Последняя песнь до темноты (ЛП) - Мьер Илана С. (читать книги без регистрации полные txt) 📗
ГЛАВА 14
Почти месяц в пути, огни лета догорали. Воздух стал прохладнее, ветер торопился по склонам травы, где заночевали Дариен Элдемур и Хассен Стир. Они шли по полям, а не главным дорогам, скрывали кольца и лиры, двигаясь среди ферм вокруг Тамриллина. Порой они работали в поле, чтобы поесть горячей еды и переночевать в сарае. Путь был долгим, чтобы сбросить погоню.
Созрели яблоки. Дариен вспомнил праздник урожая в Элдемуре. Они пировали каждый год, готовили то, что созрело. Он жалел, что пропустил этот год. Он не знал, что о нем думали, если новости уже пришли из столицы.
Может, стражи короля уже побывали у них, хотя Никон должен был понять, что Дариен не побежит глупо в руки матери.
Если Хассен и думал о семье, он не подавал виду.
Им нужно было целыми дойти до гор. Дариен не хотел думать, что будет дальше, зная, что плана у него дальше не было. Эдриен Летрелл говорил, что Путь где-то на северо-востоке в горах, но многие искали его и не нашли.
Но Дариену снился Валанир Окун, если это был сон.
У каждого своя дорога, пелось в песне. У поэта вечная дорога. Безымянный Пророк отметил это задолго до рождения Дариена, но он видел правду в этих словах. Все поэты блуждали по дороге короля, по тропам в лесу, в телегах среди камней. Да, получив титул Пророка, он мог остаться в доме аристократов и передавать знания, развлекать народ. Но редкие поэты достигали этого ранга, так что многие надеялись просто бродить, найти слушателя, завести семью и детей. Это выбирали почти все из них.
Удовлетворение и память о мечтах у костра.
Дариен шел другим путем. Они с Марленом отличались от других учеников Академии, их влекло друг другу, словно зовом крови. Марлен решил дружить с Дариеном, хотя ребята из престижных домов хотели общаться с юным Хамбрелэем. Дариен не спешил радоваться, и он гордо носил имя Элдемура, хоть оно и не было высоким. Он все же мог встать в один ряд с Окуном и Летреллом.
Дорога, по которой они шли с Хассеном, была похожа на их путь с Марленом. Дорога оставалась дорогой. Они срезали через лес и тропы, останавливались в домиках, чтобы поесть и помыться, не зная названия деревушек. Они не пели за деньги, чтобы не выдать себя, их лиры были замотаны в ткань и скрыты в сумках, кольца Академии висели на шнурках на шеях.
Когда они работали без рубах в полях, кольца лежали в сумках. Солнце било по шеям, и Дариен не был так готов к труду, как Хассен, но еда в конце дня была вкусной, и Дариен даже сочинял песню о такой работе. Дочь фермера с голубыми глазами робко моргала, отводя взгляд, в куплете, а в другом был ветер на поле пшеницы. Когда он смотрел, как мальчик-фермер поет глупую песню, пока косит — он сам был таким мальчиком, худым и смешливым — Дариен ощутил, что у всего есть модель, и даже этот цикл был больше, чем просто его попытка бросить прошлую жизнь. Преуспеют они или нет, но дом фермера останется здесь, и мальчик вырастет в мужчину, забудет двух странников, что работали пару дней в полях его отца. Эти моменты улетали с летним ветром.
Хассен Стир был тихим напарником. Дариену было сложно сперва, он привык к болтовне с Марленом за годы, к их подколкам, опасным шуткам и веселью, ведь остроты их не пугали.
Он просил убить его. Это не давало покоя Дариену. Он знал его столько лет, а тут это.
Одной ночью они ночевали в лесу и заговорились.
— Я такого не ожидал, — сказал Хассен. — Но он всегда был в стороне, Дариен. Ты не видел, — он сжал кулак. — Я бы убил его за тебя. Жаль, меня там не было.
Дариен жалел, что рассказал Хассену об этом. Глаза Марлена, полные презрения к себе… и слабости. Его друг всегда был сильным, гордым, равным ему.
— Ты бы не хотел это на своей совести, — сказал он. Он не рассказывал Хассену о своем сне, не думал, что это будет хорошо принято: уж очень Хассен был логичным.
Но не только. Хассен был талантом, и он занял бы второе место в конкурсе, если бы не пошел за Дариеном. Дариен вспомнил, как Марлен презирал огненный характер Хассена и нехватку мягкости, и его злило, что он думал о таком.
Может, вина заставила Дариена спросить после недель пути и в ночи:
— Ты жалеешь, что пошел со мной?
Короткая пауза. Хассен спокойно сказал:
— Мне было жаль, когда я бросил серый плащ и убежал со сцены. Мне было жаль, когда я нашел тебя и понял, что делать. Я не так все планировал, но… это правильно. Не важно, жалею я или нет.
Дариен отвел взгляд, словно скрывал мысли, хоть и было темно. Хотелось рассказать Хассену о кофе, трупе мастера Бейлинта, видении Сарманки. Но он будет звучать безумно.
Хассен пошел за ним, это было ответственностью. Дариен шел за зовом сна, за Валаниром Окуном, а тот — за Эдриеном Летреллом.
Но Эдриен Летрелл ни за кем не шел.
Звезды были яркими сегодня, море кристаллов, где Дариен мог затеряться перед сном. Но холод осенних ветров дразнил его кости. Было поздно ошибаться. Он дал себе уснуть и проснулся утром без сомнений.
* * *
Дом был слишком тихим. Так было у Рианны после того, как Лин ушла. Дариен, Нед, теперь Лин, и хуже было, потому что отец Рианны отдалился, затерялся в своем мире. Странные люди приходили к ним домой ночью и быстро уходили. Рианне не давали их даже мельком увидеть.
Только раз за последний месяц лета отец заговорил с ней по делу, сказав:
— Думаю, в этом году мы отправимся на юг раньше. Что думаешь?
— Не знаю, — сухо сказала она. — Аван, в чем дело? Я не понимаю.
— Ни в чем, милая, — он выдавил улыбку. Это и указывало, что что-то не так, но, пока она пыталась вытянуть причину, он лишь шире улыбался и говорил вышивать. Рианна пыталась выпустить злость, и ей повезло, что у нее был кинжал и камни, которые она поднимала каждый день в саду, с интересом и удивлением глядя на мышцы, что стали сильнее на руках.
Ее клинок летал раз за разом, отражая ее мысли. Она злилась на отца, Дариена, Лин и даже Неда. Удар, которому Лин ее научила, подходил к настроению Рианны, и она отрабатывала его снова и снова. Запястье болело к концу дня, и она купала его в теплой воде и уксусе. Она читала книги поэзии, но они стали злить ее. Все было хорошо у поэтов, которые бродили по городам, описывали приключения словами и музыкой. Она могла написать только нечто бесформенное, яростное. Без музыки.
«Позволишь ли ты мне дальше мечтать о тебе?».
Записку передал Рианне высокий добрый поэт Хассен после конкурса. Последние слова Дариена перед тем, как он пропал из ее жизни, возможно, навеки. Мечты ей не помогали. Она лежала без сна, говорила с ним в голове. Ей надоело мечтать.
* * *
Купить напиток стало сложнее. Если кто спросил бы у Марлена Хамбрелэя, что изменилось после победы, он бы отметил сухость. Стоило ему войти в «Кольцо и Бутыль», все разговоры затихали. Он ощущал на себе взгляды, полные подозрений.
Они точно обсуждали, как недавно задержали юного поэта, хвалившего в песне Дариена Элдемура, ставя его в пример всем поэтам. Песню не одобрили, но поэт неделями пел ее на вечеринках, куда его звали.
Через неделю после ареста поэт публично отрекся от своих слов на площади, он казался маленьким и пристыженным среди королевской стражи. Все знали, почему он отрекся, иначе его четвертовали бы, как делали раньше. Ему дали выбор, потому что Никон Геррард вряд ли хотел бы, чтобы юный поэт стал символом восстания. Его отпустили, но ногти вырвали, и он уже не мог играть на лире. Никто не удивился, когда он вскоре пропал.
Песня Пиета Абарды стала известной после этого: умная сатира высмеивала буйные поступки юных, а потом спрашивала в конце, нужно ли убеждение. Никто не думал о Пиете, как об идеалисте, и это изменение повысило его популярность. И в тавернах по ночам за кружками и дымом табака стали проводить сравнения идеализма Пиета и амбиций Марлена Хамбрелэя, который продал друга и душу в погоне за силой.
Эта деталь злила Марлена больше всего, мелюзга, которая смогла убедить народ, что он благородный. Марлен знал лучше, но его, конечно, не спрашивали.
