Иерусалимский покер - Уитмор Эдвард (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗
Мунк улыбнулся. Он театральным жестом отвел левую руку и начал читать стихи.
Трубадур дотронулся до струны,
Возвращаясь домой с войны.
Из Палестины песня придет,
К дому дорогу найдет.
Сиви рассмеялся.
Вот именно, сказал он. Стареющий трубадур, вечный скиталец, вечно поет о том, что грехи – и не грехи вовсе, когда они лежат обнаженными на солнце, о том, что только тьма и отчаяние превращают любовный акт в акт сожаления и печали. Но мы говорили о тебе, юный Мунк, и я собирался быть откровенным. Все очень просто. Ясно, что ты хочешь чего‑то и сам не знаешь чего. Я хочу сказать, чего‑то большего, чем просто работа, дом, семья, друзья или что там еще бывает. Это так, не правда ли?
Конечно.
Да, кровь говорит внятно. Моя кровь – это кровь древних греков, веселившихся в ясном солнечном свете, твоя – кровь твоего замечательного прадеда, Иоганна Луиджи Шонди, судя по одному его имени, заметь, у него были самые невероятные предки. Этот загадочный исследователь, неустанные путешествия которого так и остались для тебя загадкой. Все это всего за восемь, кратких лет? Проникнуть в Мекку и Медину и измерить Рамзесово ухо? Питаться финиками в Нубии и проходить по девятьсот миль в месяц? Разглядывать камни опустевшего розового города лишь вполовину младше времени? Да, удивительные деяния.
Я не хочу уходить, резко оборвал его Мунк. В его словах слышалась такая решимость, что Сиви даже растерялся.
Уходить? Да и я не хочу. Но откуда? Из жизни? Из Смирны? Из этого сада, утопающего в весенних цветах?
Из этой части мира, сказал Мунк.
Сиви расслабленно откинулся на спинку стула.
Ах да, Восточное Средиземноморье. Никто в здравом уме и не захочетотсюда уходить. Но разве тебе кто‑то предлагал такую глупость?
Ты.
Я?сказал Сиви, еще более пораженный, чем прежде. Я? Быть такого не может. Даже и говорить не о чем.
Да, ты. Ты говорил о весне, и море, и о далеком береге, но я не собираюсь уезжать в Америку и вообще никуда не собираюсь.
Сиви наклонил голову и счастливо рассмеялся.
Ах, так вот в чем дело. Кажется, ты совсем не так меня понял, юный Мунк. Пойдем, и я покажу тебе кое‑что. Как всегда, смысл всего в нескольких шагах от нас.
Мунк и Сиви прошли через сад и поднялись в дом. На третьем этаже виллы Сиви распахнул балконные двери. Солнце затопило гавань, где все еще теснилось множество кораблей. Толпы гуляющих наводнили набережные.
Вот что я хотел тебе показать, юный Мунк. Эгейское море. Ты уже на далеком берегу, холод и сырость Европы остались далеко‑далеко на севере. А ты уже поставил парус, здесь и сейчас, среди солнца и света, вот и все, что я имел в виду. Теперь понимаешь?
Сиви улыбнулся. Мунк улыбнулся в ответ.
Да, понимаешь. Вот и хорошо. Мне говорили, что ты добился особых успехов, торгуя срочными контрактами. Что ж, если ты уже, по сути, торгуешь будущим, почему бы тебе не попробовать поторговать своим?[25]
Торговля для меня мало что значит, сказал Мунк. У тебя есть твоя мечта о Великой Греции. Но ты же сам сказал: я не знаю, чего хочу.
Сиви рассмеялся. Он раскинул руки, будто хотел обнять море.
Чего ты хочешь? Ну конечно же ты знаешь, чего хочешь. Тебе нужна мечта, как и любому. Но неужели мечта – это все? Просто посмотри, что лежит у твоих ног, посмотри и успокойся. Потому что был ли когда‑нибудь человек, который стоял на этих берегах и немечтал? Это Восточное Средиземноморье, юный Мунк, здесь рождаются все мечты. Люди, давшие западному миру его богов и цивилизацию, пришли отсюда, и тому есть веская причина.
Какая причина?
А я уж испугался, что ты никогда меня об этом не спросишь. Странно, как это молодежь отрицает мудрость старости и хочет дойти до всего своим умом. Духовный опыт не может быть передан, только пережит, и с мудростью то же самое. А в чем причина, Мунк? В свете.В чистоте здешнего света. В этом свете человек чувствует, что для него нет пределов. Здесь он учится видеть, и зрелище, что предстало ему на здешних берегах, опьяняет его. Оно вдохновляет на странствия и подвиги. Не останавливаться на достигнутом, идти дальше, проникать глубже, еще и еще.Отсюда любопытство древних греков и бесстрашие, с которым они познавали человеческую душу. Драмы, которые разыгрывались на этих берегах двадцать пять веков назад, три тысячи лет назад, навсегда останутся непревзойденными. Это был смех, это была трагедия, и вот такой‑то мы и знаем жизнь. Даже сегодня мы знаем о жизни ничуть не больше. И странно, что они скромно объясняли свой смех и свои трагедии вмешательством богов. Это было совсем не так. Это чудо принадлежало только им. Они и были этим чудом. Они стояли на этих берегах, плакали, смеялись и жили этими жизнями.
Старик улыбнулся и погладил усы.
Ну и что ты думаешь обо всем этом?
Ты бесстыжий романтик, Сиви, вот что я думаю.
Может быть. Все равно свет здесь другой.Его можно ощутить, его воздействия не избежать. Поэтому‑то Греция всегда была скорее идеей, чем местом. Когда в прошлом веке появилась современная нация, Александрия и Константинополь были великими городами, а Афины – просто пустынной равниной, на которой горстка пастухов пасла стада у подножия Акрополя. Но это не важно. Идея не умирает. Она только дремлет, и ее всегда можно разбудить. Скажи мне, услышал бы кто‑нибудь когда‑нибудь о дорийцах, если бы они остались у себя на севере, кочуя вдоль Дуная? Всего‑навсего очередное ничего не значащее племя в Центральной Европе три тысячи лет тому назад, которое заботится только о своем зерне и домашних животных и замышляет очередной набег на несколько миль вниз по течению? Этого вполне достаточно, чтобы школьник уснул над учебником. Но дорийцы там не остались. Они сообразили, что надо мчаться сюда, а здесь они научились мечтать – и мечтали, – и результатом стала Древняя Греция во всем ее блеске. Да, Мунк, дорийцы должны послужить тебе уроком. Кстати, когда ты выполнял задание «Сар», до каких пор тебе удалось проследить следы Стронгбоу?
До южных окраин святой земли, вот и все. Ничего более конкретного.
Вот как? Что ж, могу тебе сообщить, что его путь закончился в Йемене. Там он умер.
Стронгбоу мертв?
Да, уже четыре года. Это случилось как раз перед войной. Вовремя, ты не находишь? Одна из крупнейших фигур девятнадцатого века, наследник Иоганна Луиджи в этой части мира, умирает накануне великой войны, которая положит конец его веку.
Откуда ты все это знаешь?
Откуда? промурлыкал Сиви. Разве я не знаю все чужие тайны? Такая уж у меня репутация, но в этот раз все оказалось куда проще. Мне сказал сын Стронгбоу.
Сын? Я не знал, что у него есть сын.
Тем не менее он есть, но я не могу открыть тебе, кто это. Он носит другое имя.
Мунк рассмеялся.
В этой части света вообще существует хоть кто‑нибудь, кто не откровенничал бы с тобой?
Они вернулись в сад. Сиви откупорил бутылку узо, стоявшую на столе, и принюхался к горлышку. Он одобрительно кивнул и наполнил стаканы.
Чай нам сегодня не поможет. Определенно нужно узо, замутим прозрачную жидкость солидной порцией льда.[26] Очистим сознание перед наступлением вечера. А пооткровенничали со мной еще не все. Но я не удивлюсь, если кто‑то, кто еще не успел собраться с мыслями, решит воспользоваться моими услугами сегодня вечером, разумеется после того, как стемнеет. Видишь ли, дело в том, что, когда я сопоставляю факты, это вселяет в людей уверенность и спокойствие. С одной стороны, мой отец был вождем войны за независимость Греции и большим другом Байрона. Мужественная героика, иными словами, звуки горна, атака, развевающиеся плащи, занесенные мечи и сурово сдвинутые брови, поэт‑воин в стремительном галопе и все такое. И есть другая сторона: все знают, что когда я приду в оперу и сниму плащ, то мое платье и мои украшения окажутся столь элегантны, что ни одной женщине и не снилось. Я, короче говоря, есмь воплощение причудливых противоречий жизни. И потому достоин доверия.
