Архаические развлечения - Бигл Питер Сойер (книги онлайн бесплатно серия txt) 📗

Он протянул к Эйффи руки и легкой походкой тронулся к ней через рощицу, и тень, пританцовывая, поскакала за ним.

На этот раз она не отпрянула, отпрянул Фаррелл, избавившийся и от тени, и от какого-либо желания смотреть, что будет дальше. Переваливаясь на карачках, как селезень, он неуклюже, задом заковылял вон из-под деревьев и, добравшись до открытого места, встал, отряхнулся, повернулся и заморгал, обнаружив прямо перед собой каштаново-карий взгляд и коротко подстриженную бородку черного Сарацина.

– А. Вот вы где, – вежливо произнес Сарацин.

– Совсем не уверен, – искренне ответил Фаррелл. За его спиной, в рощице мамонтовых деревьев дважды, испуганно и счастливо, хохотнула Эйффи. Сарацин ее, казалось, не слышал.

– Благородное общество топочет ножками и голосит, желая, чтобы вы сыграли на бис, – сказал он. – Пора открывать второе отделение.

Фаррелл, нелепо радуясь тому, что видит Сарацина, расплылся в такой улыбке, что у него заныли щеки.

– А где же ваша замковая тарабарщина? Вы не боитесь, что вас за подобные разговорчики лишат профсоюзного билета?

– Я бард, друг мой, – ответил Сарацин. – Мне разрешается. Я поставляю им полные циклы баллад на гаельском, арабском, валлийском, датском, старо-английском и англо-норманнском плюс большие куски из «Carmina Burana [7]». Так что приходится давать мне поблажку.

Смех Эйффи оборвался на резком и одиноком вскрике, но Сарацин уже пропустил свою руку под руку Фаррелла и развернул его в сторону лужайки, не прерывая непринужденного и приятного разговора.

– Да бардам и нельзя их не давать. Загляните как-нибудь на бардовский фестиваль, и вы сразу поймете, почему я так говорю. Всем прочим выходить из образа негоже, но коли речь зашла о состязаниях бардов, то черт возьми, за что только нам не приходится браться! Мне однажды выпало перелагать в ямбические терцины всю грандиозную эпопею Кинг-Конга. Битый час я из нее выбирался.

Пока они продолжали путь, Сарацин продолжал болтать все с тем же изяществом и, не дожидаясь вопросов, сообщил среди прочего, что он – один из основателей Лиги Архаических Развлечений.

– Я, Симон, Пресвитер Иоанн, Олаф и, может быть, еще с дюжину отборных чудаков, помешавшихся на Средних Веках, все мы молотили друг друга на заднем дворе у Гарта. Ни правил, ни организации – мы просто сходились время от времени и предавались этому занятию. Хотя конечно, уже и в те дни находились ребята, которые изготавливали для нас моргенштерны из крокетных шаров и велосипедных цепей, используя вместо цепов автомобильные антенны. Так что в конце концов возникла необходимость хоть в каких-то правилах, а тогда уже люди стали приходить целыми семьями и пришлось приискать занятие и для женщин. Без женщин мы бы никогда не создали Лигу.

– Но главным и поныне остаются поединки, – сказал Фаррелл.

Сарацин покачал головой.

– Не в том смысле, какой вы вкладываете в эти слова. Мы – театр, мы предоставляем людям вроде Елизаветы сцену, на которой она может стать развращенной, любострастной, загадочной Кровавой Графиней из Трансильвании – и поверьте мне, в реальной жизни она очень редко проявляет какие-либо из этих качеств. Или возьмите Симона Дальнестранника. Симон – юрист, составляет какие-то контракты и ненавидит свою работу. И себя тоже ненавидит за то, что побоялся вовремя объяснить родителям, до чего ему не хочется становиться юристом, ненавидит за то, что боится бросить юриспруденцию и начать все заново, основав где-нибудь в Белизе небольшую авиалинию. Здесь же – здесь он кондотьер, вольный капитан, лучший боец в Лиге после Эгиля Эйвиндссона, здесь он ничего не боится. А все, что делаем мы – это предоставляем ему место, в котором он по уикэндам может обращаться в Симона Дальнестранника.

– А для Никласа Боннера у вас место найдется? – тихо спросил Фаррелл.

Сарацин улыбнулся неуверенно и кротко, как если бы не вполне расслышал вопрос, но страшился в этом признаться, однако рука его, обвивавшая руку Фаррелла, дрогнула, а непринужденная поступь немного ускорилась. Фаррелл спросил:

– Ну, а вы? Что дает вам эта столь удобная репертуарная труппа?

Сарацин погрозил ему пальцем и нахмурился с такой элегантной суровостью, что Фаррелл не получил и отдаленного представления, остерегают ли его от чего-то, осуждают или попросту весьма странным образом вышучивают.

– Два совершенно различных вопроса, добрый мой миннезингер. Кто я, как не чернокожий, оказавшийся достаточно глупым, чтобы получить классическое образование – и заметьте, здесь, на танцах, присутствует множество людей, которые и этого вам о себе не расскажут. Тут у нас, знаете ли, все как во времена Золотой Лихорадки – люди не желают, чтобы к ним лезли с вопросами о том, как они прозывались там, в Штатах. В именах кроется магия, собственно, никакой иной магии и не существует, это известно любой культуре. Если у вас хватает здравого смысла, то вы даже богам не позволите вызнать ваше настоящее имя.

Внезапно он встал и улыбнулся Фарреллу совершенно по-новому: узкой, как бы припухлой улыбкой существа, способного большую часть жизни питаться личинками, молодыми побегами и ежевикой – большую, но не всю.

– И однако же кто я здесь, как не Хамид ибн Шанфара, поэт и сын поэта-изгнанника, историк, повествователь, Придворный Хранитель Легенд и Архивов. В кое-каких областях на юге Сахары меня могли б называть griot'ом. [8]

Скругление лба его, невысокого и гладкого, в точности отвечало изгибу свисающей у него с кушака маленькой сабли.

– Значит и вам от него привет, – сказал Фаррелл. – Какая приятная встреча.

Только в каштановых глазах и мелькнуло нечто в ответ на слова Никласа Боннера.

Хамид небрежно продолжал:

– Обучить же этому невозможно. Наверное, я мог бы где-то преподавать все, что узнал в Лиге, но меня никогда не посещало такое желание. Я изучал это не для того, чтобы учить других. Мне просто хотелось пребывать в моем теперешнем качестве, что далеко не всем кажется понятным, – он снова пошел вперед, искоса поглядывая на Фаррелла. – Это как у вас с лютней, да?

– Как у меня с лютней, – согласился Фаррелл. – И как у Эйффи с магией, да?

Хамид не отвечал, пока они не подошли почти к самому краю лужайки. Там уже опять танцевали – бранль, если судить по музыке, звуки которой мешались со смехом. В конце концов Хамид произнес:

– Ну, и это ведь тоже роль, такая же, как трубадур или бард. В Гиперборее – знаете, там, в Сакраменто – имеется одна дама, занимающаяся ведовством, или Древними Верованиями – это можно назвать по-разному. Внешне она вылитый картотечный шкаф, а послушать ее, так колдовство – это что-то вроде органического мульчирования. В Королевстве Под Горой свои ведуньи, те все больше ауры читают да предсказывают землетрясения. А у нас Эйффи, – он немного замялся и отпустил руку Фаррелла, чтобы заново перемотать свой индиговый тюрбан. – Так вот, я не знаю, видели ли вы, чем она там забавлялась…

– В том-то и горе, что видел – грустно сказал Фаррелл.

Теперь Сарацин явно заторопился, они уже приближались к танцующим, и Фарреллу приходилось шагать помашистей, чтобы держаться с ним вровень.

– Хамид, – сказал он, – мы друг друга не знаем, я забрел к вам случайно и все это не моя забота. Но вы здесь имеете дело вовсе не с культурно-антропологическим аутсайдером, который сажает фасоль непременно голышом и только при полной луне. То, с чем вы имеете дело – это самая настоящая баба-яга.

Хамид, не взглянув на него, фыркнул.

– Друг мой, Эйффи для нас – подобие талисмана, она выросла вместе с Лигой. А в колдунью она играет с младых ногтей.

– По-моему, она заигралась, – сказал Фаррелл. – Послушайте, я с удовольствием, с самым что ни на есть располнейшим удовольствием поверил бы, что она репетировала со своим ухажером какую-то школьную пьесу или даже выполняла некий обряд, имеющий целью увеличить плодородие здешних земель. Или что меня одолели галлюцинации, или что я все неправильно понял.