и страха, а не из-за сомнительного происхождения, позволявшего передавать власть по наследству. Они щедро тратили немногие имеющиеся богатства, чтобы вырастить детей и защитить их матерей, и это особенно нравилось Рапсодии. Акмед и Грунтор сразу взялись за изменение уклада жизни своих соплеменников, стремясь сделать его более цивилизованным, и вот теперь, когда стали видны первые результаты, Рапсодия должна отправиться в путешествие.
Рапсодия перевернулась на спину, пытаясь спрятаться от тревожных снов и улечься поудобнее, — безрезультатно. Ей ничего не оставалось, как вновь уступить беспорядочному течению тревожных мыслей.
То, что они нашли коготь, меняло все. Из глубоких подземелий Илорка они извлекли коготь дракона, из которого кто-то сделал кинжал. Долгие столетия никто его не тревожил, даже когда после ухода намерьенов горы захватили болги. Теперь коготь соприкоснулся с воздухом, и дракон, которому он принадлежал, вскоре его почувствует. Рапсодия знала, что рано или поздно сумеет найти дракона, или, вернее, дракониху. Она слышала легенды о могущественной Элинсинос, видела ее статуи в музее намерьенов и на деревенских площадях Роланда и не сомневалась, что ее гнев будет смертоносным. Жуткие картины занимали одно из главных мест в ее кошмарах, и она часто просыпалась, дрожа от страха.
Для того чтобы избавить болгов от страшного гнева Элинсинос, она решила ее найти и вернуть кинжал, хотя Акмед и Грунтор всячески ее отговаривали. Однако Рапсодия твердо стояла на своем, мысль о маленьких болгах, превращающихся в пепел под огненным дыханием дракона, придавала ей твердость. Еще один ужасный сон, который ее преследовал, — впрочем, иногда жертвами пламени становились и взрослые. Ее сны никого не щадили.
Она боялась за Джо, девочку-подростка, которую нашла в Доме Памяти и сделала своей названой сестрой. И еще Рапсодия беспокоилась о лорде Стивене, симпатичном молодом герцоге Наварна, и его детях, которых успела полюбить. В ее снах все люди, нашедшие место в ее сердце, заживо сгорали у нее на глазах. Этой ночью ей приснилась гибель лорда Стивена.
Именно у него в замке она впервые увидела статую Элинсинос. Стивен уже примирился со смертью жены и своего лучшего друга, Гвидиона из Маносса, но в его герцогстве продолжали гибнуть люди, и причиной этому были необъяснимые вспышки насилия. Никто не знал, что за злой рок навис над этой землей. Потеря своего мира и родных едва не убила Рапсодию; теперь болги и ее друзья стали для нее новой семьей. Оставить их без всякой защиты она не могла. Эши заявил, что знает, как найти дракона. И Рапсодия была готова рискнуть жизнью, чтобы спасти близких ей людей. Вот только в этой полной обманов стране она не могла быть уверена, что ее уход с Эши не обернется еще большим злом.
Рапсодия вновь перевернулась на бок и накрылась грубым шерстяным одеялом. Все потеряло смысл. Она перестала понимать, кому и чему можно верить, даже собственные чувства, казалось, обманывали. Оставалось лишь молиться о том, чтобы сны о предстоящих катастрофах были лишь предупреждением и это ее путешествие поможет избежать страшной гибели в огне, что все будет совсем не так, как с предчувствиями гибели Серендаира. В любом случае, когда она получит ответ на этот вопрос, будет уже слишком поздно.
Когда она стала наконец засыпать, ей показалось, что дым над огнем сгущается и в воздухе возникает прозрачная лента, которая свивается вокруг ее снов, а потом застывает у нее перед глазами.
Акмеда, Змея, короля фирболгов, также преследовали кошмары, и это его раздражало. Ночные ужасы были личным проклятием Рапсодии; обычно его они не затрагивали. Акмеду в прошлой жизни, в старом мире, довелось наяву пережить такое количество ужасов, что он с радостью с ним расстался.
Массивные каменные стены Котелка, средоточия его могущества в горах, обычно обеспечивали его крепким и спокойным сном, лишенным сновидений, — здесь отсутствовала вибрация воздуха, к которой он был особенно чувствителен. Дракианская физиология, тяжкий дар, полученный от расы его матери, стал одновременно благословением и проклятием. Дар давал возможность получать информацию из внешнего мира, недоступную для глаз и разумов остальных людей, но платить за нее приходилось очень высокую цену. Он навсегда лишился покоя, вынужденный постоянно терпеть атаки мириадов невидимых призраков, иначе называемых Жизнью.
Поэтому Акмеда обрадовала возможность разместиться в крепости, высеченной внутри скалы, горном царстве тьмы, носящем имя Илорк. Воздух между отполированными базальтовыми стенами его королевских апартаментов был неподвижен, сюда не проникали шум и волнения внешнего мира. В результате его ночи обычно проходили спокойно и Акмед мог спать в тишине.
Но только не сегодня.
С проклятиями разгневанный Акмед вскочил со своей постели и с трудом заставил себя не броситься в спальню Рапсодии, чтобы разбудить ее и выяснить, что с ней случилось и почему она не обращает внимания на опасности, которые будут ей угрожать во время путешествия. Впрочем, он прекрасно понимал, что подобные действия ни к чему не приведут, к тому же он знал ответ на этот вопрос.
Рапсодия вообще ни на что не обращала внимания. Для женщины, наделенной таким острым и проницательным умом, она обладала удивительной способностью отбрасывать самые очевидные факты, если не хотела в них верить.
Сначала он решил, что это следствие пережитых ими катаклизмов, метаморфозы, произошедшей после того, как они, спасаясь из Серендаира, миновали огненную стену, пылающую в центре Земли. Огонь преобразил Рапсодию; ее естественная красота обрела поразительное совершенство. Акмеда завораживало не только потенциальное могущество, которым теперь обладала Рапсодия, но и ее полнейшая неспособность заметить какие-либо изменения в своей внешности. Даже люди, смотревшие на нее разинув рты всякий раз, когда она опускала капюшон, не могли убедить Рапсодию в совершенстве ее красоты; более того, она ощущала себя уродцем.
Акмед сердито отбросил в сторону упавшее под ноги одеяло. За долгое время, проведенное рядом с Рапсодией, он успел достаточно хорошо ее узнать и теперь понимал: склонность к самообману была присуща ей задолго до того, как она прошла сквозь огонь. Таким образом она пыталась сохранить остатки невинности, в этом проявлялось ее яростное желание видеть добро там, где его и в помине не существовало, и верить людям, когда на то не имелось ни малейших причин.
Ее жизнь на улице не способствовала сохранению невинности и веры в добро. Ей пришлось вступить в связь с одним из слуг его господина, Майклом, прозванным Ветер Смерти, который наверняка показал ей самые страшные стороны жизни. Тем не менее она всегда жаждала найти счастливый финал, пытаясь воссоздать семью, которую по теряла в вулканическом огне тысячу лет назад, удочеряя или делая своими родственниками беспризорных детей и бродяг. До сих пор подобное поведение приносило ей лишь сердечную боль, что нисколько не тревожило Акмеда. Однако ее последнее предприятие грозило поставить под угрозу не только ее собственную жизнь, и это по-настоящему волновало Акмеда.
