Ступени из пепла - Бояндин Константин Юрьевич Sagari (книги без сокращений .txt) 📗
— Сагари просил никогда не читать это стихотворение вслух до конца.
Майтенаринн улыбнулась.
— Ты веришь в это?
— Я читала рукописи Сагари… Я родом из его страны.
Майтенаринн опустила голову. Всё болит… болеутоляющее перестаёт действовать.
— Извини.
Лас долго лежала, закрыв глаза, и Майтенаринн уже собралась уходить.
— Помоги мне встать, — попросила Лас неожиданно.
Вдвоём они подошли к окну. Майтенаринн распахнула его. Дождь лил и лил, унылые серые тучи неровной грядой уходили к горизонту. Светлая подставила ладони… прижала их к лицу. Вздрогнула, поднесла к губам.
Лас сделала то же самое. Слабый привкус соли.
Близкая молния осветила их обеих; Майтенаринн увидела… нет, ей показалось. Она сняла диадему, осторожно положила перед собой. Вгляделась в своё отражение в оконном стекле.
Молния прорезала тучи, облив комнату мертвенным призрачным светом.
Нет, ей не показалось. Волосы её оставались русыми… но виски были тронуты едва заметным снегом.
Лас глядела вдаль, откуда одна за другой наплывали тучи, и было не понять, что именно стекает по её щекам — дождь или слёзы.
Часть 2. Разбитое зеркало
1. Тёмная луна
Секундная стрелка движется медленно-медленно.
Тучи за окном расходятся, время от времени лунный свет проскальзывает между ними и заливает комнату нестерпимым серебром. Но время ползёт и ползёт, удручающе неторопливо. Которая ночь? Вторая? Пятая? Сотая?
Не знаю…
Я попросила поставить часы у изголовья. Голову тяжело, почти невозможно повернуть. Мышцы ноют, в ушах звенит, сердце грохочет в груди, а секундная стрелка движется еле-еле. Считай секунды, не считай — сон не приходит. Иногда удаётся провалиться в забытье.
Лас… читает книгу. Я чувствую, что Ласточке тревожно. Книга позволяет ей не уснуть… не провалиться в такое же бесконечное забытье. Дай воды, Лас… я знаю, мне нельзя много пить, но терпеть почти невозможно.
Воды, Лас…
Не слышит.
Немного воды…
Лас поднимает голову. Как она постарела! Волосы успели отрасти и завиться серыми колечками. Да, конечно, говорит она, но сначала выпей это.
Жёлтая таблетка на сухой ладошке. Возле моих губ. Как приятно она пахнет. Какая маленькая таблетка. Нет, не маленькая. Большая. Огромная. Как только она помещается в её иссохшей ладони?
С трудом удаётся закрыть глаза. Я бы позвала на помощь, закричала, но крика никто не услышит. Даже я.
…Удалось открыть глаза. Нет луны, тучи ползут по небу — ссохшиеся, опустошённые, как и я.
Лас…
Подняла голову.
Воды…
Она кивнула, намочила салфетку, поднесла к губам. Что за пытка… Ты же знаешь, как мне хочется пить.
Терпи, сказал он. Будет трудно. Постарайся вытерпеть до конца.
Как просто посоветовать — терпи!
Я попыталась позвать его, но он меня не услышал. Меня куда-то везли. Было жарко и душно. Всё тело ломило. Голову сверлило сотней крохотных игл.
Саванти облачён во что-то хрустяще-глянцевое, на голове — причудливо свёрнутый кусок ткани. Очков на носу нет. Худой он какой-то…
— Очнулась? — наклоняется он. Улыбается. — Не торопись, Королева. Рано ещё. Мы даже не начинали. Потом поговоришь.
— Что… не начинали?
— Чинить тебя, что же ещё. Не старайся, не отвечай. Закрой глаза и считай до ста.
— Что у тебя на голове?
— Новая мода, Королева. Поправишься, тебе такой же подарю.
Пытаюсь смеяться, но не могу — становится больно.
— Прости, Королева, что с меня взять. Закрой глаза. Не подсматривай.
— Реа…
— Здесь она, здесь. Если ты скажешь ещё хоть слово, она меня убьёт.
Сотня тянется куда дольше миллиона. Где-то по пути я забываю всё на свете…
— Май?
Солнце. Первое, что осознаю — солнце уже встало.
— Май, слышишь меня? Попытайся открыть глаза, пошевелить веками.
Наверное, я попыталась.
— Отлично, Май, отлично. Не пытайся говорить… Не шевелись…
Он смеётся? У меня нет ничего, чем я могла бы пошевелить!
Что-то холодное. Ко мне прикасается что-то холодное. Ой…
— Всё в порядке, Май. Слушай внимательно. Рядом с тобой только я.
Я и так… чую… что только ты.
Саванти улыбается. Я не вижу, но знаю.
— Отлично, вскоре сможешь видеть. У тебя сложности со здоровьем, Королева. Я потом объясню всё подробно, а пока слушай внимательно. Я сделал для тебя лекарство — то, что ты носила бы в медальоне.
Попыталась утвердительно пошевелить глазами.
— Вот оно, рядом. Но тебе станет намного лучше, если ты продержишься без него. Будет очень плохо, Май. Очень плохо и очень долго. Тебе нельзя много пить, тебе нельзя шевелиться. Кто-нибудь из нас всегда будет рядом — день и ночь. Слышишь?
Слышу, слышу…
— Тебе нужно принять решение, Май. Таблетка тебе поможет, на время. Но вскоре снова станет плохо. Ты выпьешь ещё одну, и ещё… Постепенно всё пройдёт. Но если ты попытаешься вытерпеть, всё окончится гораздо раньше. Подумай. Пошевели глазами вверх-вниз, когда захочешь ответить.
Хитрый Саванти. Знает, как заставить принять правильное решение.
— Я не хитрю, Май… Я говорю честно: будет очень неприятно. Не захочешь — откажись. Таблетка всё время будет здесь, тебе дадут её, как только прикажешь.
«Прикажешь». Не «попросишь».
Думаю. Делаю вид, что думаю.
— Уже решила?
Да.
— Будешь терпеть?
Да. Только замолчи, Саванти…
— Храбрая Королева…
Прикасается к моей щеке… Я чувствую, я чувствую!
И ни капли иронии. Всё, Саванти, дай умереть спокойно.
— Ты будешь жить, Королева, — говорит он. И уходит.
Что-то тикает рядом со мной. А я проваливаюсь куда-то, глубже и глубже.
— Помолчи хоть немного, Ани, — Реа утомлённо прикрыла глаза.
Тот самый кабинет. Те самые ящики дорогого вина, которые так и остались нетронутыми. Ну, практически. Две бутылки не в счёт. И ещё одна разбилась.
С ними сидел Хеваин Эммер, тот самый корреспондент «Норвен Экспресс», который, как полагали эксперты, решил исход короткого боя в Зале Заседаний.
На счету Хеваина было три снайпера и полтора «жука». Второй «жук», в которого он попал, не был убит. Впоследствии — часа через два — помилован. Светлая не хотела крови. Не хотела мести…
Каждому из сидящих за столом казалось, что у остальных что-то не в порядке с одеждой.
Реа, сильно похудевшая за последние двое суток, так и не снимала халат, в котором вошла в операционную. Сбросила только внешнюю оболочку, стерильный барьер. Не иначе, суеверие какое-то, подумал Хеваин.
Саванти, так и ходивший с причудливо замотанной головой. Надевший чёрные шёлковые перчатки. И тоже в халате — давешнем, времён начала Выпуска, по-прежнему испачканном капельками крови.
Сам Хеваин не смог одеться в серый дорогой костюм, в котором был в тот момент. Не было уже костюма. То, что от него осталось, при взгляде вызывало только сострадание, смешанное с обидой — столько заплачено. Впрочем, снайперы никогда не думают, что их мишень могла вложить в одежду последние деньги.
Хеваин облачился в больничную одежду. Но со значком-пропуском на груди. Серая широкая лента обмотана вокруг головы, едва удерживая седую шевелюру. И видавшие виды старые перчатки — старинного фасона, до локтей. Долго копались у Саванти в хранилище, пока нашли подходящие.
— «Помолчи»? Пять минут назад ты попросила меня сказать что-нибудь. И потом, с чего такое нежное прозвище? Все в этом мире знают, как меня зовут за моей спиной.
— Я просила сказать что-нибудь умное.
— Я и говорю — завтра опять придут корреспонденты, справляться о здоровье Светлой. Что скажем?
Реа с отвращением посмотрела на многочисленные бутылки с винами. На столе почти всё было, как в тот вечер.
Разумеется, ни о каком продолжении Выпуска речи идти не могло. По многим причинам, не только из-за печальных событий в Зале Заседаний. Завтра, говорят, его уже починят. Как и пострадавшие от боя окрестные здания. Вообще странно, что случайных жертв было всего две. Шесть сотен пуль найдено, в общей сложности.
