Последний свет Солнца - Кей Гай Гэвриел (книга регистрации txt) 📗
Победитель ночевал в стенах города. Проигравший обычно погибал. Не обязательно, можно было сдаться, и тебя бы пощадили, но на это рассчитывать не стоило. Репутация Йормсвика стояла на том, что его воинов боялись, а если позволять сельским парням сражаться с тобой на поединке, и уходить живыми, и рассказывать об этом зимой, у горящего очага, в каком-нибудь окруженном болотами селе, то ты не так уж и страшен, правда?
Кроме того, живущим внутри стен было выгодно отпугнуть соискателя любым способом. Иногда боевую руну мог вытащить утром из бочки воин, который слишком рьяно гулял в таверне всю ночь, или с женщиной, или и там, и там, а иногда у ворот оказывался не просто деревенский недотепа.
Иногда приходил человек, который знал, что делает. Они все попали в город таким же образом. Тогда ворота распахивались и нового наемника приглашали войти под тем именем, которое он назвал, — в Йормсвике не придавали этому значения, у всех в прошлом осталась какая-нибудь история. Ему показывали его лежанку, харчевню и командира. Они были теми же, что и у того воина, которого он сменил, что могло сулить неприятности, если у покойного имелись друзья, как обычно и бывало. Но это была крепость для самых стойких мужчин в мире, а не теплое местечко в кругу семьи.
В пиршественные залы Ингавина попадают, погибая с оружием в руках. Тогда наступает время расслабиться в компании зрелых, ласковых, уступчивых дев и богов. На этой земле приходится драться.
Берн понял, что сделал ошибку, почти сразу же, как только прошел, пригнувшись, в низкую дверцу задымленной пивной у стен города. Дело было не в ворах — воины Йормсвика сами служили надежной преградой для пришлых бандитов. Дело было в самих наемниках и в здешних порядках.
Чужак, подумал он, молодой человек, явившийся один, летом, с мечом у пояса, мог находиться здесь лишь по одной причине. А если он собирается утром бросить вызов, то любой мужчина в этой плохо освещенной комнате (в которой было все же достаточно светло, чтобы увидеть, что он собой представляет) поступит разумно, постаравшись защитить себя и своих товарищей от того, что может произойти завтра.
Берн осознал, что его могут убить, когда было уже слишком поздно, хотя до этого не обязательно должно дойти. Сидящие на скамьях ближе всех к тому месту, где уселся он (слишком далеко от двери, еще одна ошибка), улыбнулись ему, осведомились о его здоровье, погоде и урожае на севере. Он ответил как можно короче. Они снова улыбнулись, поставили ему выпивку. Много выпивки. Один человек придвинулся поближе и предложил стаканчик с костями.
Берн сказал, что у него нет денег на игру, и это была правда. Они со смехом ответили, что он может поставить свой меч и коня. Он отказался. За столом снова рассмеялись. Крупные мужчины, почти все, один или два меньше его самого, но мускулистые и крепкие. Берн закашлялся в густом дыму зала. На двух открытых очагах жарили мясо.
Он вспотел: здесь было жарко. Он к этому не привык. Он спал под открытым небом уже две недели, пока ехал на юг по летнему Винмарку. Зеленые деревья и молодая трава, лосось прыгает в еще холодных, быстрых реках. Он скакал быстро после того, как напал на одного человека и ограбил его, отобрал меч и кинжал и несколько монет в кошельке. Не имело смысла являться к стенам Йормсвика без оружия. Он не убил того человека, возможно, совершил ошибку, но он пока еще не убил ни одного человека. Завтра ему придется это сделать, или он, весьма вероятно, умрет сам.
Кто-то со стуком поставил перед ним на стол еще одну оловянную кружку с элем, расплескав напиток.
— Долгой жизни, — сказал этот человек и прошел дальше, даже не потрудившись остаться и выпить вместе с ним. Они хотели, чтобы он напился до бесчувствия сегодня ночью, понял Берн, а утром был вялым и двигался медленно.
Затем он снова обдумал свое положение. Нет никакой необходимости бросать вызов завтра Он мог проснуться с больной головой и провести день, стараясь ее вылечить, а вызов бросить на следующий день или через день. И они это знают, каждый в этой комнате знает. Они все проделывали это раньше. Нет, его первая мысль была более мудрой: они хотели напоить его так, чтобы он сегодня допустил ошибку, ввязался в ссору, чтобы его искалечили или убили, когда они сами ничем не рискуют. Следует ли ему чувствовать себя польщенным, что они сочли нужным так его обхаживать? Он не дал себя обмануть. Здесь были самые опытные солдаты-наемники севера: они не рисковали без нужды. Победа в поединке у стен, когда ты вытянул боевую руну, не сулит славы, только риск. Зачем же рисковать, если можно этого не делать? Если глупый путешественник зашел в пивную в ночь накануне поединка, демонстрируя свой меч?
По крайней мере, Берн спрятал коня среди деревьев к северу от города. Гиллир уже привык оставаться стреноженным в лесу. Интересно, помнит ли жеребец конюшню Тонконогого? Как долго лошади помнят такие вещи?
Берн боялся. Но старался не показать этого. Тут он снова подумал о воде и той черной, как смерть, ночи, когда повел серого коня в море с каменистого берега. Он ожидал, что погибнет. Ледяная стужа, конец зимы, кто знает, что ждало его в проливе, под водой, от чего он спасся. Быть может, он выжил не зря? Была ли у Ингавина или Тюнира какая-то цель? Собственно говоря, возможно, и нет. Не такая уж он важная персона. Но все равно нет необходимости идти с открытыми глазами навстречу другой смерти сегодня ночью. Тем более после того, как он вышел живым из моря на берегу Винмарка на рассвете серого дня.
Он взял новую кружку и отпил совсем чуть-чуть. Большая ошибка — прийти сюда. От таких ошибок умирают. Но он устал от одиночества, от ночей, проведенных в лесу. Ему хотелось пробыть хотя бы одну ночь среди людей, услышать их голоса, смех, перед тем как погибнуть утром в схватке с наемником. Он не продумал все как следует.
Одна из женщин встала и направилась к нему, покачивая бедрами. Мужчины освобождали ей дорогу в узком пространстве между столиками, хотя и не упускали случая ущипнуть там, куда могли дотянуться. Она улыбалась, но не обращала на них внимания, наблюдала, как Берн смотрит на нее. У него уже кружилась голова. Эль после того, как он так долго не пил, дым, запахи, толпа. Здесь так жарко. Женщина только что сидела с кряжистым темнобородым мужчиной, одетым в звериные шкуры. Воин-медведь. Кажется, здесь, в Йормсвике, они есть. Он вспомнил слова отца: “Некоторые говорят, что берсерки прибегают к колдовству. Это не так, но избегай схватки с ними, если можно”. Берн увидел сквозь дым очага при свете фонарей, что этот человек наблюдает за ним, пока женщина приближается.
Он вдруг разгадал и эту игру тоже. Встал как раз тогда, когда она остановилась перед ним, ее тяжелые груди колыхались под свободной туникой.
— Ты красивый парень, — сказала она.
— Спасибо, — пробормотал Берн. — Спасибо. Надо отлить. Сейчас вернусь.
Он протиснулся мимо нее. Она умело схватила его за причинное место. Берн с трудом удержался, чтобы не бросить виноватый взгляд на того самого могучего мужчину, от которого она только что отошла.
— Возвращайся скорее и порадуй меня, — крикнула она ему вслед.
Кто-то рассмеялся. Кто-то — крупный, русоволосый, с жесткими глазами — поднял взгляд от игры в кости.
Берн швырнул монету на прилавок и нырнул в дверь. Он сделал глубокий вдох; здесь, в ночном воздухе, чувствовался привкус соли, слышался шум моря, над головой сияли звезды, белая луна стояла высоко в небе. Те, кто сидел близко, должны были видеть, как он заплатил. И понять, что он не вернется.
Затем он быстро двинулся вперед. Он мог здесь погибнуть.
Было очень темно, не горели огни возле таверн, низких, беспорядочно разбросанных деревянных строений и комнат, где проститутки принимали мужчин. Темнота одновременно работала за и против Берна: его будет труднее найти, но он может легко налететь на группу людей, стараясь пробраться на север из этой путаницы строений. Берн был уверен, что его, спасающегося бегством чужака, с удовольствием схватят, чтобы допросить на досуге.
