Далекие твердыни - Онойко Ольга (лучшие книги .txt) 📗

— Стоять! — срывая голос, заорал Ундори бегущим. — Назад, ублюдки!

И туземцы повернули назад.

За время пути Желтоглазый успел вселить в их сердца такой ужас перед собой, что ужас перед айлльу и смертью был ничто в сравнении с этим.

Айарриу мог бы удивиться тому, что слуги больше страшатся какого-то вопящего шута, нежели принца-демона, но если полковника Ундори терзала лихорадка, то эле Хетендерану — наркотическая ломка. Уже почти неделю он обходился без йута, был очень зол и плохо соображал. Он увидел, что некий человек властен над прочими; вне сомнения, это был командир, знатный вельможа, наверняка он владел магией, и, значит, был более интересным противником и более достойной добычей.

Невыспавшийся, мучимый лихорадкой, в одних подштанниках и в страшной злобе, Желтоглазый являл собой зрелище скорее забавное, нежели устрашающее. К тому же он забыл прихватить из повозки фамильный меч Ундори, Разрушитель, и казался безоружным.

Подъехав ближе, Айарриу рассмеялся.

Собираясь на охоту, принц Золотого города оделся без лишней роскоши. На его лице почти не было косметики, только мазь, защищавшая кожу от ветра; серебряные волосы, стянутые в простой узел, украшала тонкая диадема. Одежды из чистого белого шелка и легкие золоченые доспехи не сковывали движений.

Перед ним стоял полуголый небритый человек с необычайно маленькими, а сейчас вдобавок опухшими со сна глазами. Кожа Маи не принимала загара и сползала с него клочьями. В лесах и болотах Хетендераны он изрядно одичал и подрастерял дворянский лоск; дамы света и полусвета пришли бы в ужас, увидев, что осталось от его легендарной красоты.

— Животное! — сказал Маи.

Айарриу озадаченно склонил голову к плечу. Маи говорил по-уаррски, этого языка айлльу не знал, а знай, очень повеселился бы, решив, что существо перед ним пожелало представиться. С его точки зрения Маи, безусловно, был животным — и весьма уродливым.

— Я набью из тебя чучело и отправлю в Зоологический музей, — сказал Маи. — Почтой.

Покачав головой, Айарриу вонзил шпоры в бока лошади. Человек, вероятно, обезумел от страха. Он не заслуживал ни смертельного заклинания, ни, тем более, удара меча; принц собирался затоптать его конем.

Губы Маи растянулись в жуткой улыбке.

Полковнику инженерно-магических войск, уаррскому боевому магу, впавшему в неистовство, не требовался даже фамильный меч.

Желтоглазый не собирался убивать айлльу в бою; они нужны были ему живыми для опытов. Повезло только Меарейю эле Таале и еще двум слугам: они погибли мгновенно, сметенные ударом фамильного меча лейтенанта Кайнери. В экспедицию Кайнери отправился в качестве энтомолога. Человек он был исключительно мирного нрава, особенно любил бабочек; древний меч его, ровесник мечей Данари и Улентари, в пробужденном состоянии наносил противнику гравитационные удары ужасной силы.

Остальных айлльу Желтоглазый успел поймать, лишив сознания.

Маи высказал удовлетворение тем, что в обозе хватало драконьих клеток, способных удержать демонов физически и понести на себе достаточно сдерживающих заклинаний, а потом сел на землю и взялся за голову.

Дальше идти было нельзя.

Почти все носильщики погибли.

Труды оказались напрасными, экспедицию постигла неудача.

…Три дня Маи потратил на некромантию: удостоверился, что вполне владеет ею в объеме университетского курса, и с неведомой доселе ясностью осознал, что к людям надо относиться мягче. Несчастные туземцы настолько боялись полковника, что отказывались возвращаться к жизни, и сделать с этим ничего было нельзя.

Маи ругался так, что покраснели бы даже царицы древней Рескидды. От отчаяния он напился гнусной туземной браги, спьяну пробудил Разрушитель и сжег половину Запретного леса. Товарищам пришлось утихомиривать впавшего в буйство полковника. Врач экспедиции, князь Эртаи Экеменри, целый день выписывал заклятие, которое должно было привести ум Ундори в равновесие: иначе Маи был опасен для своих.

Придя в себя, полковник направился к клеткам айлльу.

Злосчастные вельможи Золотого города были едва живы: уаррцы не просчитывали силу заклятий, подавлявших нервную и магическую деятельность, они только слышали, что айлльу крепче людей и хотели надежно обезопасить себя. Несколько дней айлльу провели без еды и воды, в звериных клетках, в полубеспамятстве, не способные даже обдумать произошедшее. Они поняли только, что встреченные ими люди сильно, очень сильно отличаются от тех, каких они знали прежде, обладают огромной мощью и крайне опасны.

Полюбовавшись на пленников, Маи ослабил давление заклятий.

Айарриу угодил в одну клетку с Киайену эле Йорои; это его спасло в тот день. Киайену был болтлив и склонен к дерзости. Он рисковал дерзить принцу — и рискнул заговорить со странным, огромного роста человеком с совершенно черными волосами и узкими, злыми глазами желтого цвета…

— Неизвестный господин, — сказал Киайену, — знаете ли вы сами, что сделали? Я надеюсь, вы опомнитесь и исправите случайную ошибку. Да, мы сами весьма провинились перед вами, сочтя, что вы подобны низким людям окрестностей, но мы готовы принести извинения…

Чем дальше, тем подобострастней становилась его речь. Желтоглазый человек смотрел молча, лицо его было страшным, и Киайену, кажется, готов был уже ползать перед ним на брюхе, прося не извинений, а милости. Айарриу тошнило — от мучивших разум заклинаний и от вида лебезящего перед человеком Киайену. Болван эле Йорои даже не видел, что Желтоглазый не понимает языка…

Потом Желтоглазый заговорил.

— Бесы побери, — сказал Маи, созерцая лепечущего что-то айлльу, — я не могу понять, как у них устроена нижняя челюсть. Она что, не цельная? Из двух половин?

Дело у него не запаздывало за словом. На глазах у эле Хетендераны он вытащил Киайену из клетки, отрезал ему голову и занялся ее изучением.

Губернатор Хараи улыбался.

Ясный день на пороге лета был ярок, как золото, южное вино в бокале обжигало терпкостью, и радостно было видеть друга счастливым.

Голос у Маи был красивый, и петь он умел. Походный марш северян в исполнении Ундори превращался в насмешливую песенку уличного мальчишки. В нем самом до сих пор оставалось что-то мальчишеское — эта гибкость тела и разума, порывистость движений, веселые огоньки в золотых глазах… Маи был по-прежнему красив, и Рэндо любовался им.

За прошедшие годы его любовь превратилась в странное, очищенное от страданий пристрастие. Маи наведывался в гости, обедал с господином губернатором, шутил и давал толковые советы относительно управления. Когда он уезжал восвояси, Рэндо мгновенно забывал о нем и вспоминал лишь изредка, к случаю. Но когда он видел Маи перед собой, вблизи — это было похоже на то, как если бы после долгих месяцев непогоды между туч проглядывало ясное солнце… Он казался вспышкой света — яркий, неукротимый, гениальный.

— Бесы и Бездна! — сказал Маи, и от переполнявших его чувств ударил кулаком в ладонь. — Я сам не могу поверить, что я все-таки сделал это. Кажется, сейчас я проснусь, и окажется, что мне все это привиделось.

Рэндо засмеялся.

— Ты написал в Тысячебашенный? — спросил он.

— Еще нет. Мы поделили бумажную работу. Журнал экспедиции вел Экеменри, в министерство напишет он. Я составлю отчеты для Академии наук. Это займет больше времени, но я и не хочу торопиться. Сначала закончу кое-какие эксперименты. Тогда больше проку будет от этих отчетов.

— Эксперименты? — переспросил Рэндо.

Глаза Маи сверкнули.

— Мои гипотезы подтверждаются, — сказал он.

Губернатор хмыкнул.

— Ты меня дразнишь, — сказал он добродушно. — Только не говори, что я должен буду прочитать о твоих открытиях в каком-нибудь научном вестнике. Я их даже не выписываю.

— Весь в трудах, Рэндо? — подначил Маи. — Неужели тебе так интересна административная работа? Я чуть не рехнулся, когда имел дело с канцелярией Академии.