Солнечный щит (ЛП) - Мартин Эмили Б. (е книги txt) 📗

Молл.

Я не знала, как ее звали на самом деле, она не произнесла ни слова после прибытия. Ни разу. Мы назвали ее так из-за четырех букв, напечатанных на ее грязном мешке, наверное, начало от «Моллин. Мельницы». Она не разлучалась с мешком — мы с Лилой осторожно сняли его, когда мыли ее, но когда попытались убрать его, она прижала его к груди и не отпускала. Я спросила у нее, могли ли мы звать ее так, как написано на мешке. Она не ответила, сидела и дрожала, как сосна от ветра.

Мы надели на нее запасную рубаху Пикла — она свисала с нее как палатка. Она была маленькой, не такой хрупкой, как Уит, но еще меньше. Ее большие глаза были зелеными на круглом лице с медной кожей. Кто-то срезал когда-то ее темно-каштановые волосы, но они отросли и неровно свисали до подбородка. Она могла быть из Пароа, и от этого мне стало хуже. Если Сиприян был далеко, Пароа был будто на луне. И она была маленькой, могла и не помнить семью или родное место. Если она вообще заговорит с нами.

Я знала, что она могла говорить, хотя бы немного, она делала это во сне — бубнила и плакала. Но она не отвечала на вопросы, откуда она, что помнила, была ли голодна. И мы заботились о ней, как о Розе — давали бульон и кукурузную кашу, лили воду в ее рот. Я пыталась взять ее с собой пару раз, чтобы отвести к луже или к лошадям, хотя бы к костру, но она впивалась в старый матрац Пикла. И я оставила ее, попросил Уит проверить, нужна ли ей вода, не написала ли она на одеяло. Я заметила, что она дрожала меньше, когда Крыс сидел рядом с ней, но он скулил, если я уходила без него. Потому я бежала по склону оврага, тревожась, что нужно было скорее вернуться в лагерь. Крыс бежал со мной.

Я поднялась из оврага и увидела Андраса на камне рядом с пасущимся волом. Он пока следил за животными. У нас было на одну лошадь меньше — пришлось пристрелить бедную лошадь Пикла. Мул Сайфа, Сорняк, наверное, выживет, но не сможет какое-то время носить грузы. Мы забрали оставшегося вола, чтобы доставить пострадавшую группу к каньону и увезти что-нибудь из обломков телеги. Мы потеряли мой арбалет — осталось только два, если считать арбалет Розы. Мы забрали снаряды, хотя у одного из стражей были слишком длинные для наших арбалетов, а их были сломаны в драке. Мы смогли забрать посох Пикла и несколько металлических кусков от телеги, но без лошади и Сорняка мы не могли брать что-нибудь еще. Мы убрали Пикла и другие тела в кабинку телеги. Не было времени долго прощаться. Роза уже то теряла сознание, то приходила в себя. Я отогнала всех от телеги, пристрелила раненого вола и подожгла обломки. Они загорелись, отмечая мое поражение.

Я смотрела, как Андрас погнал вола вверх по склону. Я не знала, что делать со зверем. Он мог нести грузы, но пока я не спущусь к тополям, нести ему было нечего. Я могла продать его в Пасуле, если доберусь туда, но это заняло бы дни, и мне нужно было кого-то взять с собой. Это был бы Сайф, и в лагере осталась бы только одна лошадь.

Андрас поднимался по склону за волом, а потом он споткнулся об горку гравия. Я прикусила губу. Он не видел меня. Его зрение ухудшалось, напоминая, что Сиприян был не в той же стороне, что и Пасул. Если я сомневалась, что могла потратить день на поездку на запад с волом, то месяц ехать на восток было просто невозможно.

Я ускорилась.

Я хотела рухнуть и закричать, но не было времени. 

20

Веран

Яно медленно двигался во тьме, нашел ручку на лампе. Он включил ее, и стало видно его бледное лицо. Он вздохнул и отцепил яркую накидку, бросил ее на диван и опустился на кресло у камина.

— Это она? — спросил я.

Он вскрикнул и вскочил с кресла, сбив столик. Книга и чернильница взлетели. И вдруг красивая рапира, которая всегда была на его поясе, оказалась направленной на мою грудь, и он держал ее уверенно.

Он знал, как ее использовать.

Я поднял руки.

Он смотрел в тусклом свете.

— Ты! Что ты… как ты сюда попал?

Я отошел к дивану у окна в паре дюймах от него, чтобы рапира оказалась дальше от моего сердца.

— Я прошел по балконам.

— До ближайшего три этажа!

Я указал на пол.

— На каждом этаже есть выступ, чтобы слуги чистили стекло. Одна из лестниц тянется мимо вашего балкона.

— Но идет дождь!

— Да.

Он опомнился и разозлился.

— У меня есть стражи.

— Я бросил камень, — он смотрел на рапиру. — Стражница пошла проверить шум. Я проник мимо.

— Все мои двери закрыты.

— Я могу его взломать, — сказал я. Дядя Элоиз, Арлен, показывал нам это до того, как нам исполнилось десять. Я проникал так в комнату с припасами для разведчиков, чтобы брать вещи для пути в лес.

— Выметайся, — прорычал он. — Пока тебя не арестовали и не выслали, — он опустил ладонь на рапиру, чтобы она не дрожала, собирался пронзить мое сердце. А потом он стал настороженным. — Что ты сказал сначала?

Я поднял маленький рисунок углем, похожий на портрет. Хоть и грубый, рисунок изображал женщину с почти идеально круглым лицом, ее длинные волосы были заплетены в замысловатый пучок, украшенный драгоценными камнями. У нее был маленький нос и маленькие круглые губы, и она смотрела краем глаза на художника, словно знала то, что не знал он.

— Где ты это взял? — с паникой в голосе спросил Яно.

— Стояло у кувшина с водой на столике у твоей кровати, — сказал я.

Он встряхнулся.

— Выметайся! — повторил он, кончик рапиры задел мою брошь-светлячка. — Уходи и больше не говори со мной.

Я опустил рисунок, пытаясь убедить себя, что он не убьет меня. Мои нервы мне не верили.

— Яно, прошлая ашоки не умерла при нападении на карету, да? Она где-то, живая. И кто-то шантажирует тебя ее безопасностью.

Он застыл, кончик рапиры и его ладонь впервые задрожали. Он нахмурился.

— И откуда ты это знаешь? — спросил он.

— Я проследил за тобой с кедра во время Квални Ан-Орра, — сказал я. Я решил, что правда была тут лучше. — Я слышал ваш разговор с госпожой Фалой.

Он помрачнел.

— Ты шпионил за мной.

— Ты шпионил за мной, — отметил я.

Его гнев стал смятением.

— Когда?

— Ты говорил мне в первый день моконси, что твои люди следят за нами.

Смятение вскоре сменилось пониманием.

— О. Точно.

Я приподнял бровь.

— Или это была просто угроза?

— Ну… — он растерялся на миг, а потом вспомнил о гневе. Он поправил хватку на рапире. — Даже так, не важно — ты только что признался, что подслушивал мои дела.

— Мне нужно было что-то делать — иначе мы с Элоиз боялись, что ты обвинишь нас в каком-то шантаже.

— А почему нет? — резко спросил он. — Все мелочи указывают на вас.

— Что указывает? — я развел руками. — Почему мы обменивались детальными письмами год, а потом устроили бы сложное нападение на человека, которого не знали, а потом заставили бы твоих слуг шантажировать тебя?

Он замешкался.

— Признаю… я так и не понял ваш мотив.

— Нет мотива, Яно. Мы отчаянно желали переговоров. И Фала говорила о великане в плаще — меня таким не назовешь, и если он не говорил на ломаном моквайском с сиприянским акцентом, я не знаю, кого из нас ты хочешь в этом обвинить.

Он хмуро глядел миг, поджав губы. А потом, вздохнув, опустил рапиру. Он прислонил ее к столику и рухнул в кресло, как свеча от жара печи. Он сжал голову руками, волосы выбились из золотой шпильки.

— Я не знаю, что делать, — пробормотал он.

Я отошел от окна к камину. Я опустил рисунок на его колени, и он смотрел туда.

— Как ее зовут? — спросил я.

— Тамзин, — сказал он. — Тамзин Моропай Охра.

— Это ее пустой пьедестал в Зале Ашоки?

Он утомленно кивнул.

— Да.

— Каким был ее инструмент?

— Дульцимер — старинный народный инструмент. Ее голос — просто чудо, как и ее умения со словами.

— Фала сказала мне, что были споры из-за текста на пьедестале.