Красное на красном - Камша Вера Викторовна (хорошие книги бесплатные полностью TXT) 📗
Все боялись, а Робер – нет. Он ходил ночью на кладбище, надеясь оседлать кладбищенскую лошадь, и пропадал у омута, дожидаясь появления ундин, – без толку! В одиннадцать лет Иноходец окончательно разочаровался в чудесах и с тех пор не верил ни в слепого всадника, ни в проклятые кольца, ни в крысью матерь, ни в дикий гон. В то, о чем говорила Мэллит, талигойцу тоже не верилось, уж слишком неправдоподобно все это выглядело.
Енниоль сделал так, что, если Альдо изменит данной гоганам клятве, он или умрет, или окажется на магической цепи. Эту связь можно разрушить, Мэллит знает, как, но сейчас принцу нужен щит от чужого колдовства. Есть кто-то чужой и злобный, он был с ними во время разговора с Клементом и пытался читать по крови Раканов, но ему помешала Мэллит. Мэллит и Альдо связаны кровью, она чувствует направленную против него магию…
Голова шла кругом. Единственное, что Робер Эпинэ прекрасно понял и что острым ножом резануло по душе, это то, что Мэллит любит Альдо.
– Робер…
Закатные твари, какие глаза!
– Робер, поклянись ничего не говорить Альдо, но быть с ним рядом. Ты должен сохранить первого из первородных и удержать от опрометчивых шагов и свойственных юности безумств.
Разрубленный Змей, кто бы говорил о юношеских безумствах и кому! Иноходцу Эпинэ! Да ему всю жизнь пророчили, что он по дурости свернет себе голову и не заметит.
Иноходец поцеловал тонкие пальцы.
– Клянусь защищать Альдо Ракана ради Талигойи и нашей дружбы.
– Альдо не должен знать о… обо мне!
– Я ему ничего не скажу, но уже поздно, позволь мне тебя проводить.
– Нет, – покачала головой девушка, – я укрыта от чужих глаз, а глаза правнуков Кабиоховых в ночь Флоха обращены к вечному. Виноторговца не заметят, а за тобой пойдут. Не бойся за меня. Береги Альдо.
Не бояться? Легко сказать! За кого же тогда прикажете бояться? У девочки отважное сердце, но лед под ней слишком тонок.
Эпинэ не верил в предчувствия, но, глядя на бредущую через площадь крохотную фигурку с огромной корзиной, трясся от страха. Не за себя – за чужую красивую девочку, бросившую вызов всему миру ради любви к чужеземцу, который о ней почти позабыл. Робер знал одно – если б гоганни так произносила ЕГО имя, он бы отрекся от всего – предков, короны, веры, долга – и ушел с ней хоть на край света, хоть за край. С Мэллит он и в аду был бы счастливцем, но дочь Жаймиоля отдала сердце его другу и сюзерену, сюзерену и другу.
…Мэллит давно вернулась в дом отца, а талигоец до утра простоял у окна, сжимая пустой бокал и думая о рыжеволосой гоганни и о том, что в первый раз в своей жизни он, Робер Эпинэ, завидует Альдо Ракану. Завидует светло, горько и безнадежно.
Глава 8
Оллария и Лаик
«Le Dix des Bâtons» [81]
1
Баловник, топнув копытом о мягкую весеннюю землю, радостно заржал, и у Ричарда защипало в носу. Пусть чалый не был лучшим конем подлунного мира, но он родился в Окделле и узнал хозяина, узнал, хотя не видел четыре месяца. Юноша едва удержался от того, чтоб обнять жеребца, он бы и обнял, но рядом был Эстебан со своими подпевалами. Не хватало услышать очередную пакостную шутку, которая надолго испортит настроение. Ричард не показывал, как его задевают оскорбления «навозников», но переживал их очень тяжело.
Эстебан грациозно вскочил в седло, и стоивший десяток Баловников рыжий линарец [82] затанцевал, разбрызгивая жидкую грязь, которая отчего-то летела в сторону Дикона.
– Вот уж не думал, что вы не справитесь с такой смирной лошадкой, – Альберто умело сдерживал вороного мориска невиданной красы, рядом с которым рыжий казался ягненком, а как выглядел Баловник, не хотелось даже думать.
– Я позволил Гогану порезвиться, – быстро, слишком быстро откликнулся Эстебан, – он застоялся.
– Гоганов лучше не распускать, – улыбнулся кэналлиец. – Не желаете наперегонки до ворот?
Эстебан не желал. Проигрывать он не любил, а здесь проигрыш был написан огромными буквами. Дикон не сомневался, что Эстебан с наслаждением прогнал бы коня галопом через огромную, отражающую облака лужу, но связываться с Альберто не решился.
Кэналлиец проводил глазами удаляющихся всадников и повернулся к Ричарду.
– Тебя встречают?
– Не знаю… Может быть… – Кансилльер обещал не выпускать его из виду, но у него столько дел. Знает ли Август, что сегодня унарам разрешено покинуть «загон»?
– Если ты один, можем посмотреть Олларию вместе, хотя чего ждать от города, который построили вдали от моря.
– Так ты с Марикьяры? – просиял Дик. И как он сразу не понял?! Остров в Померанцевом море славился своими моряками. Марикьяры почти не отличались от кэналлийцев, но клейма предателей на них не было [83]. – Я думал, ты кэналлиец.
– Бывает, – засмеялся Альберто и сразу помрачнел, – кэналлийцем был Паоло… Люди не лошади, не стоит судить об их достоинствах по родословной.
– Поговорим об этом, когда назовемся полными именами.
– Вряд ли у нас будет для этого время… Я своего мнения не изменю. Твой любезный Валентин для меня в одной цене с Эстебаном.
– Валентин… – вскинулся Ричард.
– Человек Чести? – перебил Альберто. – Что ж, тем хуже для него. И для тебя, кстати. Благородство предков не извиняет подлости потомков. У нас говорят – знатное имя для мерзавца то же, что красная юбка для старухи.
– Валентин не сделал ничего плохого, не то что Эстебан.
– Придды в опале, Колиньяры – на коне. Было б наоборот, Валентин стал бы Эстебаном, а Эстебан – Валентином. Наши имена, похоже, секрет только для тебя, Ричард. Еще бы, зачем Людям Чести знать, сколько детей у «навозников» и как их зовут. Хотя ты и своих-то не узнал.
– Мне сказали только про Катершванцев и Валентина…
– Человек, который тебя провожал, очень осторожен.
– Я не позволю так говорить о…
– Не тебе решать, о чем мне говорить. Удачной прогулки, … герцог!
Вороной стелющимся прыжком перелетел через лужу, не задев мутной воды даже кончиком копыта, и галопом пошел по дороге. Настроение испортилось. Альберто не должен так говорить про Августа!
Хотя откуда ему знать, что речь шла о кансилльере?! И потом Штанцлер и в самом деле ошибся – не все в Лаик оказались врагами. Отец как-то сказал, что лучше поверить негодяю, чем не поверить другу.
– Какой ты хороший есть, что дождаться нас решил. – Дик вздрогнул – рев Йоганна, как всегда, застал его врасплох. Братцы были тщательнейшим образом одеты и причесаны и вели в поводу могучих левенбергских коней, черного и белого.
– Бабушка Гретхен дарила их нам, – торжественно объявил Йоганн, – она смеялась, что в бою не имеется время для спрашивания имени. Я есть черный всадник, Норберт – белый.
– Мы самые последние, – заметил «белый», – но главное, не уйти, а вернуться. Арамона перевел все часы в доме на сорок минут вперед. Если мы приходим в нужное время, он кричит – вы опоздали. Он это делал для тебя, я думаю.
Дикон тоже так думал. Последнюю неделю притихший было капитан как с цепи сорвался. До дня святого Фабиана остается месяц, нужно быть трижды осторожным. Арамоне не удалось ни свалить на сына мятежного герцога подвиги Сузы-Музы, ни вывести его из себя. И не удастся! Дик продержится, как бы ни хотелось наброситься на жирного капитана с кулаками. Август был трижды прав, предупреждая об осторожности, да и отец Герман говорил… Просто Альберто не знает, что такое быть сыном Эгмонта Окделла. Ничего, вечером они помирятся.
– Если надо рано вернуться, надо рано ехать, – заявил Йоганн.
– Едем, – кивнул головой Ричард. Ждет его кто-то или нет? Если нет, он присоединится с Катершванцам, они где-нибудь посидят, потом вместе вернутся, и Арамона останется с носом.
Стражники без разговоров опустили мост, и Дик оказался на воле. За оградой «загона» была та же мокрая, черная земля, что и внутри, но юноше показалась, что на воле и грязи меньше, и солнце ярче.
