Тракт. Дивье дитя - Далин Максим Андреевич (читаем книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
– Федор-то Карпыч… дай Бог здоровьичка… Мужикам поднес! – сообщила она, найдя Егора и уставившись на него весело и зло. – Душевно поднес – три ведерка… добрая душа… – и захихикала.
– Водки… – пробормотал Егорка, опуская голову. – Вот, стало быть, как…
– А вот так! – выкрикнула Матрена ехидно и радостно, тряся вытянутым указательным пальцем. – И мне косушку понесли – а ты думал?! Я т-тебя насквозь вижу, смиренник! Что ты за парень, коли водки не пьешь – ви-идимость одна! Видимость! А я т-тебя – насквозь! Тебе чужая радость глаза колет?! Колет, а?!
Егорка стиснул зубы и потянулся к тулупу.
Симка схватил его за руку, потащил к себе, выкрикнул отчаянным взглядом:
«Егорушка, ты-то куда уходишь?! Никак, тоже водку пить?! Не надо, останься!»
Егор растрепал его волоса, улыбнулся.
– Нет, нет. Уж не за этим. Поглядеть надо мне – большая беда грядет аль как-нибудь малою обойдемся.
Симка через силу отпустил его, дал надеть тулуп, уложил скрипку в футляр, протянул с горьким вздохом.
– Даже и не знаю, достану ли ее там нынче, – сказал Егорка, принимая футляр из Симкиных рук.
Матрена пьяно расхохоталась.
– Бе-да, подумайте! Ишь, беда! Дурак ты, Егорка, ой, дурак! На что все мужики дураки-то, а уж ты вдвое дурак! Иди-иди, ждали тебя! Может, морду разобьют, так умней станешь!
Егорка только губу прикусил, чтоб чего не сорвалось невзначай, и вытер слезы с Симкиных глаз, и вышел. Что еще оставалось!
Даже на окраине деревни было слышно, какая в трактире шла гульба. Все окна, все фонари вокруг ярко светились, будто пришел праздник… ах, кабы! Егорка пошел по тракту, ускоряя шаги – и тут скорее учуял, чем увидел, громадную темную фигуру в тени, горячую в ледяном вечере, остановившуюся, прислонясь к плетню – ожидающую?
– Лаврентий? – спросил Егорка пораженно, и фигура шагнула навстречу. – Ты чего тут делаешь?
– Да вот… Отнес бабам зайца-то, а псина забрехала на меня, – пробормотал Лаврентий с коротким странным смешком – и Егор почуял, как исходит от его тулупа сильный запах волчьей шерсти. – Башку ей прострелить, что ль? Аль как?
Егорке очень мешала темнота. Он взял Лаврентия за рукав и потянул к фонарю у водопоя. Лаврентий покорно пошел и под фонарем остановился – Егорка уже человечьим зрением увидел его растерянное лицо с кривой улыбочкой, непокрытую взлохмаченную голову и распахнутый тулуп. А тот жар – он исходил из-под тулупа, от сердца и еще от…
Егорку аж пот прошиб.
– Ты об нем поговорить желаешь? – спросил он тихо, и Лаврентий мигом понял и кивнул. – Покажь.
Лаврентий отстегнул от пояса ножны из толстой бычьей кожи и поднес к Егоровым глазам, но в руки не дал. Да Егору и в голову бы не пришло пытаться тронуть это руками. Никто из… таких, как Лаврентий, не стерпел бы такой выходки, верно…
Лаврентий же смотрел доверчиво, а в темных глазах его мерцали желтые волчьи огни.
– Чего это за нож, а? – спросил он, а тон обезоруживал напрочь. – Это ж не просто так, а?
«Чудный ты зверь, – подумал Егорка с нежностью. – Никак от Тихона подарок получил? И меня нашел, сообразил, что я помогу… Ишь, сердяга…» – а сказал вот что:
– Хороший это ножик, Лаврентий. Ты его береги, а я тебе ужо все расскажу. Только не сейчас – куда сейчас, коли ночь на дворе… Пес брешет да лошади жахаются оттого, что тулуп волчьим духом пахнет, ты его сними. Что услышишь, что увидишь – ничего не бойся. Оно не к худу, лес тебе зла не хочет.
Лаврентий ухмыльнулся, хлопнул Егора по плечу и ушел. Егор пару минут смотрел ему вслед: в повадке Лаврентия, в походке, в тревожной спине, в повороте и посадке головы всегда было немало от волка, теперь же…
Человечья плоть и две души. Зверь внутри. Зверь внутри – дело не редкое, редко – здоровый, чистый зверь. Ты дай своему зверю побегать по лесу, дай поохотиться – глядишь, все и наладится…
Помоги Государь…
Ох, как нынче вечером в трактире было нехорошо. Егорка ощутил это, едва войдя. Липко было – как паутина на лице – и едко. Едкий чад нехороших мыслей табачным дымом висел над людьми, царапал горло, ел глаза… Худо, худо…
Егорка сел в уголок в обнимку со скрипкой, прислушиваясь к голосам. Голоса тоже были нехороши – что-то в них прорезалось с болью, разламывая души, и вот-вот готово было прорезаться. И видеть эти ростки зла Егорка никак не хотел.
Дети Вакулича, даже Лешка, который любил околачиваться в трактире, слушать разговоры и петь песни, не появились. Староверов вообще почти не было. Зато гуляли едва ли не все мужики, работающие на Глызина. И водка просто рекой текла.
– Ну да что! – кричал изрядно уже подвыпивший Петруха, расплескивая водку из рюмки. – Пристал ко мне, как репей – мол, грех зверье стрелять, коль не ешь его! Грех, подумаешь! Во все времена пушного зверя стреляли! Не в овчинных же тулупах мадамам по паркетам щеголять, подумай!
– Совсем зарапортовался Вакулич-то! – согласился его сосед. – Зверье бить – грех, золото мыть – грех, лес рубить – и то грех, курам-то на смех! То отец Василий у него антихрист-то был, а теперь Федора Глызина антихристом кличет. Из ума выжил, не иначе…
– Да что его слушать, – ухмыльнулся Лука. – Делай, что надо – да и все. Ишь, зверья ему жалко! Да полно его в тайге-то, что жалеть-то его! Всяк злак на пользу человеку – вот и зверье…
– А тебя, Лука, что жалеть? – тихо спросил Егор. – Чего ты стоишь? Вот ежели б кто-нибудь твою шкуру за трешницу содрать пожелал? Чай, полно вас, таких, в деревне-то?
Мужики зашумели уже едва ли не хором.
– Ты, Егорка, говори, да не заговаривайся! – рявкнул Кузьма. – Удумал – человека с тварью ровнять!
– У человека, чай, душа…
– Ишь ты! – кричал Лука громче всех. – Чего я стою?! А сам-то ты!
– Ишь, как разобрало-то вас, – вдруг покрыл все голоса голос Федорова Игната. – Душа! Да души, будет вам известно, нет ни у человека, ни у скота. И все мы совершенно одинаково сдохнем – и черви сожрут. Это точно выяснили люди поумнее вас. Так что живи-веселись, гуляй, пока живется, а на всю эту блажь наплюй. Это, верно, старообрядцы вас научили грехи разбирать? Молодцы сектанты, а вы – трусы! На царствие небесное понадеялись? Нет уж, там, на том свете – нет ничего, одна голая пустота, так что здесь жить не бойтесь! А то – не пожалеть бы потом, что удачу упустили.
В трактире стало тихо.
– А Бог-то? – робко спросил Антипка в наступившей тишине. – Накажет, чай…
– Бога боишься – в церковь сходи, – усмехнулся Игнат. – Отговейся, исповедайся, свечку поставь. Покайся – простит Бог-то. Бог всех прощает. А если грешить тебе страшно – каяться не забывай. Полегчает.
Кто-то нервно фыркнул.
– И то, – сказал Лука. – Вон Антоха-то Елшин на что был к Богу усердный – а горловую болезнь подцепил и поминай, как звали! А Гришка Рваный – уж первый вор, да и не убивец ли – живет себе и хоть бы что. Ничего ему не делается. И покаяния в ём особенного не заметно.
– А ты что думал? – насмешливо сказал Игнат. – Да ты вокруг посмотри! Иной елод пошустрее отца с матерью продал, родного брата в острог упек, собственного ребенка затиранил – и ничего. Сладко ест, крепко спит и горя не знает. Были бы деньги – совесть не понадобится. А вы из-за ерунды трясетесь – то зверья им жалко, то воду в реке, будто воды там мало! Еще деревьев в тайге пожалейте. Дурни вы!
– Точно говоришь! – Кузьма хлопнул ладонью по столу. – Глызин-то по пятерке платит за шкурку, а лесорубам-то – по целковому в день! Самое время зажить-то! А ты, Игнат, чудак-человек, крутенек, да пра-ав! Прав! Пока живем – все возьмем! Терема в Прогонной построим, да чтоб под железом! Чтоб ему пусто! Да пропади он, лес этот, пропадом!
Егорка совсем забился в угол. Ростки зла вытягивались прямо на глазах. Чистому лесу вокруг Прогонной приходил скорый конец – чистый лес должен будет сдвинуться дальше на восток, на север, за Хору… Или… Государь прав, как всегда прав. Купчина должен уйти. Это надолго остановит людей.
Охота. Егор вспомнил мокрые закоченевшие тушки соболей и явственно представил себе Игната, с удовольствием ерошившего мертвый мех. Скоро мертвыми и закоченевшими станут другие – те, кто не мог подумать, не успел пожалеть… За что? Разве мы мало им давали? Мало рыбы в Хоре, оленей, зайцев, мало грибов, брусники, морошки, гонобобеля, мало деревьев – мало своей крови им отдали? Выводили из лесу их детей, выводили их самих, когда им случалось заплутать на охоте – они не замечали. Присматривали за их посевами, присматривали за скотом, придерживали рысей и волков – и вот к чему все пришло.
