Вошь на гребешке (СИ) - Демченко Оксана Б. (книги хорошего качества .txt) 📗
Фонарей было мало, девушка спешила, рисковала подвернуть ногу на скользком, но шага не замедляла. По длинной алее она добралась до дороги, огибающей изгородь неухоженного парка. Глянула на маленький навес возле фонаря - и вздохнула, почти всхлипнула. Вдали затихало ворчание большой машины, именно её и проводил разочарованный взгляд. Девушка пробормотала невнятно про автобус и дурацкое расписание, которое всегда нарушается. Добрела до остановки - так она назвала навес - и пристроилась в темном уголке, на краю скамейки, прижалась к стенке. Подтянула воротник куртки повыше, к лицу, и замерла.
Милена величественно повела плечами и презрительно фыркнула: все это удалось представить очень внятно. Первую ученицу Файена дожидались всегда. Автобус, буг, карета - не важно. Она умела поставить себя так, что обреченно и огорченно глядели ей в спину, но не наоборот.
Мимо прошелестела небольшая машина, на миг залила остановку мертвым светом и сгинула в ночи. Все стихло. Прошло время, вторая машина проревела и скрылась. Девушка мерзла, спрятав руки в рукава и не делая попыток повлиять на поведение незнакомых людей. По мнению Милены это было глупо, а чужая неловкость неизменно вызывала раздражение. Рыженькая молода, недурна собой и к тому же - травница, то есть, по-местному, врач. Не последний человек в их мире, уж наверняка.
Далеко, за изгибом дороги, наметился новый звук машины, и Милена затосковала. Так отчетливо увиделось: вот она выходит в свет, чуть щурясь и не уделяя проезжающим внимания. Делает движение головой, меняя узор волны длинных русых волос. И машина останавливается - это так просто! Но рыженькая не слушала советов, жалась к темной стенке.
Машина приближалась, тревожно взрыкивая. В её нутре неприятно рокотало. Возле остановки машина резко замедлилась, визжа тормозами. По инерции она все же миновала фонарь и замерла поодаль. Сразу распахнулись все дверцы, ударил низкими басами сплошной грохот, ничуть не похожий на музыку. Люди полезли наружу.
- Медичка, сочненькая, - вроде бы разобрала Милена.
Все иные слова были малознакомы, но в общем-то не нуждались в осмыслении. Люди, изрыгающие эти слова в поток басовитого грохота музыки и хриплого речитатива пения, ни о чем не задумывались, они вряд ли могли и хотели внятно соображать.
Рыженькая охнула, медленно, прилипнув мокрой спиной к стенке, сдвинулась по скамье. Наконец очнулась, рывком вскочила, побежала прочь от фонаря, машины и остановки. Ноги в узких туфельках подламывались на каждом шагу, забор был - враг, он мешал укрыться в парке. И дорога была - враг, она слишком гладко ложилась под подошвы преследователей.
В первый миг Милена не вспомнила, что её саму никто не видит, потому лишь презрительно хмыкнула, разворачиваясь к недоумкам. Она все-таки была первой ученицей замка и даже Черна, затевая вражду, сперва думала, а затем ссорилась - ну, когда оставалась в уме...
Преследователи миновали незримую Милену, проскочили насквозь то место, где она себя ощущала - и вызвали в сознании болезненный спазм чуждости мира, в котором творится вовсе негодное дело. Ознобом окатило понимание: в считанные прыжки эти твари достанут неловкую девчонку и порвут, изуродуют. Серебро иссякнет, корни только-только намеченных связей оборвутся, едва отвоеванное право закрепиться в мире даст трещину, угрожая даже призрачному существованию самой Милены.
Бывшая первая ученица смотрела, как рыженькую достают, сбивают с ног. Все происходило для привычной к бою и тренировкам Милены медленно, вяло - и неотвратимо. Непоправимо... Корни натягивались, сухо трещали.
- Пусть так, - вроде бы смирилась Милена, до оторопи пугаясь решения, которое приняла в этот миг. Даже понимая угрозу, она не намеревалась отказаться от затеи. Иначе не вмешаться, не делать ничего - тоже невозможно... - Вам хуже! Я не видела своего вууда (73) ни разу. Но пришла его ночь! Свободен!
Ужас схлынул, оставляя сознание окончательно ясным. Милена мысленно раскрыла ладонь и опустила в почву новый корень - черный, беспросветный. Корень врос в плоскость охотно, даже жадно. Тень побега, невидимого местным людям, зыбко качнулась, раскрылась зрелым коробом плода, извергла содержимое в ночь - и оно прянуло туда, где надрывно визжала рыженькая и гоготали догнавшие её ублюдки.
В следующий миг кричали, не помня себя, уже все. Фонарь мигнул напоследок и рассыпался крошевом стекла, рев музыки оборвался, словно срезанный острым.
Старая связь с телом, лежащим в коридоре больницы, натянулась с прежней силой и поволокла Милену прочь, не позволяя ничего поправить и даже увидеть, чем обернется для здешних людей то, что для первой ученицы замка Файен запрещено данной Тэре клятвой, без оговорок и исключений...
В темном коридоре больницы было смертно, отчаянно тихо. От собственного не-бытия хотелось выть на луну, зримую призрачной Милене сквозь стены, кроны деревьев и облака. Блеклую, пустую... То, что вызрело и вырвалось в мир, не могло бы сюда явиться в иное, среброточивое, время.
- Они меня не видят, не ощущают кожей и наитием. Но как я могла подумать, что верно и обратное? - устало, обреченно шепнула Милена. - Плоскость, по сути, нейтральна, тут силы света и тьмы, если упростить до предела нас и исподье, взаимно поглощаются. На уровне, доступном здешним людям, все примитивно, как они сами говорят - материально. Но это иллюзия, поскольку теперь нет сомнений: плоскость подвержена влияниям извне. Я влияю. Еще как влияю! Я подтянула тварей и вынудила их заметить рыженькую. Я в общем-то убила её... почти. Или хуже чем убила. Помоги мне серебряная лань, да во что же я вляпалась? Я ведь не хотела... совсем как тогда, со Светлом - я не хотела ничего дурного. И теперь я сижу тут, а вууд разгуливает по городу. Мой вууд. Тот, для кого смерть - наслаждение и лакомство.
Глава 11. Бэл. Долг старшего ученика
Нитль, слой мира возле последнего корня жизни Бэла, первого ученика Тэры Арианы, зарезанного ничтожнейшей из её учениц
"Слабаки мечтают о красивой смерти, на большее их всяко уж не хватает", - сказала однажды Черна, тогда еще девчонка лет двенадцати.
Давнее, забытое воспоминание вдруг проявилось перед внутренним взором Бэла ярче и притягательнее, чем любые видения грядущего, порою доступные опытному вальзу севера.
В двенадцать Черна состояла из острых углов и сухих жил, наспех, без аккуратности навитых на кости и плотно обтянутых смугловатой от летнего загара кожей. Волосы, остриженные под корень по весне, где-то еще топорщились щипанной травой, а где-то лежали, как зализанные. Прическа редко беспокоила Черну... В сущности, она считанные разы проявляла то, что прочим людям ведомо как беспокойство, как сомнение в себе - смутное и подспудное, постыдное к высказыванию вслух и тем более показу на общее обозрение. Вот и тогда Черна взбила волосы, усердно повозив пятерней по голове. По-звериному встряхнулась: тоскливо стоять и ждать, пока кто-то насмотрится на картину, скучную для девчонки и, следовательно, недостойную внимания. Проявив еще толику терпения, Черна погрела ладони у живого огня замкового камина, сунула палец в ухо и покопалась там, сопя и жмурясь. Терпение иссякло. Черна повернулась к приятелю, насмешливо и в то же время сочувственно наблюдая, как худенький кривоплечий Белек - себя он помнил надежно, не приукрашивая и не обольщаясь - восхищенно вздыхает. Он прокрался тайком, чтобы насладиться созерцанием той самой картины, что украшает стену над камином в главном зале замка Файен.
В рамке из узловатого жароцвета, обвивающего корнями крупные гроздья жар-камня, кипел непрестанный бой. Он длился с тех самых пор, как неизвестный ни Черне, ни Бельку мастер завершил соединение своего дара со своим же пониманием легенды о трагедии бессветной зимы.
В рамке великан - его мастер видел огромным, как и подобает, если верить глазам, а не сути - выкашивал сверкающим рудным клинком несметные полчища исподников, черных, прущих из мировых трещин. Нечисть, которую уж всяко считать было некому, изливала черную кровь, уродуя снег. Сонные зимние корни вздрагивали, со стоном пробуждались и яростно рвали чуждых, утягивали вниз, вытесняли из Нитля. Но исподники лезли и лезли, великан был большой, но, как ехидно заметила не смолчавшая Черна, глупый: он ни на шаг не отступал.
