Страж штормов - Вурц Дженни (электронные книги без регистрации TXT) 📗
К этому времени женщина перестала бороться, и, боясь, что она потеряла сознание, Эмиен развернулся, оттолкнулся ногами от дна и рванулся к поверхности.
Вдруг что-то полоснуло его по запястью, и неожиданная боль заставила Эмиена разжать пальцы. Татагрес дернула его за другую руку, которой он все еще сжимал ее рубашку. Эмиен выпустил ее и всплыл, жадно хватая ртом воздух; у него кружилась голова. Его хлестнула волна, но за мгновение перед тем, как его снова утянуло под воду, он успел разглядеть на своей руке ровный порез. Сомнений не было: Татагрес ударила его ножом, чтобы освободиться.
Ошеломленный, Эмиен снова попытался всплыть, но волны трепали его, как тряпичную куклу, колотили о кораллы, раздирали одежду и кожу. Весь избитый, покрытый синяками и кровью, Эмиен вдруг почувствовал, что течение изменило направление, и, когда волна повлекла его в море, здоровой рукой попытался нашарить опору. Его пальцы заскребли по водорослям, ракушкам и наконец ухватились за скалу. Вцепившись в нее, Эмиен держался, пока его не перестало тащить назад.
Потом он отпустил скалу, оттолкнулся что было сил, всплыл и успел вдохнуть, прежде чем его накрыл следующий вал и закрутил, как щепку в водовороте. На этот раз, еще до того, как волна отступила, он ударился коленом о дно, поплыл вперед и наконец достиг-таки мелкого места, где можно было встать. Здесь вода стелилась кружевным покрывалом и скользила по песку со звуком, напоминавшим хрипловатый смех.
Эмиен выбрался на берег и, тяжело дыша, упал на влажный песок Скейновой Границы.
В горле у него першило, по щеке, плечу и руке текли струйки крови. Отблески мокрых ракушек и слюды резали глаза, поэтому он опустил веки. Вдыхая сладкий чистый воздух, он долго лежал неподвижно, из-за шума прибоя не услышав приближающихся шагов и не заметив Татагрес, пока не открыл глаза. Женщина стояла над ним, ее волосы прилипли к воротнику, как мокрые шелковые ленты, капли с одежды падали юноше на лицо.
Татагрес с самым бесстрастным видом теребила узорчатую рукоять кинжала, который висел на поясе, но когда она заговорила, в ее голосе ясно слышался гнев:
— Это было последним предупреждением, мальчик. Больше ты не прикоснешься ко мне без моего дозволения, неважно, зачем и при каких обстоятельствах. Если ты еще раз осмелишься на такую безрассудную глупость, ты уже не отделаешься жалким порезом. Понятно?
Эмиен откашлялся, чувствуя во рту привкус крови. В его руке пульсировала боль, ободранные ладони горели так, словно их исхлестали кнутом. Но эта боль не шла ни в какое сравнение с болью от глубокой душевной раны, которую только что ему нанесли. Не вставая с песка, Эмиен извинился, и Татагрес ушла, а он продолжал лежать… Слезы на его лице мешались с соленой водой.
Однажды, когда Эмиен был еще маленьким мальчиком, он случайно запутал рыбацкую сеть. Отец перелез за борт, чтобы исправить его оплошность, запутался в сети и утонул. Тогда Эмиен был слишком мал, чтобы до конца понять, что случилось, но сейчас он был достаточно взрослым, чтобы чувствовать ответственность за тех, кого любил. И вот теперь он сначала подвел сестру, а теперь его ткнули лицом в грязь — а почему, он толком не мог понять. Лежа на берегу Скейновой Границы, Эмиен плакал в последний раз в жизни. Отныне, решил он, он будет видеть только слезы, текущие из глаз других людей.
С этого момента он окружил себя стеной жестокости и эгоизма, и эту крепостную стену уже никто не мог сломать.
Хеарвин наблюдал за ним со скалистого выступа над берегом, и ветер теребил промокшую мантию колдуна, когда тот задумчиво прищурился, глядя на юношу с Имрилл-Канда.
— Ты допустила ошибку, — тихо проговорил он, и хотя Татагрес не было рядом, она уловила его слова. — Боюсь, на сей раз ты нанесла ему слишком глубокую рану. И кто за это заплатит?
Хеарвин подождал, но не услышал ответа Татагрес. Колдун тоже замерз и устал, поэтому больше он не стал раздумывать над этим вопросом.
8. СКЕЙНОВА ГРАНИЦА
ИЗ СЕМИ МАТРОСОВ, спасшихся на пинасе после гибели галеаса «Ворон», только четверо добрались до берега Скейновой Границы. Выжившие моряки, а вслед за ними Хеарвин и Татагрес добрались до лощины рядом с глубоким чистым прудом, напились и уснули, чтобы прийти в себя после пережитого.
Эмиен не последовал их примеру. Он нашел место на берегу впадавшего в пруд ручья, где над водой нависали ивы, а вокруг деревьев торчали стебли рогоза. Чистый мелкий ручеек перекатывался через обкатанные камни; Эмиен встал рядом с ним на колени и напился. Вода оказалась слаще, чем в солоноватых источниках Имрилл-Канда, но не доставила ему радости. Под унылые песни болотных дроздов он не спеша искупался, вымыв соль из волос и одежды, и перевязал порез на руке полоской ткани, оторванной от рубашки. Он смертельно устал, его глаза горели и закрывались сами собой, но отдыхать он не мог. Враждебность Татагрес лишила его уверенности в себе, спутала мысли настолько, что они носились кругами, как стая собак, сбитых с толку противоречивыми запахами. Эмиен ничего не понимал в происшедшем и чувствовал лишь горечь и желание вернуться к тяжелой жизни на Имрилл-Канде. Но гибель Таэн навсегда закрыла ему дорогу домой.
Преследуемый неотвязными воспоминаниями о родном острове, на берегу которого он ребенком собирал ракушки, Эмиен кончил накладывать повязку и зубами затянул узел. Порез был неглубокий, но сильно болел, и через ткань вскоре проступили пятнышки крови. Красный цвет напомнил Эмиену о следах, которые его кнут недавно оставлял на спинах матросов. На Имрилл-Канде он чувствовал отвращение к любой жестокости, но на пинасе и не подумал усомниться в правильности своих действий. Даже сейчас он ни о чем не жалел: ведь он лупил матросов не из злости, а для того, чтобы добиться от них беспрекословного подчинения, от которого зависело их общее спасение.
Эмиен прислонился к стволу ивы, потирая перевязанную руку; дрозды над его головой замолчали и перепорхнули на верхние ветки. Эмиен ведь не знал, что Татагрес и без него легко доплыла бы до берега Скейновой Границы. Он не знал, что она так в себе уверена, — но это же не преступление! Он хотел защитить женщину, его поступок был правильным и человечным, в отличие от поступка Татагрес.
На другом берегу заверещала сойка. Эмиен задумчиво провел пальцем по повязке, поняв, что Татагрес не собиралась серьезно ранить его. Порез был неглубоким и не помешал ему плыть. Если верить словам колдуньи, она пырнула его в знак предупреждения, что впредь не потерпит такого. Точно так же делал он, когда пускал в ход кнут, чтобы матросы не ленились. Эмиен вздрогнул и похолодел от внезапной догадки. Что, если Татагрес ранила его, чтобы сделать из него именно того человека, который был ей нужен?
Эмиен взволнованно вскочил на ноги, и коричневые болотные дрозды испуганно умчались прочь, громко хлопая крыльями. Теперь, когда их крики смолкли, стало лучше слышно журчание ручья, но юноша не обращал внимания на успокаивающие звуки: в его ушах звучали слова Анскиере, произнесенные в тот день, когда Эмиен в последний раз видел свою сестру живой: «Воды мира глубоки. Прокладывай курс осторожно, сын Марла!» Страж штормов произнес это так уверенно, как будто заранее знал, как сложится жизнь Эмиена.
Но самодовольно-покровительственный тон всегда раздражал Эмиена; вот и сейчас он почувствовал жгучий гнев и пнул лежащий на берегу камень, послав его в ручей. Раздался плеск, в воде замелькали мелкие рыбешки, но юноша ничего не замечал: перед его глазами стояло лицо волшебника. Ивы склонялись под ветерком, гладя плечи Эмиена, и ему показалось, что он запутался в сетях судьбы, которой никогда бы себе не пожелал. Чувствуя, что вот-вот потеряет самообладание, Эмиен развернулся и напролом, через кусты, побежал к морю.
Залитый солнечным светом берег был словно засыпан снегом — но на самом деле то были осколки мелких ракушек. Вид открытого моря успокоил Эмиена, он пошел вдоль линии прибоя, высматривая гладкие камни размером с кулак, которыми обычно пользовался при охоте на кроликов. На лугах Скейновой Границы росла густая трава; юноша уже видел там кроличий помет и решил, что этих зверюшек здесь должно быть много, причем жирных. Если найти хорошую засидку, их будет не трудно добыть. На Имрилл-Канде охота на кроликов была его любимым способом уйти от бесконечного будничного труда, от неблагодарной доли, которая доставалась в удел беднякам. Нет, все-таки хорошо, что он покинул родину, просто ему надо побыть наедине с самим собой, чтобы найти в жизни новую цель.
