Дама Тулуза - Хаецкая Елена Владимировна (бесплатные онлайн книги читаем полные версии TXT) 📗
– Не озорничали? – спрашивает Симон, оглядываясь во дворе. – Донжон не уронили?
Хохочет.
Не по-доброму смеется отец, исполнен гнева и тревоги. Амори совсем не весело, когда он видит это, однако и Амори улыбается тоже. Попробуй не улыбнись, если граф Симон шутку изрыгнул…
В раскрытые ворота на веревке, будто полон, тянут лучших граждан Тулузы. Всех – числом сорок один, во главе с вигуэром. Обернувшись, Симон все с той же недоброй ухмылкой глядит.
И Амори глядит. Радость от встречи с отцом сменяется на его лице заботой.
Симон говорит своему сыну Амори:
– Это заложники.
Амори молчит. И Жервэ молчит.
Симон повторяет (а ухмылка все шире, и беловатая корка в углу рта – засохшая слюна – трескается):
– Я взял от Тулузы заложников.
Амори молчит.
– Я хочу, чтобы вы разместили их в казематах, какие посуше.
– Хорошо, – говорит Жервэ.
Заложников загоняют во двор. Ворота с грохотом отхлопывают их от равнины, от Гаронны, от милой Тулузы. Солдаты – у многих сохранилась неизгладимая печать палестинского солнца – опускают полон на колени. Пусть ждут, что уготовил им граф. Они пленные, у них времени навалом. Пленным торопиться некуда.
Амори разглядывает их издалека. Забота все глубже бороздит его молодые черты. Кое у кого из заложников лица уже расцвечены побоями.
– Как их много! – говорит Амори отцу.
– Будет еще больше!
Симон отвечает громче, чем нужно. Пусть слышат. Пусть все слышат, даже те, кто с радостью отвратил бы слух от него, от Симона – Симона де Монфора, графа Тулузского.
– Господь с вами, мессир! – вырывается у сенешаля Жервэ. – Не слишком ли сурово вы поступаете с этими людьми?
А Симон – на весь двор – р-ряв:
– А коли и впрямь вздумает Тулуза бунтовать – повешу их на стенах. Одного за другим. Одного, – тык пальцем в сторону полона, – за другим – за другим – за другим… – Вытянув вперед темные, навсегда сожженные солнцем крепкие руки в белых шрамах: – Своими руками! – И, к Амори, без всякого перехода: – Где ваша мать?
– Ждет вас, мессир. – Амори показывает, где.
Все дальнейшие хлопоты о заложниках Симон переваливает на сенешаля, а сам широким шагом направляется к башне – туда, где ждет его дама Алиса.
Гюи, брат Симона, всё еще остается за стенами замка. Он возвратился к арьергарду и теперь следит за тем, чтобы все сеньоры с их отрядами разместились на равнине, не чиня излишних беспокойств друг другу.
Тулуза тревожится.
Тулуза знает за собою грех и потому страшится.
Фалькон влетает на площадь, распугивая беспечных кур, резко осаживает коня перед самым собором Сен-Сернен. Тотчас же двое из его свиты подбегают, чтобы помочь епископу оставить седло. Фалькон задыхается. Однако едва лишь его ноги касаются земли, как он отталкивает поддерживающие руки и опрометью бросается в собор.
Споткнувшись о нищего, всполошив двух унылых богомольных старух, врывается в ризницу.
– Где аббат?
Находят и приводят аббата. Тем временем Фалькон уже пробудил от сонного полузабытья ленивого дьякона. Дьякон устрашился и в одночасье сделался усерден.
А Фалькон отдавал приказы – будто пожар тушить прибежал.
Велел звонить.
Велел созывать народ.
Распорядился послать за консулами, за нотаблями и членами большого совета. Вынь да положь Фалькону нотаблей. Хоть из-под земли!..
Сомлев в страхе и неизвестности, Тулуза, едва только заслышала колокола, встрепенулась: вот оно!.. Сейчас все расскажут, все разъяснят!.. Что – как там Симон? Очень ли гневается? Будет наказывать или нет? И если повесит, то кого?
Сейчас!.. Сейчас!..
Площадь и базилика быстро заполняются людьми. Конники Монфора, отряженные в епископскую свиту, вздымаются над толпой. То и дело расталкивают людей, чтобы освободили путь для городской знати: тем место не на площади, а в соборе.
На ступенях, среди нищих (те-то уж рады-радешеньки приключению), утвердился Кричала – передавать толпе на площади слова, говорящиеся в соборе. Одним ухом Кричала в базилике, другим – вовне, на площади.
Вышел Фалькон – как был, в запыленной одежде, без надлежащего облачения, с одним только посохом в руке.
– Кто это? – понесся шепот.
Фалькон заговорил.
– Возлюбленные дети! Что вы натворили? Зачем подвергли себя смертельной опасности?
Этот голос – высокий, ломкий – многие узнали, ибо нередко слышали его прежде.
– Вроде, епископ это, Фалькон, – зашелестели голоса в паузу, пока Кричала надрывался на ступенях: «Зачем, говорит, опасности себя подвергаете? Смертельной!»
– Фалькон, Фалькон. Епископ. И посох у него.
– Мало ли что посох! Если б в ризах – тогда да, конечно. В ризах – тогда был бы Фалькон, а то…
– Дурные вести доходят до графа Симона, вашего доброго господина. Будто бы за его спиной Тулуза задумала предаться в руки еретиков.
– «За спиной у Симона, значит, Тулуза предалась еретикам! – вот что подумал Монфор», – драл глотку Кричала, а в толпе внимали, ужасаясь. – «Симон о том возьми да проведай! Вот что случилось!»
Тихий, от сострадания трепещущий, голос старого епископа:
– Я знаю, что это неправда. Господь знает, что это неправда. Этого не могло быть. Тулуза клялась Симону в верности. Не могла солгать Тулуза.
И столько спокойной убежденности в словах Фалькона, что слушатели его в то же самое мгновение проясняются лицами, просветляются взорами и невольно кивают головами, доселе клонившимися под тягостью дум. Ну конечно же, не может лгать Тулуза!.. Тулуза никогда не лжет. Вот и Господь это знает.
– Симон, граф Тулузский, в сильном гневе.
– «Гневается Симон. Зол ужасно!» – самозабвенно орет Кричала.
– Я знаю, каков в гневе Симон де Монфор. Вам же лучше не знать этого, ибо гневается он на вас.
В соборе – молчание. Кричала выплевывает на площадь:
– «Симон, говорит, на нас в страшной злобе. Того и гляди в клочья порвет»!
И дает петуха.
Кто-то, захлебываясь, кашляет под самой кафедрой. Консулы растревоженно смотрят снизу вверх – на Фалькона.
Епископ продолжает:
– Возлюбленные дети! Я научу вас. Вы не должны бояться Симона, хотя бы он и сердился на вас. Ведь вы не ведаете за собою никакой вины.
Кричала молчит. Задумался. В толпе начинают наседать:
– Что он говорит? Что епископ сказал?
– Говорит, будто нет на нас никакой вины! – сипло орет Кричала. Те, кто подобрались слишком близко к нему, шарахаются, будто их криком отбросило, – так неожиданно он завопил.
Фалькон в соборе уговаривает – негромко, проникновенно:
– Забудьте страх. Тулузу и Монфора связывают узы, наподобие брачных. Смело идите к нему. Покажите ему, что вы покорны его власти, а он не прав в своих подозрениях. Граф Симон глубоко верует в Господа. Он устыдится.
Кричала надсаживается:
– К Монфору идти советует! К ногам этого франка пасть! Покорность показать! Говорит – тогда, мол, простит…
Собор еще почтительно внимает епископу, а площадь уже волнуется.
– Монфор – франк! Что еще ему на ум взбредет?
– Знаем мы, как повинную голову меч не сечет! Очень даже сечет! Сам сек…
Из-под кафедры спрашивает епископа один из консулов:
– Боязно нам отдаваться в руки Монфора. Кто его знает, Симона? Он – франк…
– Я его знаю. Его знает Церковь. Граф Симон гневлив, но отходчив. Доверьтесь мне. Я сумею вас защитить. Вы же сейчас смело ступайте к Монфору и защищайте Тулузу. – Фалькон тяжко переводит дыхание. – Договоритесь с ним по-хорошему. Пока еще можно… Я удержу его руку.
Время уходит – неудержимо утекает, и с каждой песчинкой в часах его становится все меньше.
Толпа на площади шумит, да так громко, что уши начинают болеть. Откричавший свое Кричала сидит на ступеньках среди нищих. Те делятся с ним водой и дружески давят пойманную на Кричале вошь…
Еще чего – к Симону идти! В ноги ему пасть! Ему в ноги падешь, а он тебя как раз этой ногой по морде – только зубы подбирать успевай. Нет уж, лучше к Саленским воротам идти, там, говорят, Спесивец баррикадой улицу загородил.
