Цитадель автарха - Вулф Джин Родман (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные txt) 📗
18. ПРОСЬБА ФОЙЛЫ
Следующие сто шагов или больше мне казалось, что мастер Эш исчез не полностью. Я ощущал его присутствие, иногда я даже мельком видел его. Он шел рядом со мной, отстав на полшага, если я не пытался глядеть на него в упор. Не знаю, каким образом мне удавалось видеть его, как он мог в некотором смысле пребывать со мной и одновременно отсутствовать. Наши глаза принимают поток фотонов с нулевой массой или заряд от роящихся частиц, подобных многим миллиардам солнц, – так учил меня почти слепой мастер Палаэмон. Этот град фотонов и убеждает нас в том, что мы видим некоего человека. Иногда человек, которого, по нашему убеждению, мы видим, на самом деле иллюзорен, как мастер Эш, или даже в большей степени.
Я также ощущал присутствие его мудрости. То была грустная, но подлинная мудрость. Я внезапно пожалел, что он не смог сопровождать меня, хотя и понимал, что, окажись он в силах продолжать путь, это, несомненно, означало бы наступление льда.
– Я одинок, мастер Эш, – проговорил я, не осмеливаясь оглянуться назад. – Я и сам до настоящего момента не осознавал всей глубины своего одиночества. Думаю, ты тоже испытывал одиночество. А кто была та женщина, которую ты назвал Вайн?
Может быть, я просто вообразил его голос:
– Она была первой женщиной.
– Месхианой? Да, я ее знаю, она очень красива. Моей Месхианой была Доркас, и я скучаю по ней, но и по всем другим тоже. Когда Текла стала частью меня, я решил, что никогда больше не буду одиноким. Но сейчас она в такой степени срослась со мной, что мы – одно целое, и я опять могу тосковать по другим. По Доркас, по островной девушке Пиа, маленькому Северьяну, Дротту и Рошу. Если бы Эата был здесь, я бы крепко обнял его.
Больше всего я хотел бы увидеть Валерию. Иолента была самой красивой из виденных мною женщин, но в лице Валерии было нечто разрывавшее мне сердце. Наверное, я был тогда всего лишь мальчишкой, хотя и не считал себя таковым. Я выбрался из тьмы и оказался в месте, которое называют Атриумом Времени. Вокруг вздымались башни, башни семейства Валерии. В центре стоял пьедестал с циферблатом солнечных часов, и хотя я помню его тень на снегу, вряд ли солнце заглядывало туда больше чем на две-три стражи; вероятно, башни закрывали солнце большую часть дня. Твои познания, мастер Эш, глубже моих. Можешь ли ты объяснить мне замысел строителей?
Ветер, гулявший среди скал, рванул мой плащ так, что он взвился у меня за плечами. Я поправил его и натянул капюшон.
– Я шел по следам собаки. Его я назвал Трискель и говорил (даже самому себе), что он принадлежит мне, хотя не имел права заводить собаку. Я нашел его зимним днем. Мы тогда занимались стиркой – полоскали постельное белье клиентов, а водосток забился тряпьем и грязью. Я отлынивал от работы, и Дротт велел мне выйти наружу и снизу прочистить сток при помощи бельевой подпорки. Ветер был ужасно холодным. Наверное, то наступал твой лед, хотя тогда я и не знал об этом. С каждым годом зимы становятся чуть холоднее. И, конечно, стоило бы мне прочистить водосток, поток грязной воды хлынул бы вниз и намочил мне руки. Я сердился, так как был третьим по старшинству после Дротта и Роща и считал, что эту работу должны выполнять младшие ученики. Я пробивал засор в трубе своей палкой, когда увидел его на другом конце Старого Подворья. Думаю, блюстители Медвежьей Башни проводили накануне неофициальный бой, и у дверей в ожидании некера валялись мертвые звери: арсиноитер, смилодон и несколько страшных волков. Пес лежал сверху. Полагаю, он должен был умереть последним; судя по ранам, его прикончил один из волков. Конечно, на самом деле он не умер, а только казался мертвым.
Я подошел ближе, чтобы взглянуть на него, – разумеется, то был лишь предлог на время отвлечься от работы и подуть на закостеневшие от мороза пальцы. Пес был хладен и безжизнен, как… Даже не рискну подобрать сравнение. Однажды я зарубил мечом быка, и когда тот лежал мертвым в луже собственной крови, он и то выглядел более живым, чем Трискель. Но я все же протянул руку и погладил пса по голове, большой, как у медведя, с обрубленными почти начисто ушами. Когда я прикоснулся к нему, он внезапно открыл глаза. Тут я опрометью бросился через двор и так энергично саданул палкой по засору в водостоке, что с первого раза пробил пробку. Ведь я боялся, что Дротт в скором времени пошлет Роша выяснять, чем я занимаюсь.
Оглядываясь в прошлое, я чувствую себя так, будто тогда у меня уже был Коготь, более чем за год до того, как он действительно попал мне в руки. Хотелось бы мне описать взгляд пса, когда он поднял на меня глаза. Он глубоко тронул мое сердце. Мне не приходилось воскрешать животных, когда я носил с собой Коготь, но ведь я и не пытался. Обычно, наоборот, возникало желание убить какую-нибудь живность, чтобы достать себе пропитание. Теперь я уже не уверен, что, употребляя животных в пищу, мы поступаем правильно. Я обратил внимание, что в твоих съестных припасах нет мяса – только хлеб и сыр, вино и засушенные фрукты. Может быть, люди, в каком бы мире они ни существовали в твое время, придерживаются того же мнения?
Я помолчал, надеясь на ответ, но он ничего не сказал. Теперь все горные вершины опустились под солнцем, и я больше не был уверен в хрупком присутствии мастера Эша. Возможно, меня сопровождала лишь моя собственная тень.
– Когда у меня появился Коготь, – продолжал я, – выяснилось, что он не оживляет мертвецов, погибших от руки человека. Однако он исцелил того обезьяночеловека, которому я отсек руку. По мнению Доркас, суть в том, что я сам нанес увечье. Трудно сказать… Мне никогда не приходило в голову, что Коготь знает своего владельца, но, быть может, дело именно в этом.
Тут раздался голос, нет, не голос мастера Эша, а другой, незнакомый мне. Я услышал возглас:
– Счастливого нового года тебе!
Я поднял глаза и шагах в сорока увидел улана вроде того, которого ночницы Гефора убили на зеленой дороге в Обитель Абсолюта. Не зная, что еще предпринять, я приветственно помахал рукой и крикнул в ответ:
– Разве сегодня Новый год?
Он слегка пришпорил своего боевого коня и галопом пустился в мою сторону.
– Сегодня середина лета и начало нового года, – сказал он, поравнявшись со мной. – Счастливый день для нашего Автарха!
Я постарался припомнить одно из выражений, которые так любила Иолента:
– Чье сердце – святыня для его подданных.
– Хорошо сказано! Меня зовут Ибар, я из Семьдесят восьмого Зенагия, патрулирую эту дорогу до вечера. Не повезло.
– Ведь этой дорогой не запрещено пользоваться.
– Разумеется. Но только если ты готов удостоверить свою личность.
– Конечно, – ответил я, – с радостью сделаю это.
Я почти забыл об охранной грамоте Маннеа. Теперь же я достал этот документ и вручил его патрульному.
Когда меня останавливали по дороге к Последней Обители, я вовсе не был уверен, что солдаты, допрашивавшие меня, умеют читать. Каждый из них глядел с умным видом на пергамент, но, полагаю, видел лишь печать Маннеа и ее ровный, энергичный, хоть и слегка эксцентричный почерк. Этот улан, без всякого сомнения, читать умел. Я видел, как он бегал глазами по строкам документа, и даже подметил, когда он чуть споткнулся на словах «почетное погребение».
Наконец он аккуратно сложил пергамент, но не спешил отдавать мне.
– Так, значит, ты на службе у Пелерин?
– Да, имею такую честь.
– В таком случае ты молился. А я-то подумал, что ты разговариваешь сам с собой. Я не падок на всякую религиозную чушь. Штандарт Зенагия под рукой, а Автарх далеко – вот тебе и все необходимые таинства. Но я слышал, что Пелерины – добрые женщины.
Я кивнул.
– Полагаю, все несколько сложнее, чем ты думаешь. Но их и вправду можно назвать добрыми.
– И они послали тебя с поручением. Сколько дней назад?
– Три дня.
– Теперь ты возвращаешься в лазарет у медиа Парс?
Я снова кивнул.
