Время Вьюги. Трилогия (СИ) - "Кулак Петрович И Ада" (читать книги без регистрации полные .txt) 📗
Часть толпы все же к дворцу не потащилась — спасибо платному агенту Мелиссе по кличке «Пышка», голосистой бабе, доносящей частично ради денег, но более — по зову сердца. Человек сто пятьдесят орать к мучному складу — к сожалению, пустому — она увела. Увы, в сложившейся ситуации это была капля в море.
Толпа перла к дворцу целенаправленно — это стало понятно около половины одиннадцатого утра. Причины массового самоубийства тоже сделались понятны — люди хотели есть — но не было понятно, почему всех эта мысль посетила именно сегодня. И еще непонятно, какого беса эшелон с хлебом, чудом выпрошенный из Виарэ для столицы и ожидавшийся сегодня утром, потерялся где-то на запасных путях под Кальдой, и что вообще происходило с юго-западным отделением калладской железной дороги. Но, так или иначе, хлеб, который у регента комендант столицы выбивал прямо-таки с истерикой, каплями от сердца и угрозой застрелиться и уволиться разом прямо за дверьми, не прибыл.
Эдельвейс мог бы понять этих людей, если бы не одно маленькое «но» — голода в столице еще не началось. Через неделю-две — да, мог начаться, но и там толпы бросались на стены не в первые дни. Сейчас же хлеб у булочников еще оставался в достаточном количестве. А жандармы ревностно следили, чтобы его не припрятывали до лучших времен и выкладывали на прилавки. Торговцы кривили морды и звали их всякими словами, однако исправно выкладывали. Цены держали на довоенном уровне, если стояние на границе Рэды следовало называть войной.
Но все почему-то сорвались с цепи именно в этот день, в солнечную и ясную пятницу, двадцать второго сентября.
По большому счету, это даже не было делом Эдельвейса: он и его небольшой отдел занимались исключительно делами неграждан, а конкретнее — порфириками. Вот уж вряд ли это организовали они, и вообще в столице отродясь столько порфириков не нашлось бы, чтобы закатить нечто подобное. По уровню организации происходящее тянуло на чью-то неплохо проплаченную акцию, которую провернули профессионалы.
Отец явно нервничал. Насколько понял Эдельвейс, дело было в том, что Вету не могли прочитать вероятности, а главный Вету где-то загулял и не возвращался в штаб, за ним послали, но его не оказалось по адресу, в общем — бардак и кошмар агента охранки. Его заместитель, Майлз, очень толково отправлял людей на поиски блудного мага и уверял Винтергольда, что волноваться не стоит и все образуется.
В половину двенадцатого — когда сомнений, куда толпа прет, уже не осталось, зато стало меньше пятеркой городовых, насмерть забитыми ей по дороге — к зданию Третьего отделения примчалась коляска, запряженная великолепными белыми рысаками. Оттуда, сияя на солнце орденами и наградами, выступил генерал Вейзер. Генерал клялся и божился, что располагает чрезвычайно важной информацией и что, если его немедленно не примут, жизнь наследников окажется в опасности, поскольку во дворце — о ужас! — заговор.
Орать о заговоре во дворце перед всей охранкой мог только законченный придурок — это понимал каждый, у кого имелись хотя бы минимальные мозги.
К тому же, насколько Эдельвейс знал, половина Вету уже была поднята по тревоге и отправлена во дворец. Если детям кесаря и вправду что-то угрожало — хотя лично Эдельвейс не представлял, как лавочник может насмерть забить кесаревичей скалкой на удельной дистанции в несколько километров — то они уже оказались под защитой. Вторая группа Вету должна была утихомирить толпу. Об этом отец с большим раздражением распорядился еще утром, когда не обнаружил кого-то на месте.
Эдельвейс Вету в лица не знал и в жизни не видел. Людей, которые вообще их видели, можно было пересчитать по пальцам. Маги квартировались в другом месте, но где именно — доступа к информации такого уровня у него не имелось, а отец в редких приватных беседах работы не касался.
Вейзер, упорно орущий про заговор, который проморгали все, кроме него, прорвался-таки в кабинет Винтергольда-старшего. Слушать этот бред у Эдельвейса не было ни времени, ни желания, ни, конечно же, разрешения, так что он сидел в своей каморке, которую кабинетом можно было назвать с некоторой натяжкой, и пил третий за утро кофе. Рука болела, в голове шумело.
К его несказанному удивлению, через четверть часа в его голубятню — угловую комнату на последнем этаже пятиэтажного здания, которую голуби и впрямь нежно любили, в качестве доказательства загадив весь подоконник — изволил заглянуть отец собственной персоной. Эдельвейс встал и отвесил короткий поклон.
— Кофеем угощаешься? — безмятежно поинтересовался старший Винтергольд, щуря глаза, как кот.
— Да.
— И как, позволь узнать, поживают вампиры?
— Как и ведьмы с бесами — не существуют.
— И они никакого отношения к шабашу у дворца не имеют?
— Ни малейшего.
— А почему? Почему, я хочу знать, толпа прет к дворцу, а не поливает друг друга спиртом или, на худой конец, грабит награбленное?
— Потому что не моя задача обнародовать список. Я готовил инструкции агентам на случай его публикации — все.
— Неужели?
— Эшелон на запасных путях. Это не иголка, его найдут сегодня, он будет в столице завтра. Нельзя делать такие вещи сгоряча.
— Ты сам этот эшелон видел? А зерно в нем? А уверен в его существовании?
— При всем уважении, я и Аэрдис не видел. А он есть. И, наверное, он сегодня пошутил с нами такую некрасивую шутку. Но толпа у дворца остановится.
— Естественно, на ее усмирение отправили нордэнский полк. Что характерно, меня не спросив. Поскольку жандармерия вроде как не справилась.
Эдельвейсу на это только и осталось, что рот раскрыть. Озверевшее простонародье и предельно презирающие его нордэны — это выходила плохая смесь.
— Вкусный кофе? — участливо поинтересовался отец.
— Нормальный.
— Так почему ты сидишь тут и ничего не делаешь?
— Потому что я уже сделал все, что мог.
— И что ты мог? — очень заинтересованно осведомился отец.
«А что я мог?» — задумался Эдельвейс. Мыслительный процесс был прерван самым грубым образом, то есть хорошим ударом по морде. Эдельвейс налетел поясницей на угол стола, но удержался от комментариев, хотя приятного было мало. Заболели разом челюсть, спина и только-только успокоившаяся рука.
— Надеюсь, это понятно.
— Нет, непонятно. Очень воспитательно, конечно, но непонятно. Я ничего не мог сделать.
— Ничего не могла сделать твоя матушка, когда мимо проезжал очередной душка-военный на белом коне! А ты, как мне хочется верить, все-таки мой сын и можешь сделать хоть что-то.
Эдельвейс взглянул на отца исподлобья.
— Вы хотите, чтобы я запустил операцию «Белая кровь» прямо сейчас? Несмотря на то, что я не имею права отдавать такие приказы, и на то, что это уже бессмысленно?
— Нет, я хочу, чтобы ты запустил операцию «Белая кровь» тогда, когда это будет нужно. Не дожидаясь благословлений свыше от начальства и белокрылых Заступников, а заодно не оглядываясь на непонятные эшелоны на непонятных путях. Ровно в тот момент, когда без этого будет уже не обойтись. Вот чего я хочу. Понятно?
— Куда уж понятнее. Хотя на словах это тоже можно было сказать.
— Не криви морду. Это чтобы лучше запомнил. Держи, — Винтергольд извлек из нагрудного кармана плоскую флягу и протянул сыну. — Дома прочитаешь.
Эдельвейс поднял брови, но никак не прокомментировал. Отец был не из тех людей, кто оговаривается, да и он сам на слух не жаловался.
— А сейчас возвращайся и жди меня. Всех остальных — спускай с лестницы. У тебя разболелась рука, голова и вообще что угодно. Ты ж маменькин сынок, она это умела.
Судя по количеству упоминаний бывшей жены на единицу речи, Винтергольд оказался взвинчен до последней крайности. Эдельвейсу даже огрызаться не хотелось. Вряд ли он мог сказать о браке зрелого жандармского тогда еще полковника и юной прелестной бесприданницы что-то такое, о чем народ не говорил, не пел и не писал последние несколько сотен лет. Тем более, что двадцать два года назад над историей внезапно обретшего раскидистые рога жандармского начальника вдоволь позубоскалили вся столица и провинция.
