Протекторат (Призрачная реальность) - Авраменко Олег Евгеньевич (книги бесплатно без регистрации .txt) 📗

— У вас проблемы с памятью?

— Слава Богу, пока нет. Но я страхуюсь на случай их возникновения. Как-никак, а мне уже сорок лет.

— Тридцать девять с половиной, — поправила меня Алёна. — А точнее, тридцать девять стандартных лет, пять месяцев и двенадцать дней. Не нужно старить себя.

Я удивлённо посмотрел на неё:

— Откуда вы знаете?

Она пожала плечами:

— А откуда, по-вашему, получают информацию? Терминал в моей камере старенький, но работать с ним можно. Когда дед сообщил мне, что нанял вас для моей защиты, я постаралась разузнать о вас как можно больше.

— Гм. Я думал, что доступ к инфосети у вас ограничен — школьные уроки, всякие развивающие игры, юношеская библиотека и тому подобное.

— Всё верно. Однако в базу данных Ассоциации адвокатов меня пустили. Правда, сначала пришлось настрочить кляузу в министерство юстиции, что тюремная администрация ущемляет мои конституционные права на защиту. И хотя дело было в субботу, реакция последовала незамедлительно. — Алёна озорно улыбнулась, и в уголках её рта образовались очаровательные ямочки. — Как вы сами понимаете, через три месяца выборы в Федеральное Собрание.

Я слушал её, смотрел на неё и просто не мог поверить, что эта девушка совершила хладнокровное и расчётливое убийство. И вообще — любое убийство. Принято считать, что виновный в тяжком преступлении так или иначе выдаёт себя своим поведением, и хотя я не был приверженцем этой теории, но вместе с тем признавал, что зерно истины в ней есть — ведь любое событие в жизни человека накладывает отпечаток на его психику, что, в свою очередь, отражается на его дальнейших поступках. Однако над Алёной, казалось, не довлело ни чувство вины, ни осознание тяжести содеянного, ни банальный страх перед суровым наказанием. Единственное, что слегка настораживало меня, так это её преувеличенная беззаботность, словно происходящее с ней её совсем не касалось. Но с другой стороны, её ведь не вчера обвинили в предумышленном убийстве и постановили судить как взрослую. За четыре с лишним месяца она успела привыкнуть к своему незавидному положению и, по крайней мере внешне, смирилась с ним. Дети быстро ко всему приспосабливаются — на то они и дети.

— Понятно, — сказал я и, взглянув на часы, решил покончить с разминкой: прошло уже шесть минут из отведённого нам часа, а мы ещё не приступали к делу. — Итак, барышня Габрова…

— Ну, зачем так официально, — перебила она меня. — Пожалуйста, обращайтесь ко мне просто по имени.

— Хорошо, — ответил я, не в силах сдержать улыбки: её непосредственность меня обезоруживала. — А как вам больше нравится — Алёна или Элен?

Девушка вздрогнула и быстро оглянулась по сторонам, как будто в этой маленькой пустой комнате мог кто-то прятаться. Её испуг был чисто рефлекторной реакцией на неожиданность, вряд ли она всерьёз боялась, что наш разговор подслушивают. В отличие от многих планет, где люди, возмущаясь произволом властей, тем не менее мирятся с ущемлением своих прав, на Дамогране все гарантированные Конституцией гражданские права, в том числе и право на тайну, соблюдаются неукоснительно. Я, конечно, не отрицаю, что и у нас правительство порой прибегает к незаконным средствам, но оно ни за что не станет подвергать себя риску публичного скандала, если только это не сулит ему выгоду, с лихвой покрывающую все возможные убытки. А дело Алёны Габровой, при всей его значимости для отдельных причастных к нему людей, явно не тянуло на государственную важность.

— Элен — красивое имя, — наконец произнесла Алёна, разглядывая свои наманикюренные ногти. — Но я от него отвыкла. К тому же с ним у меня связаны не очень весёлые воспоминания. Так что называйте меня Алёной. — Ещё немного помолчав, она подняла на меня рассеянный взгляд и спросила: — Как я понимаю, вы встречались с моим отцом?

Я утвердительно кивнул:

— Вчера вечером.

— И он обещал вам хорошо заплатить, если вы добьётесь моего освобождения?

— Да, — не стал отрицать я.

Алёна удручённо покачала головой:

— Господи, как мне всё это надоело! Мой дорогой папочка, сам того не понимая, из кожи вон лезет, чтобы продлить моё заключение. Ведь в прокуратуре хотели ускорить разбирательство, они быстро построили обвинение и давно собирались передать дело в суд. Но господин Стоянов всеми правдами и неправдами тянул время — не знаю, чего он рассчитывал добиться этими проволочками, и не думаю, чтобы он сам это знал. Когда же отец убедился, что от Стоянова не будет никакого толку, то приказал деду уволить его и нанять вас. С вами он переговорил лично и посулил вам в случае успеха золотые горы. И полагаю, первое, что вы сделаете — если уже не сделали, — это попросите отложить суд ещё как минимум недели на две. Ведь так?

— Совершенно верно. Сегодня с утра я направил ходатайство об отсрочке начала слушаний. В полтретьего у меня назначена встреча с судьёй Савченко — тогда он и сообщит мне своё решение.

Я не стал говорить ей, что надежд на положительный ответ у нас мало. Суд и так многократно переносился стараниями Стоянова, поэтому я сомневался, что судья сочтёт замену адвоката веским основанием для ещё одной отсрочки. Скорее всего, он заявит, что шестнадцать дней — достаточный срок для подготовки защиты, и будет совершенно прав.

Алёна тихо вздохнула:

— Вот этого я и боялась. Будь моя воля, я бы потребовала от вас не чинить обвинению никаких препятствий, не тратить время на перекрёстный допрос свидетелей, пусть суд поскорее закончится и присяжные вынесут вердикт… Но вы не послушаете меня. Несмотря на то, что я ваш клиент, вы будете следовать указаниям того, кто вам платит, — моего отца.

— Я буду делать то, что считаю нужным для защиты ваших интересов.

— А с чего вы взяли, что затягивание разбирательства в моих интересах? Что это даст, помимо дополнительных счетов за ваши услуги?… Только не подумайте, что мне жаль папиных денег, у него их неприлично много, и добыты они отнюдь не честным трудом. Десятилетиями наша семья, в числе других аристократических фамилий, эксплуатировала природные богатства Аррана, получая миллиарды чистой прибыли в год, а в то же самое время девяносто процентов населения планеты были лишены элементарных средств к существованию. Стоит ли удивляться, что эти обездоленные люди не поверили обещанным реформам сверху и в большинстве своём поддержали «народную революцию». И не их вина, а их беда, что нынешние правители обращаются с ними не лучше, чем прежние… — Алёна махнула рукой. — Ну да ладно, я увлеклась. Вернёмся к нашим баранам. Я уверена, что ещё одна отсрочка с началом суда ничего не даст. Никакие проволочки не помогут вам опровергнуть представленные обвинением улики. Максимум, чего вы сможете добиться, если хорошо постараетесь, так это некоторого смягчения приговора.

— Как раз в этом и состоит моя цель, — сказал я.

— Но не моя. Я не собираюсь становиться беглой преступницей, как того хочет мой отец. Имейте это в виду. Когда присяжные признают меня виновной, я потребую проверки моих показаний на «детекторе правды». Поскольку меня будут судить как взрослую, я обладаю всеми законными правами на защиту, и суд не сможет отказать мне, ссылаясь на моё несовершеннолетие.

Признаться, я ожидал чего-то подобного. Меня всегда поражала та отчаянная самонадеянность, с которой многие обвиняемые в уголовных преступлениях, услышав неблагоприятный для себя вердикт присяжных, прибегали к этому крайнему средству. Они искренне считали себя умнее, хитрее, сильнее других людей и свято верили в свою способность обмануть «детектор правды». Их нисколько не смущало то обстоятельство, что стандартная процедура проверки на детекторе предусматривает применение химических препаратов группы пентотала, которые полностью парализуют волю человека, а вдобавок превращают его в слюнявого идиота, неспособного выдумать даже мало-мальски приемлемую ложь.

По причинам этического порядка «детектор правды» не применяется повсеместно в нашей судебной практике; его использование допускается лишь по требованию самого подсудимого и только после объявления присяжными обвинительного вердикта — но ещё до вынесения судьёй приговора. На юридическом языке это называется ultima ratio defendi — последний довод защиты. Согласно дамогранскому законодательству, полученные с помощью детектора показания обладают наивысшим приоритетом в отношении давшего их лица, и человек, засвидетельствовавший таким путём свою невиновность, должен быть оправдан судом, вне зависимости от всех ранее предъявленных доказательств его вины. По данным федерального министерства юстиции, за прошедшие десять лет правом «последнего довода» воспользовалось свыше тысячи двухсот обвиняемых в тяжких преступлениях, семнадцать из них в результате своих показаний добились значительного смягчения приговора, и лишь один был полностью оправдан — дальнейшее расследование подтвердило, что этот человек действительно оказался жертвой рокового стечения обстоятельств.