Рыцари Гирты (СИ) - Фиреон Михаил (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
— Ага, спасибо — чуть улыбнулась, кивнула в ответ жена полицейского. У нее был усталый и замученный вид. В рыжеватой косе проглядывала проседь, рядом с ней, по сыплющим сухой корой сосновым бревнам, карабкался неугомонный малыш. Смотрел озадаченно и серьезно, дергал за рубашечку сестренку, играющую с принесенным лейтенантом, отлитым из жженого сахара в форме козленка на палочке, леденцом, хмурился, приглядывался к стоящим вокруг взрослым и детям.
— Через дорогу, направо и во двор — кивнул, бодро показал пальцем лейтенант, и они с Вертурой понесли нетяжелые, но неудобные массивные корзины через северные ворота полицейской комендатуры, что выходили на улицу Котищ. Прошли вдоль квартала в сторону проспекта Рыцарей мимо бакалейной лавки и узких дверей парадной, откуда тянуло кошками и сыростью, мимо наглухо завешенных изнутри от посторонних глаз запыленных окон, где за мутными стеклами на подоконниках в горшках стояли какие-то старые, выгоревшие на летнем солнце, похожие на герань, цветы. Вышли из тени стоящей на холме, за спинами, крепости Гамотти и свернули в темную арку подъезда. Прошли гулкий от эха, полный веселых детских криков, звона посуды из распахнутых окошек и говора каких-то обсуждающих что-то важное мужиков проходной каменный двор с высокой кирпичной трубой, торчащей далеко в рыжевато-белое небо и, пройдя еще один проходной двор, уперлись в старую, кирпичную, заросшую кустами акации изгородь, над которой сумеречной чащей зеленел густой сад на заднем дворе церкви, что парадным входом смотрела на улицу Гамотти, параллельную улице Котищ. Свернули вдоль нее, по узкой заросшей лохматой неопрятной травой тропинке прошли между рыжевато-желтой, давно некрашеной, облупившейся стеной дома с плотно заложенными ставнями окнами первого этажа с левой и кустами акации с правой стороны. Дошли до какой-то низкой обитой ржавым листовым железом двери, вошли на сумрачную, судя по всему черную, лестницу. На втором этаже, в двух угловых комнатах с видом на церковный двор, угол трапезной, глубокую компостную яму для мусора и каменную дорожку, располагалось жилище полицейского и его семьи. В квартире было свежо и холодно: окна были раскрыты нараспашку, утепленные расписанным красными и синими цветами войлоком ставни, которыми их закладывали в стужу, вместе с плетеными тростниковыми ковриками для детей, чтобы не играли на холодном полу, стояли у стены, в стороне. Парень лет двенадцати и девушка чуть постарше, терли щетками мокрый, политый из ведра водой, деревянный пол. На кровати и письменном столе стояли перевернутые кверху ножками табуретки, а под иконами и крестом напротив входа, теплился огонек свечи. Сын и дочь приветствовали отца, приняли у него корзину, взялись за застиранные наволочки и пододеяльники, начали стелить большую двухъярусную, больше похожую на грубо сколоченный из досок стеллаж, чем на нормальную кровать, постель. Лейтенант Турко взял корзину детектива, собственноручно понес ее в соседнюю комнату, по всей видимости, их с женой личные апартаменты.
Чтобы никому не мешать, Вертура присел на подоконник, уставился во двор и закурил. Холодные сизые тени сгущались под кушами сирени и жасмина, высаженного под стенами церкви. Бородатый дьякон в черном подряснике и деревенских лаптях колол дрова, звонко и ловко ударял по огромным чурбакам длинным валочным топором. В трапезной готовили ужин. Тянуло тушеным овощами, обжаренным луком и холодным терпким дымом.
— Все, марш на мытье! — вернувшись из спальни, приказал детям лейтенант Турко и обратился к детективу — спасибо что помогли.
— Ничего — кивнул Вертура — пойду встречу Анну.
Но лейтенант требовательно задержал его, по привычке схватил как арестованного за плечо и, когда дети, забрав узелки с чистым бельем, покинули квартиру, принес из их с женой комнаты бутылку кислого грушевого вина, налил в две кружки, коллеге и себе. Выпив, они еще немного постояли, покурили, глядя в окно, потом Вертура попрощался и вышел на лестницу. Полицейский остался дома, закрыл за ним дверь.
Пройдя знакомыми дворами и улицей, детектив вернулся на плац.
Здесь все также дымила труба котельной, вовсю шли мытье и стирка.
Мариса сидела на бревнах чуть в стороне от остальных, расчесывала гребнем длинные распушенные мокрые волосы, ожидала детектива. Другие женщины, собираясь в шумные сварливые компании, не спешили приглашать ее в свои кружки.
— Мика сказала, ты пошел помогать Йозефу! — весело приветствовала его Мариса.
Вертура протянул ей руку, помог подняться. Взял ее кожаный саквояж, в котором она вместо обычных бумаг и книг сегодня принесла на службу чистую рубашки, мочалку, одеколон, полотенце и мыло.
— Да, похоже, тебя тут не ценят — приметив что в их сторону кивают, явно обсуждая их персоны, высказался детектив.
— Ну, я не одна тут такая… — деловито ответила Мариса, быстро заплетая волосы в косу и перевивая их нарядной багровой лентой — впрочем, и правильно делают. Вседозволенность, конформизм и потворство аморальному образу жизни разрушат даже самое совершенное общество — и прибавила с печалью в голосе — ну ты сам знаешь, те, кого за злые дела отлучают от церкви, иного отношения и не заслужили.
Они вышли на улицу Котищ, прошли по ней до проспекта Рыцарей, свернули к мосту на южный берег.
Дома Вертура переоделся после мытья в чистую, свежевыстиранную одежду, накинул на плечи плащ, пошел в лавку купить еды. За это время Мариса затопила печь, подмела пол, отерла оклады икон, вычистила и засветила лампаду, зажгла в курительнице на столе смешанную с камфарой смолу, перестелила постель, затолкала в топку грязный, поизносившийся войлочный половик.
Потом, пока закипал котелок, снова делали поклоны. После них Мариса лежала на кровати без сил. Прикрыв от яркого закатного света усталые глаза ладонью, откинувшись на подушке, смотрела в потолок, обмениваясь ничего не значащими фразами с детективом. Пронзительный свет вот-вот готового упасть за березы палисадника и крыши домов солнца, заглядывал в комнату через окно над креслом у изголовья постели. Яркой рыжей полосой лежал на полу, отражался в чернильнице и темных металлических запорах двери.
Заложив ногу на ногу, откинувшись на спинку стула, Вертура сидел вполоборота к столу, перед открытым окном, задумчиво чесал непривычно отросшую бороду, болтал в руке фужер с горьким чаем, устало смотрел на рыжие отсветы в густых черных ветвях елей отгораживающих от проспекта парк вокруг дома графа Прицци. Слушал звуки улицы и гулкий, наполняющий вечерний город перезвон колоколов, мерно отливающий от холодных каменных стен.
Ночью прошел дождь. Днем было много работы. Вертура снова переписывал документы, относил их по отделам и кабинетам. Ближе к полудню зашел вечно не выспавшийся капитан ночной стражи Герман Глотте. С гримасой сообщил Фанкилю, что маршал Георг Ринья наконец-то выпустил приказ, официально объявил начало запланированного еще на июль, но до сих пор уже как второй месяц все откладывавшегося по самым разным причинам, большого смотра и маневров вассального ополчения.
— У всех урожай, а ему маневры. Видать дебет с кредитом серьезно не сходятся — бодро кивнул в ответ капитану ночной стражи Фанкиль.
Кучера и полицейские курили на плацу, задрав головы, любовались большими клочковатыми, плывущими над городом тучами и холодным бледно-синим небом. С безразличным презрением обсуждали последние городские сплетни о том, что у Северных ворот в кювет опрокинулась карета фельдъегерской службы, что в университетском квартале ночью случилась большая драка, жандармы попытались разнять ее, но в результате мечами успели ранить нескольких мастеровых и насмерть зарубили какого-то студента. Кто-то, как будто по секрету, сказал, что маршал Георг Ринья собирается выдвигать какие-то условия сэру Вильмонту, чтобы женить принца Ральфа на своей дочери, Элеоноре, чем очень всех повеселил.
Получив большую сумку с конвертами для отправки с главного почтамта, детектив пошел гулять пешком по свежим, умытым холодным ночным дождем улицам Гирты. Перешел через мост, пересек проспект Булле, дошел до почты. Продемонстрировав подвеску лейтенанта полиции, без лишних слов, нагло, со злорадным видом, протолкнулся без очереди к окошку приема писем. Долго, и дотошно, приводя всех в бешенство, передавал почту, проверял каждую строку в журнале принятой к отправке корреспонденции и в конце концов потребовал опись, заверенную начальником отдела.
