Сад и канал - Столяров Андрей Михайлович (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
– Пропустите, – сказал я как можно более миролюбиво.
– Да-да, – быстро добавила Леля. – Пожалуйста, мы очень торопимся.
Лишь тогда юноша вынул изо рта мелкие винтики и выпрямился.
Ресницы его – хлоп-хлоп – выразили удивление.
– Вы куда-то собрались? – поинтересовался он. – Я же вам объяснил: мы все ждем здесь Леонида Иосифовича…
Кажется, она даже немного обиделся.
– Вот что, молодой человек, – сказал я, пытаясь сдержать раздражение. – Вы его, может быть, здесь и ждете – это ваше личное дело. А вот мы его ждать не будем – у нас нет времени… Отойдите, пожалуйста, я вас очень прошу…
Голубоглазый юноша даже не тронулся с места.
– Я боюсь, что подождать Леонида Иосифовича все же придется.
– Молодой человек!
– Леонид Иосифович очень просил его подождать…
Глупо это как-то все было. Я вдруг вспомнил, что у меня – пистолет, и довольно-таки неловко полез за пазуху.
– Не надо, – видимо, угадав мои намерения, предупредил юноша.
– Отойдите!
– Не надо!
– Молодой человек, я вас прошу по-хорошему…
Кажется, я уже нащупал в кармане теплую рифленую рукоятку. Да-да, кажется, я уже нащупал ее и, по-моему, даже начал вытаскивать. Кажется, я уже даже наполовину ее вытащил. И в это мгновение произошло что-то странное. Голубоглазый юноша сделал плавное движение левой ладонью. Да-да, именно левой, хотя поручиться за это я, конечно, не мог бы. И тут же режущая острая боль разодрала мне солнечное сплетение. Я сложился чуть ли не пополам. Дыхание у меня остановилось.
– Извините, пожалуйста, – негромко сказал юноша.
Вероятно, я на какое-то время потерял сознание. Потому что когда я снова открыл глаза и, вроде бы, начал что-то соображать, то увидел, что сижу в прихожей, в углу, обхватив руками живот и скрючившись так, что лоб мой почти касался коленей. Пистолета при мне, конечно, уже не было. Также при мне уже не было и дорожной сумки. Она лежала неподалеку, на боку, смятая, чуть ли не вывернутая наизнанку, и голубоглазый юноша длинными музыкальными пальцами с интересом перебирал ее содержимое.
– Ну как ты? – спросила Леля, промакивая мне лоб платочком. Еле слышно шепнула. – Может быть, в самом деле, подождем немного?
Всем своим видом она призывала меня к сдержанности. Я осторожно вздохнул. Боль в животе, по-моему, слегка отпускала. Юноша тем временем закончил перебирать наши вещи, вытер пальцы и пол и снова начал монтировать на жестяной коробке какое-то приспособление. Эта работа поглощала его целиком. Я прикинул расстояние между нами и одновременно искоса, стараясь не шевелить головой, оглядел прихожую. Нет ли поблизости чего-нибудь подходящего. Ничего подходящего рядом, разумеется, не было. Да и не смог бы я сейчас встать и замахнуться как следует. Тем более, что голубоглазый юноша, тоже не поворачивая головы, скосил глаза в мой угол:
– Вы ведь не профессионал, Николай Александрович? Не профессионал. Тогда не надо. Извините, но я голыми руками положу человек семь-восемь. Вы мне даже с пистолетом не очень опасны. А уж без пистолета, поверьте мне, не стоит и пробовать…
Говорил он неторопливо и снисходительно, будто с ребенком, и, еще не закончив фразы, опять согнулся к коробке, вворачивая хромированную детальку. Видимо, он не считал меня серьезным противником.
Это было ужасно.
– Оставь его, – тихо сказала Леля.
Тем не менее, я бы, наверное, попытался что-нибудь предпринять; наверное, все равно кинулся бы на него, наверное, попробовал бы чем-нибудь его ударить. Я, конечно, отчетливо понимал, что это бессмысленно, но, клянусь, бессмысленно или нет, я бы обязательно попытался.
Леля тревожилась за меня не напрасно.
Однако едва я поднялся, еще опираясь о стену и массируя себе диафрагму, как в наружную дверь громко и требовательно постучали:
– Гражданка Морошина! Откройте!
А после секундной паузы посыпались тяжелые размеренные удары.
– Гражданка Морошина!
– Открывайте!
– Мы знаем, что вы – дома!..
– Это – за мной, – побледнев, сказала Леля.
К счастью, дверь была очень крепкая, настоящая, из толстенных, вероятно, четырехдюймовых дубовых досок, и к тому же, по-видимому, в связи с событиями последних недель, она для безопасности была обита поперечными железными полосами. То есть, какое-то время мы могли продержаться.
– Верните мне пистолет, – попросил я голубоглазого юношу.
Он отрицательно качнул головой:
– Пока не стоит…
А затем энергичными движениями рук показал нам с Лелей, чтобы мы отходили по коридору. Сам он, присев на корточки и в такой позе пятясь, совершенно спокойно разматывал моток зеленого провода. А допятившись до кухни, поставил посередине ее свою «динамо-машину» и уверенно подсоединил зачищенные концы к торчащим раздвоенным клеммам.
– Все в порядке, – сказал он с удовлетворением. – Перекрытия здесь не слишком, скорее всего – обрушатся. Как только они войдут, мы их накроем…
Может быть, я ошибался, но мне казалось, что он даже доволен тем, как все складывается. Лицо его повеселело, а на губах появилась мечтательная улыбка. Впрочем, он тут же отскочил, плотно прижавшись в простенке, потому что половинка черного хода с мучительным скрипом отворилась на лестницу и в проеме ее, задыхаясь, держась обеими руками за сердце, точно привидение, возник всклокоченный Куриц.
– Ага! Я все-таки вас застал, – сказал он, преодолевая одышку. – Фу, черт!.. Бежал… Боялся, что не дождетесь… Фу… И Василек здесь… Рад тебя видеть… Сейчас-сейчас, отдышусь… А кто это там колотится?..
Я не поверил своим глазам, но Василек, отклеившийся от стены, стал чуть ли не по стойке «смирно». Во всяком случае, он вытянулся в струнку, как перед начальством, и даже немного, точно в строю, отставил от тела острые локти.
– Здравствуйте, Леонид Иосифович, – радостно мальчишеским сказал он. – Это к нам тут в гости – слегка набиваются. Вы не волнуйтесь, мы их сейчас успокоим.
Он кивнул на уходящие в глубину коридора тонкие зеленые провода.
– Принес? – спросил Куриц.
– Принес, – сказал Василек.
– Ну, тогда сматывай эту механику и давай – двинули.
А пока несколько озадаченный Василек, отсоединив контакты, вытягивал динамитный заряд из прихожей, Леня Куриц обратил к нам лицо, пересеченное усталыми складками, и довольно лихо дернул выпирающим подбородком.
Казалось, настроение у него было отличное.
– Ну? Отдохнули немного? Теперь пошли покатаемся? – сказал он.
Путаницу мелких улиц, прилегающих к Большому проспекту, мы преодолели сравнительно благополучно, однако при выезде на сам проспект произошел весьма характерный случай. Мы уже приближались к нему по одному из тех бесчисленных переулочков, которые пересекают его и заканчиваются потом на параллельно идущей транспортной магистрали, когда машина неожиданно, точно раненая, резко сбросила ход, заурчала и завиляла, будто ехала по песчаному пляжу.
Вероятно, мостовая под ней начала проваливаться.
– Берегись! – крикнул Куриц.
Громадное серое здание, опоясанное эркерами и балконами, вдруг заколебалось своими грубыми, под неотесанный камень, гранитными ребрами, как бы подалось немного одновременно вверх и вперед, и с его раздутых боков посыпались разнокалиберные обломки.
Впрочем, как оно распадалось дальше, я, конечно, не видел. В то же мгновение я, обхватив Лелю за плечи, пригнул ее, как можно ниже, к сиденью и пригнулся сам, чтобы укрыться от надвигающегося удара. Реакция у меня была на грани инстинкта. Я ждал, что сейчас грохнут по крыше спекшиеся куски штукатурки, что тонкий металл порвется, вывернув внутрь режущие, как бритва, лохмотья и что мы непременно впилимся – в столб, в угол, в ржавеющие у тротуара остовы. Однако ничего подобного не случилось. Вместо этого машина накренилась, чуть ли не чиркнув дверцами по асфальту, потом еще раз накренилась, теперь уже в противоположную сторону, как-то по-клоунски прыгнула, крутанулась на месте и, ударившись колесами о покрытие, набирая скорость, пошла вдоль Большого проспекта. Раздался грохот. Земля ощутимо дрогнула. В заднее стекло я увидел кудрявую тучу пыли, из которой торчали две перекрещивающиеся балки.
