Колдунья-беглянка - Бушков Александр Александрович (бесплатные книги полный формат txt) 📗
– Никогда не давала себе труда узнать поточнее, – сказала Ольга. – Коньяк я не пью…
– Процедура весьма несложная, – сказал камергер. – Именуется она возгонкой, или, если совершенно уж по-научному, дистилляцией. В нехитром аппарате вино подвергается нагреванию и выпариванию, вода улетучивается, остается крепкий экстракт, каковой и именуется коньяком… Так вот, примерно такую же операцию нетрудно проделать и с вами. Своеобразной дистилляции подвергнется не ваше тело, а личность. Экстракт, то бишь дар, мы заберем себе. И в нем уже не останется ничего от вашей личности. Все, что делает человека личностью, в ходе процедуры испарится, как испаряется лишняя влага из подвергнутого перегонке вина. Останется живое тело… совершенно лишенное даже зачатков разума и живущее, как безмозглое растение. Вот в таком виде вас можно преспокойно вышвырнуть за ворота. Вы ничего не объясните тем, кто вас найдет, потому что вас уже не будет. Никогда. Вот, собственно, и все. Вы весьма неглупы и знаете теперь достаточно. К чему разводить долгие церемонии? Хотите что-нибудь сказать?
– Сказать я хочу одно, – произнесла Ольга. – Все это, – она кивнула в сторону неподвижного медведя, окинула взглядом камеру, – ужасно пошло и мелко даже для авторов самых бездарных романов.
– Совершенно с вами согласен, – кивнул камергер. – Но мы, собственно, не имеем к этим… декорациям особого отношения. Видите ли, дом этот куплен у некоего разорившегося помещика и с тех пор не перестраивался. Бывший хозяин все и придумал. И подземелья, и крюк с механизмом, ослабляющим цепь, и все прочее досталось нам вместе с домом. Еще десять лет назад прежний хозяин находил удовольствие в том, чтобы с помощью этого впечатляющего подвальчика забавляться со своими крепостными: строптивцами-лакеями, несговорчивыми девками, которые оказывались настолько беззастенчивы, что отвергали барскую любовь… Не мы это придумали, а самый обычный человек, не имеющий к иным никакого отношения. Мы всего лишь использовали то, что было под рукой. Медведь, разумеется, уже наш, нами купленный у новгородских мужичков, если вас интересуют столь мелкие детали… Но давайте вернемся к делу.
Он извлек что-то из-под полы сюртука, поднял руку к лицу Ольги и разжал пальцы. Черный шар остался висеть в воздухе – величиной с большое яблоко, покрытый кое-где едва заметными углублениями, окутанный сеткой скользивших по его поверхности багровых искорок.
– Все очень просто, – сказал камергер. – Вы возьмете его в правую руку и повторите клятву вслед за мной. Она короткая…
– И после этого пути назад уже не будет?
– Совершенно верно, – кивнул камергер. – И ничего уже нельзя будет изменить, повернуть вспять. Но знали бы вы, сколько приобретаете…
Ольга медленно подняла руку, и шар опустился ей на ладонь – не особенно и тяжелый, полегче бильярдного, чуточку прохладный. Показалось, что искры помаленьку перетекают с поверхности шара на ее ладонь – и Ольга, размахнувшись, что было силы швырнула его об стену.
Он ударился о грубый бугристый камень и рассеялся. Осколки не разлетелись, а перемигиваясь багровыми искорками, сползли по стене на пол, слились в толстую лужицу, которая тотчас начала испаряться. Запахло чем-то незнакомым, резким.
– И совершенно напрасно, – процедил камергер сквозь зубы. – Он не имел принципиального значения, таких много, как чернильниц и рюмок… Гей!
Из распахнутой двери выскочили два бородатых мужика столь же устрашающей комплекции, как и Степан, в мгновенье ока схватили Ольгу и, безжалостно выворачивая руки, потащили из камеры так быстро, что ее ноги оторвались от земли.
Глава девятая
Пыточная
Они оказались в широком коридоре, выложенном тем же бугристым камнем. Ольгу проволокли в его конец, втолкнули в подобную же дверь, и она оказалась в подвале, как две капли воды похожем на ее темницу. Разве что медведя на цепи тут не было. Гроздья зеленых шаров усеивали сводчатый потолок, посреди подземелья стоял низкий стол из толстенных плах, а в углу жарко пылал огонь в металлическом ящике, и Степан – на сей раз голый по пояс, в кожаном фартуке – длинными клещами переворачивал звенящие железки, раскаленные докрасна. Граф Биллевич сидел неподалеку в совершенно неуместном здесь мягком кресле, обитом сиреневой штофной материей в золотой цветочек, и безмятежно курил сигару. Ровно столько Ольга успела рассмотреть, а потом два звероподобных мужика содрали с нее дерюгу, обнаженную швырнули на стол, закинули руки за голову, в два счета привязали запястья и лодыжки к ввинченным в потемневшие плахи железным кольцам.
– Считаю своим долгом дать разъяснения, – безмятежным голосом произнес остановившийся над ней камергер. – И эта, выражаясь откровенно, пыточная нам досталась в наследство от затейника-продавца. Собственно, мы ее даже облагородили, оставили только те безделушки, с которыми сейчас возится Степан, зато вынесли отсюда два громадных ящика всевозможных жутких приспособлений, способных ужаснуть современного цивилизованного человека. Да и кости отсюда велели убрать, и из вашей… комнаты тоже. Прежний хозяин был неряшлив и оставил в подземельях столько костяков…
– Остается надеяться, что и ваши отсюда когда-нибудь выметут, – сказала Ольга, невольно ежась под его взглядом, циничным и злым.
– Упорствует наша белоснежная лилия, я так понимаю? – спросил граф.
– К сожалению, – пожал плечами камергер. – Степан, будь так любезен…
Тяжелые шаги приблизились, и Ольга увидела вставшего над ней Степана, крепко зажавшего клещами полосу раскаленного железа, уже не красную, а молочно-белую, пульсирующую внутренним жаром, ослепительно рдевшую.
Она дернулась, но пошевелиться не смогла. Огненная полоса медленно проплыла над ее животом, грудью, лицом, Ольга зажмурилась на миг, потом волна жара накатилась снова. Ольга отчаянно пыталась отдернуть голову, насколько удавалось – и над самым ухом послышался короткий треск, противно запахло жжеными волосами…
Раскаленное железо вновь пустилось в причудливые странствия над ее обнаженным телом, не опускаясь слишком низко, обдавая жарким теплом. Ольга закусила губы и заставила себя лежать неподвижно. Запах обожженных волос ударил в ноздри.
– Зря все это, барин, – прогудел Степан. – Тут надо или всерьез, или вообще не надо, какой толк баловать…
– Замолчи, болван! – прямо-таки взвизгнул камергер, определенно выведенный из равновесия. – Твоего мнения никто не спрашивает, орясина дурная…
– Друг мой, – сказал граф не без затаенной иронии, – если мне позволено будет вмешаться… Я нахожу, что наш верный Степан, при всей его примитивности, проявляет гораздо более здравый подход к нашей… сложности. Уж не посетуйте… К чему эта дурная театральность? Нравится нам или нет, но девчонка строптива, не глупа и вовсе не труслива. Посмотрите, как сверкает глазками…
– Если ее погладить железом по-настоящему… – сказал камергер мечтательно.
– Тогда, не исключено, она сломается, – кивнул граф Биллевич. – Но именно что – по-настоящему, тут Семен прав. А вы разводите дурные эффекты в ущерб делу…
– Я о деле только и думаю, – огрызнулся камергер.
– Позвольте с вами не согласиться, – мягко сказал Биллевич. – Какие могут быть меж старыми друзьями притворства… Положа руку на сердце, мы оба прекрасно понимаем, что вы, Мишель, пытаетесь убить двух зайцев: и сладить дело, и сохранить ее для себя в качестве любовницы. Я ничего не имел бы против, какая разница… но этот вариант определенно не пройдет. Судя по тому, что вы ее сюда все же притащили, она отказалась добровольно принести клятву? Вот видите… А ведь у нас не так уж много времени. Да и пустых усилий жаль, откровенно говоря. Давайте уж… энергичнее. Как это ни прискорбно, приходится констатировать: девка оказалась столь же неудобным для обработки материалом, как и ее родители. Хотя вы самонадеянно полагали…
– Я рассчитывал! – обиженно вскрикнул камергер. – В конце концов, она в отличие от родителей выросла здесь, успела проникнуться всеми преимуществами барского житья-бытья, и логично было предположить, что…
