Тёмное солнце (СИ) - Евдокимова Лидия Григорьевна (книги бесплатно без txt) 📗
— Твою же мать, — понял всю глубину ситуации он, примеряясь, чтобы рассечь сокращающийся ствол погибающей кровожорки. Лаитан была внутри.
Варвар Коэн, вырвавшийся из объятий бьющейся в судорогах травы, и утирающий окровавленное лицо, подбежал, прихрамывая, к Гравейну, и обнажил свой меч. Киоми, рубившая брызгавшие красным кусты, вымещала на них злобу, и это было хорошо. Служанка могла все испортить.
— Не трогай, — коротко сказал Ветрису Тёмный, и несколькими тонкими разрезами обозначил выпуклость на стволе, все ещё дёргавшимся в агонии. Из раскрывшейся полости, поросшей острыми усиками, вывалилась бесчувственная Лаитан. Все её тело покрывали мелкие кровоточащие точки, кроме тех мест, где ещё держались чешуйки.
Морстен подхватил показавшуюся ему неожиданно тяжёлой Лаитан на руки, и шумно харкнул на истекающий кровью, перемешанной с жидким древесным соком, ствол плотоядного растения. Ветрис отшатнулся в сторону от мгновенно вспыхнувшего жарким бесцветным пламенем чудовищного обитателя Гнилоземья, и с уважением посмотрел на нахмурившегося повелителя Тьмы.
— Придётся сделать небольшой привал, чтобы остановить кровь, — мрачнее тучи, досадуя на задержку, ответил на незаданный вопрос варвара Гравейн, уже направившись к дороге. — И распутай Киоми, или как её там зовут. Деревья умирают долго.
Ветрис, которого задвинули на роль помощника служанки, рыкнул вслед властелину, словно волк на ускользнувшую добычу. Киоми, помогая варвару себя освободить, взъерошенная и расцарапанная, с застрявшими в волосах колючками, зло посмотрела на Ветриса. Она проследила его взгляд в ту сторону, куда унесли Лаитан. Потом их взгляды встретились, и внезапное понимание, проскользнувшее между ними, зародило союз, прочнее любых слов. Они оба чувствовали, что у них забрали нечто ценное и принадлежащее только им. Будущий супруг смотрел вслед своей невесте, а верная служанка и лучшая из воинов — вслед своей госпоже.
— Мне одной кажется, что властелин севера проявляет неожиданно много беспокойства для злодея и угнетателя? — осторожно высказалась Киоми. Ветрис, подавший ей руку, легко поставил женщину на ноги и ответил:
— Он бережёт свой вклад в поход и не хочет лишиться козырей до его окончания. Не верь, этот человек, если он вообще человек, может в любой момент убить каждого.
— Он как-то не похож на того, кто несёт её убивать, — ворчливо стряхнула с себя траву и корни служанка. Они снова посмотрели друг на друга, и варвар поджал губы.
— Лаитан знает, что союз с Долиной неизбежен. Тебе не о чем беспокоиться.
Он развернулся и зашагал прочь. Киоми, проводив его взглядом несколько секунд, пошла следом, тихо обронив:
— Да за ваш союз я меньше всего беспокоюсь, глупый ты варвар.
Лаитан поняла, что такое, когда уходит жизнь. Утекает вместе с кровью, впитывается в землю, кормит подземных червей и падаль, питает мёртвое живым. Она чувствовала, как иссыхает, как уходит из неё чёткость памяти всех её предшественниц, взывающих к ней и её силам, когда с каждой каплей они пропадали в пучине ненасытного растения. Матери матерей кричали беззвучно внутри Лаитан, разрывая ей душу и стискивая голову тисками. Она пыталась ухватиться за образы в мыслях, удержать их, не дать им распасться, но те утекали песками Империи сквозь мелкие проколы в теле Лаитан.
Самая яркая картина, смерть властелина, лицо наёмника, перемазанное кровью и сажей, занесённый меч для удара. Оружие взлетает над головой, падает вниз, рубящим ударом отшвыривая мать матерей прочь, ломая ей кости и дробя их. Чёрная сталь выпадает из ладони, но ещё остаётся второй клинок, ещё есть надежда. Искажённое злобой и ненавистью лицо противника, секущие удары, колющий сверху вниз, пока мать матерей пытается подняться на ноги, ускользая в обрывках теней в светлом от огня вокруг тронном зале. Оскальзываясь в лужах крови имперцев и чужаков, врагов и союзников, она пытается достать до кого-то рядом. Лицо служанки, первой и доверенной, мёртвые глаза цвета ночного неба, смотрящие в никуда, и длинная алебарда в её руках… Мать матерей ловит на рукоять второго клинка удар наёмника, отшвыривает его с диким рёвом, наваливаясь всем телом, зажимая измотанного врага, и наносит подлый удар снизу вверх чистой энергией золота, расплавленного металла, бьющегося в крови жрицы. Наёмник запинается и падает, она заносит над ним алебарду, целясь в сердце…
— Эй, глупая женщина весом с единорога, выспаться можно на привале, — раздался голос. Неприятный сначала, странный в конце фразы.
В рот полилось нечто невообразимо противное, обжигая глотку. Лаитан закашлялась, из глаз потекли слезы, она хватала ртом воздух, не в силах что-то сказать в ответ. Нутро жгло огнём, будто в нем плавал горячий вулканический камень.
— И постарайся удержать зелье в себе хотя бы пару минут, — добавил Морстен, смотря на бледное лицо Матери, на котором яркими пятнами выделялись зелёные глаза. Взгляд ещё оставался мутен, но он надеялся, что её скоро отпустит. Чем-то это напоминало его собственные погружения в память Замка… — Другого способа быстро восстановить силы и кровь у меня нет, а лекарей в этом лесу как-то не наблюдается.
Они так и остались на дороге. Ветрис с Киоми сидели неподалёку, о чём-то переговариваясь. Служанки и Безымянные, помрачневшие после исчезновения правительницы Империи, всматривались в окружающие заросли. Труп червя начинал вонять гнилью распада, и следовало бы сниматься поскорее. «Придётся нести, — подумал он. — И откуда в таком небольшом теле такой вес? Золото в крови — это лишь выспренное обозначение, но не буквальная же истина».
Гравейн ещё раз вгляделся в лицо Лаитан, пользуясь возможностью изучить её поближе.
— Я сражался тогда на твоей стороне, Мать. Но все наёмники носят короткие волосы, а залитые кровью доспехи похожи один на другой. Потому, когда меня добила ты своей алебардой, я… очень разочаровался, — тихо, едва слышно проговорил он, и в его словах не было привычного слегка издевательского тона. Была горечь, и к ней примешивалось непонимание, так и не развеявшееся за все эти годы. Ты не знаешь всей истории, и сейчас ещё не время об этом говорить, но у меня личные и очень давние счёты к Посмертнику. И к тебе тоже. Но тут сложнее. Мне кажется… ты не совсем похожа на себя. Слишком молода, слишком рьяно рвёшься вперёд. Недостаточно жестока. Слишком быстро устаёшь. Но последнее нормально — вдали от наших твердынь мы все становимся больше всего людьми. Даже твой ручной варвар, несмотря на то, что он пыжится изо всех сил. А вот твоя мягкость… с годами становишься циничнее и проще относишься к жизни.
Услышав его слова, Медноликая мысленно возмутилась. Она помнила, как все было, видела случившееся, и слова властелина, несомненно, были лживой попыткой переврать правду, исказить ее в свою пользу. «Тьма никогда не врет, для нее в этом нет нужды, ибо правда ранит сильнее и вернее льстивой, сладкой лжи», — вспомнились ей слова ее няньки о Тьме и северных пределах. Лаитан мысленно встрепенулась, но все ее естество отвергало глупые попытки властелина Замка обвинить ее в своей смерти. Он был жив, и это противоречило его словам, что бы там не случилось в прошлом с Посмертником и северной Твердыней. Он лгал, и это было очевидно для Медноликой. Но… Но где-то внутри кровь стучалась в висках, разгоняя сердце и учащая его ритм. Где-то внутри Лаитан отчаянно боролась с искушением спросить версию событий с точки зрения властелина. «Он лжет тебе, лжет! — кричали ее предки голосами матерей. — Тьма лжет всегда! Ты же помнишь, ты — это мы!»
Ты — это мы. И кто же тогда она сама? Кто такая Лаитан, если кроме олицетворения конца Империи ее имя не значит почти ничего? Если она — плоть от плоти таких же, как она, ушедших в историю и оставшихся в крови взвесью золота? Какая могла бы быть у нее судьба, случись ей родиться в любое другое время, любым другим человеком, самой по себе, без груза ответственности и принятия ее. Лаитан почувствовала себя пустым мешком, в который ссыпали по горсточке всех круп и прочих продуктов на дорогу. Важность оболочки для транспортировки еды никто не отменял. Без мешка путнику трудно идти дальше и носить свои вещи. Но вытряхни его на дорогу, съешь все припасы и износи одежду — что останется тогда? Рваная тряпица в пятнах сала или крови.
