Теневой путь 4. Арена теней (СИ) - Мазуров Дмитрий (мир бесплатных книг .txt) 📗
Перед моим взором предстала обычная кожаная броня, выкрашенная в чёрный цвет. Но, взяв её в руки, я понял, что-то с ней не так.
- Похоже, ты догадался. Эта броня двухслойная, а внутри неё вшиты металлические части, благодаря чему повышается защита, но подвижность не затрудняется. К тому же она не издаёт шума при перемещении.
- Отличная вещь, - искренне похвалил эту броню я, и лицо Грода тронула улыбка. - Можно мне ещё пару метательных кинжалов?
- Конечно, думаю, вот эти вам подойдут, - доставая из под прилавка пару воронёных метательных кинжалов, произнёс продавец.
- И сколько с меня за всё это чудо?
- О, всего ничего, каких-то пять золотых.
- Хм, Горд, не наглей, - нахмурился мой сопровождающий.
- А, да, просто, Бер, это я по привычке, - виновато улыбнулся он, - Конечно, отдам всё за четыре золотых.
- Это уже приемлемо, - кивнул, глядя на меня здоровяк.
- Беру, - ответил я, выкладывая на стол запрашиваемую сумму.
Новую броню я сразу одел под свой плащ и прикрепил меч к поясу. На этом мы попрощались с Гордом и покинули лавку.
- Ну что, побродим по рынку и направимся в таверну? - уточнил Бер.
- Конечно, думаю, все уже будут нас там ждать. Вряд ли кто-то захочет пропустить халявную пьянку, - засмеялись мы с Бером в один голос и продолжили свой путь.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1
Мы представляли себе все иначе. Мы думали: мощным аккордом начнется сильное, яркое существование, полновесная радость вновь обретенной жизни. Таким рисовалось нам начало. Но дни и недели скользят как-то мимо, они проходят в каких-то безразличных, поверхностных делах, и на поверку оказывается, что ничего не сделано. Война приучила нас действовать почти не размышляя, ибо каждая минута промедления чревата была смертью. Поэтому жизнь здесь кажется нам очень уж медлительной. Мы берем ее наскоком, но прежде, чем она откликнется и зазвучит, мы отворачиваемся от нее. Слишком долго была нашим неизменным спутником смерть; она была лихим игроком, и ежесекундно на карту ставилась высшая ставка. Это выработало в нас какую-то напряженность, лихорадочность, научило жить лишь настоящим мгновением, и теперь мы чувствуем себя опустошенными, потому что здесь это все не нужно. А пустота родит тревогу: мы чувствуем, что нас не понимают и что даже любовь не может нам помочь. Между солдатами и несолдатами разверзлась непроходимая пропасть. Помочь себе можем лишь мы сами.
В наши беспокойные дни нередко врывается странный рокот, точно отдаленный гром орудий, точно глухой призыв откуда-то из-за горизонта, призыв, который мы не умеем разгадать, которого мы не хотим слышать, от которого мы отворачиваемся, словно боясь упустить что-то, словно что-то убегает от нас. Слишком часто что-то убегало от нас, и для многих это была сама жизнь…
В берлоге Карла Дарка все вверх дном. Книжные полки опустошены. Книги, целыми пачками, валяются кругом — на столах и на полу.
Когда-то Карл был форменным библиоманом. Он собирал книги так, как мы собирали бабочек или почтовые марки. Особенно любил он Эйхендорфа. У Карла три различных издания его сочинений. Многие из стихотворений Эйхендорфа он знает наизусть. А сейчас он собирается распродать всю свою библиотеку и на вырученный капитал открыть торговлю водкой. Он утверждает, что на таком деле можно теперь хорошо заработать. До сих пор Карл был только агентом у Леддерхозе, а сейчас хочет обзавестись самостоятельным предприятием.
Перелистываю первый том одного из изданий Эйхендорфа в мягком переплете синего цвета. Вечерняя заря, леса и грезы… Летние ночи, томление, тоска по родине… Какое это было время!..
Вилли держит в руках второй том. Он задумчиво рассматривает его.
— Это надо бы предложить сапожнику, — советует он Карлу.
— Почему? — улыбаясь спрашивает Кайл.
— Кожа. Понятно? — отвечает Вилли. — У сапожников сейчас острый голод на кожу. Вот, — он поднимает с пола собрание сочинений Гете, — двадцать томов. Это по меньшей мере шесть пар великолепной кожаной обуви. За этого Гете сапожники наверняка дадут тебе гораздо больше любого букиниста. Они с ума сходят по настоящей коже.
— Хотите? — спрашивает Карл, указывая на книги. — Для вас со скидкой!
Мы дружно отказываемся.
— Ты бы все-таки еще раз подумал, — говорит Кайл, — потом ведь не купишь.
— Чепуха, — смеется Карл. — Прежде всего надо жить; жить лучше, чем читать. И на экзамены я плюю. Все это ерунда! Завтра начнется проба различных сортов водок. Десять марок заработка на бутылке контрабандного коньяка, это заманчиво, дружище. Деньги — единственное, что вообще нужно. С деньгами все можно иметь.
Он увязывает книги в пачки. Я вспоминаю, что в былое время Карл предпочел бы голодать, но не продал бы ни одной книги.
— Почему у вас такие ошалелые лица? — смеется он над нами. — Надо уметь из всего извлечь пользу. За борт старый балласт! Пора начать новую жизнь!
— Это верно, — соглашается Вилли. — Будь у меня книги, я бы их тоже спустил.
Карл хлопает его по плечу:
— От сантиметра торговли больше толку, чем от километра учености, Вилли. Я вдосталь повалялся в окопной грязи, с меня хватит. Хочу взять от жизни все, что можно.
— В сущности, он прав, — говорю я. — Чем мы тут, на самом деле, занимаемся? Щепотка школьных знаний — ведь это ровным счетом ничего…
— Ребята, смывайтесь и вы, — говорит Карл. — Чего вы не видели в этой дурацкой школе?
— Да, все это ерунда, конечно, — откликается Вилли. — Но мы по крайней мере вместе. А кроме того, до экзаменов осталось каких-нибудь два-три месяца. Бросить все-таки жалко. Аттестат не помешает. А дальше видно будет…
Карл нарезает листы упаковочной бумаги:
— Знаешь, Вилли, так будет всю жизнь. Всегда найдутся два-три месяца, из-за которых что-либо жалко бросить. Так и не заметишь, как подойдет старость…
Вилли усмехается:
— Поживем — чаю попьем, а там поглядим…
Кайл встает.
— Ну, а отец твой что говорит?
Карл смеется:
— То, что обычно говорят в таких случаях старые, трусливые люди. Принимать это всерьез нельзя. Родители все время забывают, что мы были солдатами.
— Какую бы ты профессию выбрал, если бы не был солдатом? — спрашиваю я.
— Стал бы сдуру книгами торговать, вероятно, — отвечает Карл.
На Вилли решение Карла произвело сильное впечатление. Он уговаривает нас забросить к черту весь школьный хлам и заняться стоящим делом.
Жратва — одно из самых доступных наслаждений жизнью. Поэтому мы решаем устроить мешочный поход. На продовольственные карточки выдают еженедельно по двести пятьдесят граммов мяса, двадцать граммов масла, пятьдесят граммов маргарина, сто граммов крупы и немного хлеба. Этим ни один человек сыт не будет.
Мешочники собираются на вокзалах уже с вечера, чтобы спозаранку отправиться по деревням. Поэтому нам надо поспеть к первому поезду; иначе нас опередят.
В нашем купе сидит сплошь серая угрюмая нищета. Мы выбираем деревню подальше от дороги и, прибыв туда, расходимся по двое, чтобы снимать жатву организованно. Патрулировать-то мы научились!
Я в паре с Альбертом. Подходим к большому двору. Дымится навозная куча. Под навесом длинным рядом стоят коровы. В лицо нам веет теплым духом коровника и парного молока. Клохчут куры. Мы с вожделением смотрим на них, но сдерживаемся, так как на гумне люди. Здороваемся. Никто не обращает на нас внимания. Стоим и ждем. Наконец одна из женщин кричит:
— Прочь отсюда, попрошайки проклятые!
Следующий дом. На дворе как раз сам хозяин. Он в длиннополой солдатской шинели. Пощелкивая кнутом, он говорит:
— Знаете, сколько до вас уже перебывало сегодня? С десяток наверное.
Мы поражены: ведь мы выехали первым поездом. Наши предшественники приехали, должно быть, с вечера и ночевали где-нибудь в сараях или под открытым небом.
— А знаете, сколько проходит тут за день вашего брата? — спрашивает крестьянин. — Чуть не сотня. Что тут сделаешь?
Мы соглашаемся с ним. Взгляд его останавливается на солдатской шинели Альберта.
