В ожидании зимы (СИ) - Инош Алана (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
«Если бы да кабы! – насмешливо и горестно выкрикнул волхв. – Все вы задним умом крепки… Что ж, смотри теперь, батюшка Островид, как девы юные за твоё нерадение расплачиваться будут! – И, воздев руки к светлеющему небосклону, Барыка зычно воззвал: – Слуга Марушин верный, пёс грозный и сильномогучий, приди, угощение наше прими!»
Глаза его при этом воодушевлённо сверкали, усы топорщились, бороду трепал ветер – одним словом, вид у волхва был совершенно безумный, а если дополнить всё это светящимися глазницами черепов, мрачными очертаниями мёртвых деревьев, отблесками на поверхности угрюмой воды, зябким предутренним сумраком и скорбными воплями матерей жертв, то впечатление получалось крайне тягостное. Когда толпа заволновалась и по ней прокатилось испуганное, леденящее «ах», Цветанка поняла: главная героиня этого действа появилась. За спинами людей воровке было не разглядеть, что происходило впереди, и она белкой вскарабкалась на дерево.
«Глянь, глянь, Прядун, какой страхолюдина-то!» – послышался с соседней ветки голос Олешко.
«Ох, ну и морда! А пасть!» – ответил ему дрожащий голосишко Прядуна.
Мальчишки, как оказалось, уже давно сидели на дереве и прекрасно видели, как вдоль берега неторопливо шагал огромный чёрный зверь, заставляя толпу шарахаться в ужасе. Бабы падали без чувств, мужики пятились с выпученными глазами, а кони под дружинниками начали нервно приплясывать, и только умелые руки седоков кое-как успокаивали животных. Сами дружинники старались удержать на лицах маску служебной непроницаемости, но не всем это хорошо удавалось – у некоторых в глазах читался откровенный страх.
«Ох, етить-колотить!» – вырвалось у самого Островида, конь под которым также дрогнул и затопал копытами.
Зверь прошёлся вдоль толпы туда и обратно, обводя народ совершенно человеческим, осмысленным взглядом; чёрная шерсть лоснилась в свете огней, с ярко-розового языка капала слюна, а под шкурой перекатывались бугры мускулов. А Цветанке хотелось крикнуть: «Глупый люд! Коли б вы знали, КОГО боитесь!» Если бы устрашённая толпа услышала печальную историю, рассказанную Невзорой минувшей ночью… Хотя, впрочем, чем эти люди отличались от отца и братьев Невзоры, прогнавших её вилами и топорами? Цветанка ожесточённо прищурилась и стиснула челюсти, заглушая стон сердца.
«Иди же, посланец Маруши! – простирая к зверю руки с исступлённо скрюченными пальцами, страстно восклицал Барыка. – Иди к столу своей госпожи и отведай дар, который мы принесли всем городом! Пусть великая Маруша простит нам наши прегрешения и снимет с народа горесть и болезнь, которой она нас наказала!»
Зверь вступил на мосток, соединявший капище с берегом. В наставшей тишине слышался каждый скрип досок под его тяжёлыми лапищами, а когда он вступил на землю островка, волхвы дружно упали на колени и простёрлись ниц в верноподданническом порыве. Цветанке хотелось выдрать бороды этим лицемерам. Перед людьми Барыка обходился с Невзорой, как со священным зверем, неприкасаемой посланницей богини Маруши, а на деле… Тьфу. Но старикашка ещё не знал, что его власти над Невзорой пришёл конец.
Чёрная волчица, проходя мимо простёртых в подобострастном поклоне волхвов, враждебно приподняла верхнюю губу и слабо рыкнула. Обезумевшее сердце Цветанки частило так, что ей стало не хватать воздуха… Грудь разрывалась в ожидании, занемевшие руки из последних сил держались за ветку.
Волчица миновала ворота и направилась вверх по крутой тропинке к алтарю, вокруг которого сидели девочки. Как мягколапая ночь с глазами-звёздами, она приблизилась к ним, внимательно заглянула в их заплаканные лица, потом склонилась над самой младшей и принялась умывать её широким языком, слизывая с её щёк слёзы.
«Лебёдушка!» – заголосил знакомый женский голос.
Зверь на миг поднял голову, высматривая в толпе кричавшую, потом снова обернулся к девочкам. То же самое волчица проделала с соседкой младшей жертвы, затем облизала третью девочку… Люди застыли, не понимая, как это расценивать: то ли Марушин пёс пробовал жертв на вкус, то ли утешал их. Конечно же, все предполагали первое, и только Цветанка знала правду и ликовала на дереве.
«Лижет – знать, пробует, – шёпотом высказал всеобщую мысль Олешко. – Щас жрать будет, зверюга проклятый!»
«Умолкни, дурачина», – сердито фыркнула на него Цветанка.
На светлеющем небе всё ярче разгоралась заря. Озеро дремало под полупрозрачным покрывалом тумана, и Цветанке ни к селу ни к городу снова привиделся белый волк, тревожно глядевший на огромное, раскинувшееся почти на всю озёрную гладь отражение зеленоглазой красотки. Сморгнув наваждение – сейчас было не до девиц, – Цветанка во все глаза следила за оборотнем, который к общему удивлению вёл себя по отношению к девочкам не как кровожадное чудовище-убийца, а как огромная ласковая псина. Закончив с облизыванием жертв, он направился вниз, обратно к воротам. Глаза наблюдавшего за этим Барыки изумлённо и непонимающе выпучились.
«Эй! – забыв недавнюю почтительность и раболепие, грубо крикнул он. – Ты чего их не жрёшь, шкура блохастая? Не нравятся, что ли? Самых хороших, жирных да откормленных ведь выбрали! Ишь, привереда какая! А ну!»
Старик вскочил на ноги, и его узловатый палец с пожелтевшим и длинным, похожим на коготь ногтем вытянулся в сторону алтаря. Волчица и не подумала повиноваться – остановилась напротив Барыки, грозно пригнув голову и скаля длинные и бритвенно-острые клыки. В каждом изгибе её лохматого тела, в каждом жёстком волосе вздыбленной на загривке шерсти читалась немая угроза, и до похолодевшей Цветанки наконец начало доходить…
«Жри их, проклятая псина! – срывающимся голосом вопил Барыка, топая ногами. – Ты для чего здесь? Жри, а то больше никакой сыти не получишь! Крыс ловить станешь! Взвоешь у меня, когда брюхо-то от голода подведёт!»
В толпе между тем росло недоумение. Народ переглядывался, перешёптывался, дружинники держали оружие наготове, а Островид, коротко перемолвившись парой слов со своим советником, с беспокойством обратился к волхву:
«Дозволь спросить тебя, мудрый Барыка, а не слишком ли непочтительно ты с Марушиным псом разговариваешь? Похоже, он не хочет принимать жертву. Что это может значить? Маруша не желает умерить свой гнев? Нам не удастся её задобрить?»
Похоже, Барыка никак не ожидал такого поворота, и это вывело его из себя. Окончательно потеряв самообладание, он даже не ответил на обращённые к нему вопросы… Поняв, что дело дрянь, он пятился от надвигавшегося зверя с посохом наперевес – видно, готовился им отбиваться. Зверь рявкнул, в толпе ахнули, а Барыка выбросил вперёд раскрытую ладонь:
«А ну, подчинись мне! Брюхом к земле!»
Нутро Цветанки ёкнуло: вот она, рука, оставившая на шее Невзоры отметину! Старик надеялся на силу заклятия, а заклятия-то и не было. Сообразив, в чём дело, Барыка отскочил в сторону, воздел руки к небу и прокричал странные слова:
«Молонья белая, стрела сухотелая, с неба сошла, сыр-бор сожгла!»
В чистом рассветном небе вдруг раскатисто грохнуло – у Цветанки всё внутри страшно содрогнулось. Властный взмах руки Барыки – и откуда ни возьмись ударила молния… Цветанка чуть не свалилась с ветки, перепугавшись за Невзору, но та успела отскочить, и белая ветвистая стрела угодила в частокол, который вспыхнул, как лучина.
«Барыка, опомнись! Что ты творишь, безумец? – крикнул ему один из его помощников. – Тебя Маруша испепелит за это!»
Барыка не слушал. Он метнул новую молнию в волчицу, опять не попал – загорелась другая часть частокола. Прыжок – и волхв лежал навзничь, придавленный лапой зверя, страшный хруст – и оторванная голова Барыки, подскакивая и бешено вращая глазами, скатилась по пологому берегу островка и плюхнулась в воду. Двое оставшихся волхвов, бухнувшись на колени, взмолились:
«Мать Маруша, не губи! Пощади! Во всём повинуемся тебе!»
Но волчица не знала пощады: схватив одного волхва за горло, она мгновенно откусила голову и ему, а второму выпустила кишки, после чего разорвала его тело на части для пущей верности. Побросав останки в воду, она в два прыжка преодолела мосток и умчалась мимо шарахнувшейся в сторону толпы в лес – только её и видели. Оцепеневшая Цветанка услышала рядом кашляющие и рычащие звуки: это Олешко выворачивался наизнанку от кровавого зрелища, испуская изо рта блевотину.
