Львы и Сефарды (СИ) - Ив Анастейша (читать книги бесплатно полностью .TXT) 📗
Я думаю о Кайтене и его матери. Расскажет ли Мэл об этом Аделару? И поверит ли тот в еще одно предательство? Я не знаю. Но это жизненно важно. Кайтена сейчас нет на Дредноуте, но его мать — среди женщин, дежуривших у постели адмирала. Однажды она уже попыталась убить его. И нет никаких гарантий, что она не сделает это опять. Боюсь, что со второй попытки может получиться. А если Аделар не поверит Малкольму, то все будет совсем уж плохо. Ему и так плевать на осторожность, он уверен в себе и даже слегка беспечен. Хорошо одно: пока он болен, угрозы все-таки меньше. А нам с Мэлом не мешало бы придумать, что нам делать.
«Никто не помнит тех, кто что-то строил. Чтоб помнили, необходимо это сжечь».
Не знаю, почему, но эти слова Саабы Карн постоянно крутятся в моей уставшей и забитой голове. Меня здесь, можно не гадать — запомнят. Ведь это я разрушила регенератор, и я пробила защиту Истока. Но я ведь не одна такая: Иокаста тоже принимала свет на свое тело. Так почему же среди эшри нет ни единого воспоминания о ней и о таких, как она? А может быть, есть? Просто нужно вернуться в тот подвал и снова посмотреть на факелы…
Одевшись и выйдя из душевой, я распускаю мокрые волосы и тут же натыкаюсь на Малкольма. Прошло не более десяти минут, пока я приводила себя в порядок, но вот — он уже здесь. А значит, разговора так и не случилось. Ну не могли они решить все за такое короткое время.
— Уже пришел? — только и могу спросить.
— Да, так вот получилось… — Он проводит рукой по затылку. — Ничего не спрашивай. Я не хочу.
— А я и не собиралась… — говорю я. — К нему приходил еще кто-то?
— Нет, никого не было, — отвечает летчик. — Он… дал мне перевязать ему руку. И спросил, что у меня с ладонью.
— А ты что сказал?
— Порезался об лезвие меча, конечно. Правду я сказал, — вздыхает он. — Но, к сожалению, не всю.
— Смотрю, у вас все время так, — замечаю я, поправляя волосы. — Поговорили, только не совсем, сказали правду, но не всю… — Мэл хмурит брови, и я замолкаю. — Все, все, все. Договорились. Я молчу.
— Да ну не получилось бы у нас с ним никакого разговора, — отрезает он порывисто. — Ты же видела, что у него с горлом. Думаешь, ему не больно говорить?
Я прохожу вперед:
— Пойду к себе.
Малкольм ловит меня за плечо. Все еще стоя за спиной, перебирает в пальцах мои волосы.
— Эй… Хочешь, заплету?
— Чего? — Мне кажется, что я ослышалась.
— У тебя роскошные волосы, — говорит он. — Но ты недавно мне сказала, что тебе они мешают. Так вот, не надо стричь. Я заплету тебе их, как захочешь. Я умею.
— Э-э… Правда? — спрашиваю я и улыбаюсь. — А что ж ты раньше-то молчал? Не откажусь…
— Конечно, не откажешься, — нахально заявляет Малкольм. — Ты ведь и так красавица. Но вряд ли ты когда-то заплетала волосы.
— Ну, может в детстве… там, пока еще жила среди живых, — Улыбка сходит с моего лица. — Ведь у меня когда-то была мама. И отец. Но я почти не помню свое детство. Так, отрывками. Как будто мне всю жизнь и было восемнадцать.
— Твои родители, должно быть, тобой так гордились… — говорит он прямо мне на ухо.
— Вряд ли они говорили мне об этом.
Я делаю еще один шаг вперед, но Мэл снова перехватывает меня. На этот раз — довольно цепко. Разворачивает к себе и убирает упавшую на лоб черную прядь.
— Я тобой горжусь, Данайя.
Я так и застываю, проглотив совершенно бессмысленный вопрос «За что?» Ну, мало ли чего. Подумает, что я напрашиваюсь.
— Я думал, что потерял абсолютно все, — продолжает он. — Но я нашел тебя. Увидел в тебе женщину, которую буду любить. Увидел в твоем брате маленького сына. А может быть, благодаря тебе вернется и мой друг. Я постараюсь стать хорошим для тебя. Ты тоже сможешь мной гордиться. Обещаю. Ты… помнишь, ты сказала мне, что я — твой компас? Помнишь это?
— Помню, Мэл. Конечно.
— Так вот, я и останусь им, — Летчик обнимает меня и прижимает к себе, запускает пальцы в мои волосы. — Только не сбрасывай меня со счетов. Я постараюсь не срываться и не делать глупостей. Я стану для тебя настоящей семьей, потому что ты, черт возьми, заслуживаешь этого.
— И если бы я прожила хоть сотню жизней, я не заслужила бы тебя… — Слезы катятся по моим щекам. — Никто не думал отрекаться от тебя. Мы любим тебя, Малкольм Росс. Мы любим тебя, я и Аделар. Одного тебя, наш сбитый летчик. Я так хочу, чтоб ты в конце концов поверил в это…
Мэл отрывается от меня и пару секунд пристально смотрит мне в глаза, как будто решая что-то в своей голове. Потом лезет во внутренний карман своей рубашки и достает оттуда сложенный во много раз листок бумаги.
— Вот, — говорит он хрипло. — Прочитай. Я написал это, когда мы оказались здесь в грозу. Перед тем, как мне стало настолько плохо, что Деверро отправил меня в регенератор. Я так хотел отдать ему…
— Но не решился?
— Ну, как видишь.
Я беру листок, коротко целую летчика в щеку и ухожу к себе.
Придя в комнату, я сажусь на кровать, разворачиваю письмо и щурюсь, пытаясь разобрать почерк. Почерк у Мэла довольно-таки красивый, но строчки и отдельные буквы нервно скачут вверх-вниз. Понятно, почему. Я-то знаю, в каком состоянии он это писал. Письмо — отличное решение… ну, было бы таковым, если бы кое у кого в конце концов хватило смелости. Но — вот. Видать, не в этот раз.
Мои глаза наконец привыкают, и я читаю:
«Ну здравствуй, друг (зачеркнуто) брат мой.
Я долго сомневался, стоит ли снова называть тебя своим братом. Могу ли я это сделать. Имею ли теперь на это право. Наверное, теперь я не могу с чистой совестью назвать тебя даже другом. Но для меня мы все еще друзья. Несколько минут назад я рассмеялся тебе в лицо, когда ты так назвал нас. Я был неправ. Все это время я был неправ. Я слишком заврался. Мне страшно, что я к этому привык. Поверь мне, если сможешь, разумеется.
Я ни за что бы не признался тебе в личном разговоре. Да, Аделар, я трус. Мне страшно постоянно врать — и страшно наконец-то рассказать тебе всю правду. Ведь все было не так, как тебе рассказали. Вот что ты знаешь? Что ты знаешь обо мне? Тебе сказали, что я стал предателем, что я теперь воюю на стороне Азардана, что они смогли меня завербовать, переманить… как там еще вот это называется… Ты думаешь, что я стал дезертиром. Как-то так. Поэтому ты ничего не сделал, когда хедоры убили Сарцину? Поэтому ты не подумал, что, убив ее, они доберутся и до Таира? Нет, я не обвиняю тебя. Ты не обязан был их защищать. Просто своим «дезертирством» я отрезал себе все пути. И некому было открыть тебе глаза на правду. А правда никому не нравится. Ты думаешь, я струсил?
А я переметнулся к азарданцам только потому, что не хотел стрелять в тебя.
Да. Да, я сказал это. Я наконец-то сказал правду. Первый раз за все пять лет. Пожалуйста, прости меня. Ты ничего не знал. Я не хочу, чтоб ты винил себя. Но мне отдали приказ убить тебя и уничтожить твой народ. Ты ведь прекрасно понимал, что этим может все закончиться. Ведь я был хедором. И наша дружба сама по себе бросала вызов всей системе. Мы были молоды, нам это нравилось. Но вот, похоже, кто-то заигрался. Я бросил под удар тебя и твой народ. И сам же за все это поплатился. Не вздумай, не жалей меня. Не говори, что тебе жаль. Потому что я не хочу, чтобы ты раскаивался в нашей дружбе, и сам я никогда не раскаюсь в ней.
Прости. Я виноват. Перед тобой и эшри. Мне очень плохо. Проклятое плечо, болит невыносимо… пишу левой рукой, как видишь. Я больше никогда не встану у тебя на дороге. Я потерян. Теперь я могу спокойно уходить, а ты можешь не тратить зря свое время и свои силы. Теперь ты знаешь правду. Ты больше не будешь меня ненавидеть. А может быть, ты даже меня простишь. Я больше не хочу тебе мешать и подвергать тебя опасности. Я знал, что однажды нам придется выбирать. Я не мог отпустить на верную смерть ни тебя, ни твой народ. И не могу снова допустить такого же. Если ты хочешь жить и править своими людьми, ты поймешь меня. А может, повторюсь, когда-нибудь даже простишь.
