Страж. Тетралогия - Пехов Алексей Юрьевич (читать книги без txt) 📗
Юстирский пот — страшная штука. Он начинается совершенно невинно — с легкой сыпи на незначительном участке кожи, обычно на тыльных сторонах запястий или предплечьях. Затем сыпь разрастается, превращается в темно-синие волдыри, которые лопаются кровавой пеной, с ознобом, жаром, потливостью, болью в костях и суставах, сухостью во рту. После приступа лихорадки начинается сильная рвота, резкая боль в животе, судороги. Это может чередоваться с новыми волнами лихорадки, а может сразу привести к последнему этапу.
Сквозь кожные поры, словно пот, начинает сочиться кровь. Многие из заболевших бредят, многие впадают в агрессивное безумство, бешенство, остановить которое можно лишь клинком или пулей, и это милость для тех, кто встал на дорогу такой смерти. Потому что утром ты можешь быть здоров, а к ночи уже стать посиневшим, скрюченным трупом, который зароют в землю, разумеется, если будет кому этим заниматься.
На воротах большой усадьбы висело прибитое гвоздями изуродованное тело. Его ноги были обглоданы до костей. Слишком рано для людоедства, до голода еще далеко, люди гибнут быстрее, чем кончаются продукты на складах и в лавках, а значит, здесь погулял кто-то из темных душ, потому что на собак это никак не похоже — слишком большие зубы.
Страх притягивает темные души. Они безумеют от его едкой вони и приходят к живым лишь для того, чтобы сделать их мертвыми.
— Пейте! Веселитесь! Радуйтесь! — высокий, срывающийся женский голос раздался справа.
Полуобнаженная девица, в одной лишь юбке, с розовым венком на голове, облитая вином и все еще сжимающая кубок в руке, пьяно хохоча, выскочила из дома, развернулась и угодила в объятия мужчины-преследователя. Он обнял ее, бережно и осторожно, потянул за собой, что-то шепча на ухо.
— Радуйтесь! — громко крикнула она, всхлипнула и разрыдалась.
Мужчина отвел ее к стене, пропуская мула, тянувшего за собой телегу с трупами. «Дон-дон-дон» пел колокольчик, оповещая всех, что можно отдать сборщику тех, кто умер. Женщина плакала, не переставая. Когда я уже покидал улицу, до меня донесся приглушенный, отчаянный крик:
— Радуйтесь!
Но радости в Солезино не чувствовалось.
«Кра-кра-кра!» — гортанно кричали вороны на покатых городских крышах. Для них настало настоящее раздолье.
Кто-то красной краской написал на белоснежной стене старой церквушки: «Господи, спаси всех нас!» Не знаю, услышали ли его на небесах, но в маленьком парке, сразу за церковью, был настоящий ад. Количество мертвецов на земле не поддавалось исчислению. Три, может быть, четыре сотни одетых, раздетых, богатых, бедных, мужчин, женщин, детей, стариков, благородных синьоров, торговцев и священников. Несмотря на рассвет, здесь было полно мух, а ветви всех окрестных деревьев были заняты обожравшимися воронами.
Среди нагромождения синекожих людей с изуродованными, застывшими в немом крике лицами танцевал старик со всклоченной, неопрятной бородой. Он вопил что-то нечленораздельное, подкидывал ноги, приседал, размахивал руками и двигался боком, словно старый краб, исполняющий пляску святого Витта. Вместо одежды на нем были какие-то лохмотья и совершенно новый меховой колпак, слишком дорогой для такого оборванца.
Судя по виду танцора, ему нравилось сходить с ума на кладбище под открытым небом, среди разлагающихся трупов. Я бы проехал мимо, если бы за этим безумием не наблюдала душа.
Она была темной, несмотря на то, что ее тело мягко светилось перламутровым блеском. Высокая, выше любого человека, с узкими кошачьими глазами, длинными, похожими на паучьи лапы, пальцами и улыбкой на зависть моему Пугалу. Она скалилась ровными, блестящими, человеческими зубами, покачивая массивной головой в такт движениям старика. Тварь точно так же, как и человек, наслаждалась нелепым танцем.
Я натянул поводья, думая, что это может быть — потому что ни о чем подобном раньше никогда не слышал. Душа заметила меня и усмехнулась мерзко, с чувством собственного превосходства. В один удар сердца оказалась рядом с не видящим ее стариком, наклонилась, вцепилась челюстями сзади в его шею, мотнула головой, словно пес, вырывая большой кусок окровавленной плоти.
— А-а-а-а! — заорал старик, выпучив глаза. — Меня поцеловал Дьявол! Меня поцеловал Дьявол!
Из его шеи бил фонтан крови, он бросился прочь, но споткнулся о мертвое тело, упал и больше уже не поднялся. Я создал фигуру, обрушив на перламутровую гадину невидимое пламя, но она ловко уклонилась, перепрыгнула через оград}-, вскарабкалась по стене, оказалась на крыше и, послав в мою сторону зловещий и многообещающий взгляд, сгинула.
Я чертыхнулся, бросился наперерез, надеясь, что долго по крышам она не пробежит, так как квартал заканчивался. Нырнул в узкий смрадный проулок, где кто-то стонущий схватил меня за край штанины. Я вырвался, ударил ногой, она угодила во что-то тошнотворно-мягкое, кто-то всхлипнул, закричал, заголосил, я нырнул в дверной проем, пролетел через комнату, едва не опрокинув стол с грязной посудой, выпрыгнул в разбитое окно, сорвав плечом тонкую занавеску. Оказавшись на улице, я задрал голову вверх, удерживая наготове знак.
Прошла минута, за ней другая, но тварь так и не появилась.
Лишь очередной собиратель трупов посмотрел на меня и сказал из-под плотной повязки:
— Чего зря бегаешь? Покойников выноси, парень.
Я выругался и пошел обратно, решив больше не лезть в переулки. Когда я вернулся к коню, которого (какое чудо!) никто не украл, мертвого старика среди трупов не было. Душа умудрилась меня надуть. Пока я бегал, словно дурак, она вернулась и забрала свою добычу.
Палаццо кардинала Амманати фасадом выходил на площадь Трех фонтанов. Для того чтобы попасть на нее, мне пришлось бы проехать по Сальной, извилистой и сейчас неспокойной. Я услышал, как оттуда раздаются одиночные выстрелы, решил не рисковать по-пустому, свернул возле позорного столба налево и переулком добрался до ограды палаццо с противоположной от площади стороны. Ворота были заперты, пришлось повозиться, подбирая фигуру, способную справиться со сталью. После наложения чар, я сунул кинжал в замочную скважину, и когда раздался хруст, взял коня под уздцы, толкая решетчатые створки плечом.
Раньше здесь стояла охрана, но теперь никому не было дела до тех, кто приходит. Меня никто не остановил и не спросил, что я тут забыл. Я закрыл ворота, накинул на них цепь, создавая иллюзию того, что их не трогали.
За время моего блуждания по городу уже достаточно рассвело, чтобы можно было рассмотреть большой инжировый сад и широкую дорожку, ведущую к идеально круглому пруду с кувшинками и неподвижной водой.
Под дальними деревьями с низкими ветвями и широкими листьями находилось несколько свежих могил. Аккуратных и ухоженных, разительно отличающихся от того кошмара, что я видел в других частях Солезино.
Со стороны палаццо появился большой черный мастино. Он остановился в десяти шагах от меня, мощный и мускулистый, со вздыбленной шерстью на толстом загривке, понюхал воздух, узнал меня, вильнул некупированным хвостом.
— Здравствуй, Тигр, — сказал я.
Пес смело подошел, позволил потрепать себя по голове и легкой трусцой направился к зданию, в котором светилось несколько окон на втором этаже. Пожилой человек в повязке и парадной ливрее ждал меня на крыльце:
— Вы страж, синьор?
— Да, — ответил я.
— Ваши друзья наверху. Я позабочусь о лошади.
— Вы один из слуг кардинала?
— Последний из них, синьор.
Тигр взбежал по широкой мраморной лестнице, и я последовал за ним. Мои шаги и цоканье его когтей гулким эхом отражались от пола и неслись к высоким расписным сводам. В зале, куда привел меня пес, тотчас же улегшийся на бок возле потухшего камина, все еще горело множество свечей.
За столом сидели трое стражей.
— А вот и провинившийся, — сказал русоволосый, уже немолодой мужчина с глазами цвета стали и приятным, открытым лицом. — Ты сильно разозлил магистров, парень, раз тебя прислали ко мне, в эту выгребную яму, будь она проклята во веки веков.
