Приют героев - Олди Генри Лайон (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Смутная тень незнакомца возникла в воображении. Мягким, кошачьим шагом прошлась из угла в угол, заложив руки за спину.
Месроп Сэркис, председатель Тихого Трибунала?
Тень попыталась слиться с фигурой голого толстяка, сидящего на бортике бассейна. Получилось плохо, чтобы не сказать – никак.
Вильгельм Цимбал?
Результат совмещения снова не удовлетворил.
Его величество?
Тень поспешила ретироваться, забившись в чулан сознания.
Гувальд Мотлох? Рудольф Штернблад? Генриэтта?
Тень молча пряталась в чулане.
Кто ты, доброжелатель, умеющий снимать копии с магических шаров и считывать остаточные эманации ауры? Хозяин гостиницы? Любвеобильная повариха? Стряпчий? Кто-то из соседей? Из приехавших родичей? Мистрис Мария Форзац?.. Нет, мать Кристофера приехала позже… Уличный крысюк Феликс Шахрай?
Маска, откройся!
Ты рядом. За спиной.
Я чувствую твое дыхание.
И вдруг, судари мои, как и положено в балладах, случилась катавасия.
Слово «катавасия» означает на малабрийском «схождение». Если угодно, символическое схождение Запада и Востока, которым в остальных случаях не сойтись никак. На вечерних службах в храмах Вечного Странника так назывался припев, исполняемый двумя хорами одновременно. Трубадуры на турнирах, в свою очередь, не брезговали катавасией, разворачивая припевы в многолосье. А поскольку в самой чудесной компании один бездарен, другой не в голосе, третьему дракон на ухо наступил, четвертый пьян как сапожник, пятый задумался о бабах…
Вот и творилась катавасия.
Оратория невпопад.
«Приют героев» был зданием солидным, а Черная зала – далека от места развернувшихся событий. В смысле идеалов можно сказать: абсолютно далека. Но голос первого солиста, пронзительный фальцет, вступив мощным крещендо со второго этажа Белой половины, барон узнал безошибочно.
– Откройте! Немедленно откройте! Грабеж средь бела дня, статья… параграф!..
Стряпчий Тэрц стоял на посту.
Второй голос, утробный бас, подхвативший вступление Тэрца, опознать не удалось.
– И-э-э-эх! Х-хы-ы!
Зато он прозвучал в сопровождении оркестра: грохот и треск. По аранжировке увертюры оставалось предположить, что в финале хозяину отеля придется оплатить починку лишней двери. Кстати, вот и наш друг: стенания Трепчика-младшего пошли из холла по коридорам и лестницам волной скорбного вибрато.
Трепчик дал отмашку целому хору певчих, только и ждавших команды:
– Держи!
– Держи вора!
Судя по нижним регистрам, располагался хор в противоположной, Белой зале. Яркая, экспрессивная секста в минорной гармонии, зазвучав одновременно с квинтовым тоном двери, выломанной вместе с косяком и притолокой, взвихрила острый диссонанс. Так в трагедии «Заря» открывается знаменитая «фанфара ужаса», контрастно предвосхищая будущую тему радости.
Позднее Конрад не раз задумывался: действительно ли он все это услышал, в мелочах и подробностях, или только уловил общую тональность чуткой квизиторской душой? А сейчас он просто кинулся прочь из Черной залы, сопровождаемый дополнительным дуэтом стариков, и понесся, помчался…
Думаете, на второй этаж? В эпицентр катавасии?!
Неверно думаете.
Вылетев из парадного входа на улицу, барон побежал вдоль светлой половины «Приюта», огибая здание, к IV тупику, куда выходили окна квесторских покоев. Интуиция мчалась рядом, одобрительно кивая. Интуиция знала: бежать надо не туда, где ломают, а туда, где бьют.
Она оказалась кругом права.
– Бей ворюгу! Ишь, зараза…
– Под дых ему!
– До печенок!
– Н-на!
Трудовая артель мастеров, ремонтирующих Белую залу, попрыгала в окно, сведя на нет усилия многих часов работы. Теперь они, сгрудившись в тупике, дружно мутузили пойманного сударя. Видимо, за время ремонта насквозь проникшись идеалами добра, мастера только и ждали возможности воплотить их в жизнь.
Пойманный сударь был одет ремесленником, соблюдая запрет на брыжи, буфы и перья; даже фартук на нем имелся – как и на большинстве трудяг. Сей факт лишь удваивал жажду возмездия:
– Оборотень!
– Честных людей позорить?
– Честных людей грабить?
– Н-на!
– Пр-р-рекратить! Бдительный Приказ! Отставить самосуд!
Тяжко дыша, мстители расступились, дав барону пройти к задержанному. Все было ясней ясного. Прикинувшись работником, ворюга приставил к стене стремянку и втихую забрался в открытое окно. Конрад задрал голову: к Герману лез, скотина! Стащил на пол покрывало, накидал вещичек… «Стратагемы» и те взял, позарился на дорогой переплет. А как спугнули, так и сиганул с добычей через подоконник. Ишь, вцепился в узел: не отодрать. Чуть до смерти не забили, впору молиться о блаженном пристанище! – нет, молчит и держит, мертвой хваткой…
Книга племянника, выпавшая из узла и растоптанная башмаками, окончательно лишила барона хладнокровия.
– Встать! Встать, мерзавец!
– Не могу, – угрюмо буркнул мерзавец. – Ногу сломал. Шиш бы эти, сервы драные, меня догнали, когда б не нога…
Вор поднял разбитое лицо, и Конрад узнал негодяя.
– Гвоздила?! Он же этот… как тебя?.. Беглец-нелегал из Бадандена?
– Имя забыл? – Из-за выбитых зубов вор шепелявил. – Фартит тебе, хорт… Ниче, даст Нижняя Мамка, сочтемся…
Из окна ограбленных покоев высунулась сладкая парочка: стряпчий Тэрц и Кош Малой.
– Светлость! Вели хозяину не браниться! Ну, за дверь…
– Я вас предупреждал, ваша светлость! Не к добру!..
– Я злодея ловил! Он заперся, а я ловил… ну и дверь, значит…
– Помяните мое слово!
Глядя на раскрасневшуюся, полную охотничьего азарта физиономию Фернана Тэрца, барон вспомнил дурацкий рассказ стряпчего: «…Ворюге в Бадандене руку публично рубили… А рука возьми и вырасти заново, через неделю». Чувствуя себя деревянным болваном, Конрад внимательно посмотрел на вора-неудачника. Солнце светило ярко, тень беглеца-нелегала горбилась у ног, стараясь помочь, не дать отнять узел с добычей…
Овал Небес!
Обер-квизитор решил, что зрение играет с ним глупые шутки.
У тени вора было три руки.
Облачко набежало на диск светила. Барон моргнул и обнаружил, что тень превратилась в бесформенное пятно. Словно неизвестный доброжелатель, желая сохранить рассудок Конрада в добром здравии, смял тень в кулаке, как комок мягкой глины.
– Пошлите за ликторами. – Усталость одолевала, но надо было держаться. – И проследите, чтоб злодей не сбежал. Нет, бить больше не надо… хватит с него.
Мальчишка-служка, посланный в ликторат, вернулся быстро. Ликтор-курьер встретился ему в четырех кварталах от гостиницы, а уличный патруль – возле рыбной лавки, где стражники любезничали с пухлой торговкой карпами и угрями. Конрад передал задержанного в цепкие руки правосудия, правосудие уложило вора на носилки, собранные из двух алебард и одного плаща, и унесло в кутузку.
Правосудие не отбрасывало странных теней, и с количеством рук у него проблем не возникало.
Временное недоразумение вышло с оформлением задержания. Записав краткие показания свидетелей, барон вдруг обнаружил, что действительно не в состоянии вспомнить имя вора. Вылетело из памяти шустрым воробышком. Чик-чирик… Теофрад… э-э… Тофиль Сточек, он же Михель Ловчила… нет, как-то иначе… чик… чирик… Спасение графа Ле Бреттэн, битва под фонарем – воспоминания начали мерцать, обнаруживая провалы, белые пятна… Грабителей было двое: крысюк и Сыка Пайдар… Нет, трое! Конечно, трое! Вот этот сукин сын и есть третий соучастник: Трюфель Гнездила, он же…
Это от утомления. Бывает.
– Вам пакет из канцелярии Приказа, ваша светлость!
– Давай сюда, – барон шагнул к ликтору, заранее зная, что скрывается в принесенном пакете. Внезапно память очнулась от спячки, воробышек вернулся, шустро взявшись клевать крошку за крошкой. – Проклятье! Теофиль Стомачек, он же Гвоздила, он же Михаль Ловчик, из Бадандена! Вспомнил!
