Путь Кассандры, или Приключения с макаронами - Вознесенская Юлия Николаевна (серии книг читать бесплатно .txt) 📗
– Бабушка! Ты ведь это говорила, сама не веря в чудо исцеления? Это была психотерапия, как я понимаю?
– Ну и поздравляю тебя, если ты понимаешь. Я вот до сих пор не знаю, почему я тогда вела себя так, а не этак, почему говорила то, а не это. Меня просто несло но течению, и я во всем себе доверяла. Но только потому, что себя-то я полностью доверила Богу. Каждое мое слово, каждое движение мысли были пропитаны упованием на Господа. Не забудь, что я при этом держала строгий пост и непрерывно молилась!
– Ты думаешь, это имело большое значение? Мне кажется, разумнее было бы экономить свои силы.
– Глупышка! Вот как раз пост с молитвой эти силы мне и давали.
– Не пойму я, бабушка, тебе было легко или трудно?
– То и другое вместе. Когда делаешь что-то во имя любви к человеку или к Богу, это всегда так. Монахи, например, трудятся больше всех в этом мире, живут очень трудно и скудно, а нет людей радостней и спокойней, чем монахи и монахини. Вот поди и разбери, трудно им или легко?
– Не надо о монахах, при чем тут монахи? Рассказывай про себя и про моего деда! Что было дальше?
– Дальше? Как ни странно, я оказалась права: это был очистительный кризис, а затем произошло и само исцеление – не ремиссия, а полное исцеление. Это обнаружилось так забавно…
– Забавно?!
– Да. Однажды я, измученная дневными заботами, с вечера крепко уснула, но вдруг в начале ночи проснулась как по треноге и обнаружила, что моего мужа со мною рядом нет. Я сначала ничего дурного не заподозрила, решив, что он вышел в туалет. Но прошло с полчаса, а он не появился. Тогда я встала, накинула халат и пошла поглядеть, где он и что с ним, может быть, ему не спалось и он пошел в гостиную читать – гак бывало. Значит, надо пойти и заварить для него успокаивающий чай из валерианы и пустырника. Выхожу в гостиную – никого, в туалете – никого, на террасе-тоже никого. А дело шло уже к концу сентября, и на озере оставались только мы да старый Кролль. Вот тут я здорово испугалась. У меня в голове завертелись мысли одна страшнее другой: он мог уйти из дома в приступе внезапной депрессии и утопиться в озере; или он пошел на плотину, загляделся на воду ночного озера, и у него закружилась голова, и он свалился в воду; а вдруг ему просто не спалось, и он вышел прогуляться, упал и сломал ногу, и теперь лежит без помощи где-нибудь на пустом берегу и умирает от переохлаждения. Ну, в общем, обычный женский вздор. Я оделась, схватила одеяло, чтобы укутать мужа, когда его найду и вышла на террасу. На берегу перед домом я Илиаса не нашла, но поодаль горел огонь: это господин Кролль коптил рыбу, торопясь управиться до отъезда. Я пошла к нему, чтобы спросить, не видал ли он Илиаса?
Еще издали я услышала их голоса: Илиас и Старый Кролль сидели у коптильни и негромко о чем-то разговаривали. Я подошла и обомлела. Между ними стояла бутылка вина, два бокала и две аккуратные кучки рыбьих костей – одна перед Кроллем, другая перед Илиасом. «Боже мой! Илиас, что ты делаешь?! Ты с ума сошел!» – закричала я, похолодев от ужаса. «Ничего особенного, не волнуйся. Я проснулся ночью от страшного голода и никак не мог уснуть. Будить тебя я не хотел, к тому же я знал, что в доме нет ничего съестного. К счастью, господин Кролль еще не спал. Я подошел к нему и попросил дать мне что-нибудь поесть… Ну и вот…» Старый Кролль встал со своего чурбана и сказал, протягивая мне бутылку: «Простите, фрау Саккос, у нас нет третьего стакана. Выпьем за то, что ваш муж теперь здоров. Это так!». Что мне оставалось делать ночью в горах, одной с этими двумя безумцами? Я взяла бутылку и допила ее. Потом взяла протянутый Кроллем кусок форели и начала есть – будь что будет! Может быть, завтра мы оба не проснемся. Доев рыбу и пожелав Кроллю спокойной ночи, я побрела к дому, а Илиас, посмеиваясь, послушно шел за мной. Мы вошли в дом, легли и мгновенно оба уснули.
– И что же было на другой день, бабушка?
– С Илиасом ничего. Утром он пошел к Кроллю, ведь они стали такими друзьями! – и тот дал ему коробку сухого картофельного пюре. Он его запарил в виде жидкой кашицы и целый день понемногу пил – это был не худший вариант выхода из многодневного поста. Пиво и форель его организм ему почему-то простил. От Кролля Илиас позвонил Альбине и попросил приехать за нами. Но нам пришлось задержаться еще на два дня, потому что у меня так скрутило живот, что я все эти дни не могла отойти от туалета больше чем на пять метров.
Потом мы, конечно, поехали вниз. С нами ехал старый Кролль, и одним большим ключом он запер за нами одну за другой все «семь дверей»: шлагбаум на плотине и шесть туннельных железных ворот. А внизу, в долине Циллерталь, старый Кролль нас удивил и растрогал. Он пригласил нас заехать в магазин «Самоцветы Кролля», к его брату, и там выбрал и подарил мне ожерелье из карнеола. «Карнеол не только обладает большой целебной силой, он считается еще и талисманом безмятежной солнечной любви. Вы достойны носить его, ведь вы совершили чудо во имя любви. Примите это ожерелье на память о Циллертале». Я не могла отказаться, разве можно отказываться от подарков тролля, когда находишься в горах?
– Какая потрясающая история, будто это все происходило в Реальности! А что было дальше? Вы поехали в Париж?
– Сначала да, в Париж. А там нас ожидало печальное известие из Афин: примерно в те самые дни, когда Илиас вел последнюю схватку со своим раком, от сердечной болезни скоропостижно скончался его отец, Георгос Саккос. По завещанию Илиас был единственным наследником его ужасающего состояния, но он должен был перенять все коммерческие дела отца. 'Гак я узнала, что, оказывается, вышла замуж за очень богатого человека, одного из самых богатых людей в мире. Но это уже не имело никакого значения после того, что мы прошли с ним над долиной Циллерталь. А вот самой долины Циллерталь теперь больше нет: во время Катастрофы, когда возникли вулканы в Альпах, землетрясение разрушило плотину, озеро хлынуло в долину и полностью ее затопило, смыв и железную дорогу, и сам городок. Так что сердоликовое ожерелье – это, может быть, единственное, что осталось от долины Циллерталь.
– Бабушка! И тебе не жалко дать мне поносить это ожерелье из Циллерталя – я правильно произнесла?
– Правильно. Именно тебе – не жалко. Я тебе его дарю. А теперь достань-ка мне вон ту оранжевую баночку с чаем, я разволновалась немного, придется мне выпить на ночь успокаивающий чай.
– Валериану с пустырником?
– У тебя начинает укрепляться память. Это меня очень радует, детка. Пора начинать учить тебя разбираться в травах. Если ты, конечно, этого хочешь.
– Хочу, бабушка, если этого хочешь ты.
Уходя из бабушкиной комнаты, я сделала жест, подсмотренный в какой-то сентиментальной реальности: обернулась в дверях и послала ей воздушный поцелуй – поцеловала кончики своих пальцев и помахала ими в воздухе.
Глава 7
Через пару месяцев я придумала, как мне все же проверить себя на предмет сексапильности и обаяния. Я заглянула в гараж и убедилась, что макароны подходят к концу.
– Бабушка! А ты знаешь, что у тебя осталось только два ящика макарон?
– Да, они кончаются. Так что же?
– Если хочешь, я могу съездить к ди Корти за новой партией. Могу выехать хоть завтра. Я поеду в зеленом шелковом костюме, но возьму с собой золотое платье и все остальное к нему. Можно?
– Как я понимаю, ты едешь не столько за макаронами к старому ди Корти, сколько к юному Леонардо за сатисфакцией?
– За чем, за чем?
– За тем самым. Ты хочешь проверить, как он воспримет тебя в новом облике.
– Нет, бабушка, я хочу проверить не Леонардо, а себя. Но это трудно объяснить, не спрашивай, пожалуйста. Это моя тайна.
У бабушки было столько своих тайн, что ей ничего не оставалось, как уважить мою. Она промолчала, но сочувственно посмотрела на меня, будто читала мои мысли и знала ответ на вопрос, который меня так волнует. А вопрос все усложнялся: если прежде меня тревожило, свидетельствует ли моя холодность о комплексе неполноценности и сексуальной заторможенности, то теперь я задумывалась о том, способна ли я любить, как моя бабушка. Но к ди Корти и Леонардо я ехала не в поисках любви, конечно, а за макаронами и чтобы проверить и получить подтверждение моего очарования; мне было очень интересно, оценят ли итальянцы, старый и молодой, происшедшие во мне перемены?
