Ядерный Ангел - Астахов Андрей Львович (книги онлайн полные версии бесплатно .txt) 📗

– Почти сто миллирентген, – заявил он. – Останки фонят.

– Разве такое может быть? – Я не мог оторвать глаз от скелетов.

– Может, – ответила за Тогу Кис. – Я читала архивные медицинские отчеты. Врачи, лечившие в первые дни после ракетных ударов облученных, не знали, что их пациенты сами стали источниками излучения. И тоже гибли от радиации.

Я поднял глаза и прочел надпись на таблоиде:

Говорит Живой Господь: нет больше надежды, как только во Мне! Пролью огонь и отравленную воду с неба и отравлю плоть их, и пищу их, и разрушу города их, и поражу их безумием с первого дня их жизни до последнего. Отдам этот мир во власть нечестивых и позволю им править народами и упорствовать в безумии своем. Но Я разрушаю, и Я возрождаю миры, и каждый, кто уповает на Меня, будет спасен. Я призову Ангела спасающего и человека чистого сердцем ради мира, который Я разрушил в День Гнева Моего и который восстанет в День Прощения Моего. Я восстановлю плоть вашу, и град разрушенный станет градом цветущим, и возрадуется всякий, кто исполнит волю Мою.

– Леха, что с тобой? – Тога заглянул мне в лицо.

– Ничего. – Я не мог говорить. Все расплывалось перед глазами, ноги стали чужими. – Мастер, паскуда, какую пытку придумал! Я его… я его в клочья порву, сволоту!

– Успокойтесь, – Алина коснулась пальцами моего плеча. – Вам нужно быть сильным. Этим людям уже ничем не поможешь.

– Тогда ради чего все это? – не выдержал я. – Куда мы идем? Какого хрена ищем? На кой нам сдался этот затраханный ученый фриц? Американцев спасать будем? Да насрать мне на эту Америку! Мне-то что до этих американцев, если России больше нет? Вот что от нее осталось – разрушенные города, кости в чистом поле и радиация. Четвертый Рейх, мать его так! Чем нам поможет этот сумасшедший Старик? Вы-то хоть сами знаете ответы? Не знаете, и я их не знаю. Я вообще ничего не знаю. Впору ложиться рядом с этими, – я показал на останки, – и помереть к едрене матери, чтобы всего этого не видеть.

– Леха, нам идти надо, – мягко сказал Тога. – Тут радиация.

– Плевать, – я глубоко вздохнул и полез за сигаретами. – Давайте только покурим. Надо в себя прийти.

– Только не здесь, – сказал Карагод. – Тут нас за пять километров видно. Пойдем?

Мы побрели дальше по дороге, к лесу, и тут мне в голову пришла новая и очень неожиданная мысль, заставившая забыть о только что виденном печальном зрелище.

– Слушайте, а ведь эти надписи тут не просто так сделаны, – сказал я. – Кому они в лесу нужны, а? Сами апокалиты и так все их новое писание наверняка наизусть знают. Так что это не наглядная агитация, сто пудов. А чужаков они к себе не пускают, мы только сегодня видели, как они с гостями обращаются. Для кого тогда все эти цитаты?

– Форсят, сволочи, – заметил Карагод. – Показывают, что это их лес и их власть.

– Нет, не думаю, – я повернулся к Тоге. – Слышь, Мейсон, есть тема. Помнишь, мы говорили с тобой, что все это для нас как бы игра?

– Говорили, ну и что?

– Нет, ну давай допустим, что все это игра, как любая РПГ-овина. А там, в играх, то есть, встречаются такие хинты, тонкие намеки на толстые обстоятельства. Подсказочки игроку, сечешь?

– Я что-то тебя не пойму. Причем тут подсказки?

– Смотри, Старик хочет, чтобы его нашли. Типа помогли свалить от апокалитов. Можно предположить, что все эти таблоиды содержат какую-то дополнительную информацию для нас? То, что мы должны знать, чтобы хорошо просечь ситуацию.

– Так цитаты на щитах не Старик писал.

– А почему надписи на немецком? Зачем в русском лесу оставлять надписи, стилизованные под язык Библии, сделанные на чужом языке, да еще готикой? Для ягеров сделаны? Для ягеров бы просто написали: «Стоять! Будем стрелять!» Или для упырей-коптильщиков? Копай глубже, брат. Надпись делается для тех, кто ее может прочесть. Мы можем. Это Старик подсуетился, я уверен. Надписи – его идея, а кто писал, вопрос десятый. Он ждет гостей, нас то есть. И в надписях для этих ожидаемых гостей кое-что скрыто. Кое-какая существенная инфа. Например, что нам следует знать об учении Ахозии. Или же как пройти к городку сектантов, чтобы не нарваться на минное поле или на засаду. Дороги ведь мы не знаем, верно? А он позаботился, чтобы мы по лесу попусту не шлындали и время не теряли. Заметил, что таблоид на развилке на правую ветку дороги показывал?

– Леха, – Тога посмотрел на меня с состраданием, – по-моему, ты переутомился.

– О чем вы говорите? – спросила Кис.

– Нет, и смысл этих фраз, – продолжал я, не ответив девушке, – вроде хрень многомудрая, а кое-что есть. Особенно на втором щите: «Открою путь человеку не от мира сего». Так мы с тобой не от мира сего, Тога.

– А кто у нас Ангел спасающий? Ты или я?

– Не знаю. Но встретим этого Старика, надо будет с ним перетолковать серьезно. Что-то во всем этом есть.

– Курим и идем дальше, – сказал Карагод. – Скоро солнце сядет.

– Солнце сядет? – Я посмотрел на проводника. – А разве в этом мире оно еще встает по утрам?

– Шутишь, друг, а мне не до шуток, – бросил Карагод и зашагал по дороге.

– Мне тоже, – сказал я, последовав за ним.

Глава двенадцатая.

Старик

Холод, воющий ветер, пустота и постоянное присутствие смерти – вот как я могу описать наш путь через Могильный лес. Сейчас я даже не могу вспомнить, сколько дней мы шли через него. Останавливались на ночлег в каких-то заброшенных срубах или в землянках, устроенных партизанами, пытались согреться, сидя в полутьме, жевали безвкусные пайки, спали, прижавшись друг к другу, чтобы было теплее – а наутро опять шли к логову Ахозии, наматывая километры по мертвому лесу. Карагод сказал правду, этот лес действительно напоминал огромное кладбище – нам то и дело попадались показавшиеся из-под снега человеческие кости, сгнившая одежда, брошенная посуда, детские игрушки, ржавые консервные банки. Я смотрел на них и пытался себе представить, сколько же людей погибли здесь, пытаясь найти убежище, и понимал, что никто никогда этого не узнает. Трудно было даже вообразить масштабы той катастрофы, которая произошла в этом мире. То, о чем я читал в страшных антиутопиях, видел в фильмах про постъядерный мир, теперь окружало меня на самом деле. Привыкнуть к этому было просто невозможно, я все время убеждал себя, что это всего лишь игра. Вот поиграем еще, и все кончится, как дурной сон. Но прошел день, потом другой, третий, а путь продолжался, мы плелись в никуда, вытягивая ноги из слежавшегося тяжелого снега, перешагивая через кости, и Тога постоянно проверял показания дозиметра. Меня все больше заботила одна-единственная мысль – а сможем мы с Тогой выбраться из этого кошмара, или сгинем в нем бесследно? Чем больше я об этом думал, тем тошнее мне становилось. Одна радость: я больше не видел во сне нахттотеров. То ли бледнолицые рыцари-вампиры забыли обо мне, то ли просто не могли меня найти, но две ночи я проспал спокойно. Мне даже приснился Петербург, моя квартира – уютная, светлая, чистая, теплая, с электричеством, чистой водой и канализацией. Будто бы кто-то подарил мне крохотного щенка, и этот щенок весело прыгает вокруг меня, тявкает и лижет мне руки. Когда я проснулся и понял, что это был только сон, и я лежу на полатях в вонючей темной землянке, то чуть не заревел от отчаяния.

Как бы то ни было, Карагод уверенно вел нас дальше, на север. Я даже заподозрил, что наш проводник слишком хорошо знает, куда идти. А это значит, что Мюррей и Георгий сказали нам не все. Вполне возможно, что у повстанцев давно налажены контакты с сектой Ахозии. Как-то вечером я спросил Карагода, что он знает об апокалитах.

– Смутная у них вера, – ответил парень. – Вроде как считают они, что должна случиться последняя война, в которой погибнут все. Уцелеют только те, кто верует в их живого бога Ахозию. Останется таких избранных сто сорок четыре тысячи, вот они-то и дадут начало новому миру.