Вершители Эпох (СИ) - Евдокимов Георгий (электронные книги бесплатно txt) 📗
Она выплеснулась наружу фонтаном кровяных кипящих брызг, обжигая почерневшие от температуры руки, выронившие лёгкий клинок. Девушка вскрикнула, но крик утонул в рёве толпы и особенно тех, кто ставил на молодого мага. Рука Энью безвольно болталась, прикреплённая к плечу голыми обрубками мяса и кожи, пока он смотрел на беззвучно корчившееся, изуродованное тело. Больше он ничего не понимал. Он просто смотрел, как взявшийся из ниоткуда слуга поднял затихшую девушку на руки и скрылся за толпой, проходившей мимо него, как течение, огибающее камень, видел, как округлились глаза старика Леварда, попытавшегося пробиться за ними сквозь плотную стену из беснующихся людей, почувствовал откуда-то из глубины касания Эннелим, схватившую его за здоровую руку и кричавшую что-то прямо в лицо и в бесцветный, молчаливый взгляд.
Энью почувствовал, как его кладут на носилки и несут куда-то вместе с облаками, плывущими по лазурному небу, мерно покачивая в такт шагу. Мозг невнятно разрывался тошнотой от образов обгоревших рук, от предсмертного крика и запаха кипящего мяса, так плотно забившегося в его нос, что хотелось его отрезать, заменив всё на тупую физическую боль, которая ушла гораздо дальше его восприятия. Разорванная рука неприятно липла к телу, пропитывая левый бок и ткань носилок, что-то разваливалось и шелестело. Энью попытался откинуть её в сторону, но движения были иллюзорными, неправильными — сейчас вместо конечности была зудящая пустота, которую хотелось либо заполнить, либо отсечь. Воздух и магия свободно ходили через неё, то принося боль, то забирая с собой, но Энью не обращал на неё внимания, глядя вздувшимися венами белков глубоко вверх, в реальность, проносящуюся мимо него медленно кружащими пылинками и отсветами лучей. В искалеченной руке что-то поселилось — это было воспоминание, это был Её образ, сидящей за столиком в таверне и что-то ещё, расползавшееся по нервам склизкими щупальцами чёрной татуировки, что-то, заставлявшее его держаться за этот мираж, хвататься за него, как за край уступа перед неизбежным падением со скалы.
«Почему всё из-за Неё, почему именно Она?» — крутилось в голове зудящей мыслью, которую не выкинуть и не стереть. Энью убивал людей, много, без сожаления, жестоко и нет, но в этот раз всё было по-другому. Она была другой. Что-то внутри сражалось и протестовало, восставая против воли, и это чувство — страшное, но сильное — было впервые. Это было не то, что можно чувствовать к людям, но всё же что-то сродни магии — неостановленной, свободной, той, что находится вокруг и внутри. Он… любил её. Вряд ли какими-то другими словами можно было описать это. Это было нечто неподконтрольное, безумное, нечто между человеческой привязанностью и религиозным поклонением перед тем, что Энью ощущал самим сердцем, бившемся так бешено. Каждое мгновение мыслей об этой девушке приводило его к одному, самому простому и самому неоднозначному выводу — её нельзя было не любить.
Глаза закрылись сами собой, сомкнутые незримой рукой. Облака медленно покрылись красным, а небо — чёрным, как уголь. Застучали первые капли крови, идущие из самих глаз неба, смешавшиеся с его же слезами утраты, скатывавшихся по щекам-крышам, собрались, соединились в рокочущие океанские волны, захлёстывающие водостоки, поднимающиеся до самых окон вьюнами из черепов и костей, заливающие этаж за этажом. Энью слышал, как захлёбываются в живой ненависти люди, как тонут дети, отчаянно пытаясь плыть в болоте из растущей, пузырящейся, засасывающей злобы, как куски разбивающегося стекла выпадают на улицу вместе с искорёженными, обожжёнными телами, оставляющими за собой кровавые следы, которые тут же смешиваются с общим потоком материи страдания и боли. Океан держал его на плаву, мотая из стороны в сторону всё новыми течениями, кидая непослушное тело в стены домов, захлёстывая волнами лицо, так, что становилось трудно дышать. Перед ним незримо шла сама смерть, смотрящая двумя глазами солнца и луны на центр уродливой бури, крутящейся водоворотом вокруг его бесполезных попыток спастись.
Энью подумал, что уже видел такое место, но с высоты, когда смотрел на него вместе с отцом. «Вот что это такое. Вот как на самом деле живёт город. Эти тысячи смотрящих глаз, тысячи незнакомых лиц — всё это время они страдали, мучились, выживали в заражённом болезнью аду. И имя этой болезни — они сами». Энью смотрел, как кровавый поток сменяется головами, руками, плечами людей, марширующих куда-то в ночь, пошатываясь и направив глаза в пол. Если один падал, другие топтали его, не останавливаясь, смешивая с мостовой из криков ужаса и боли, и шли дальше, пока не падали сами и не становились жертвой бесконечной череды мёртвых лиц. Они все были там — знакомые и нет, и он был там, вместе со всеми, плёлся, качая кровоточащим обрубком, роняя чёрную кровь, на которую позади слетались толпы стервятников-кровопийц, жадно пожирающих друг друга людей, жаждущих дотронуться до ядовитого сокровища. Она тоже была там — стояла погибшим телом на крепостной стене, облокотившись на камень, и чёрный ветер, сдувающий человеческие кости с бесплодных пустынь, развевал её меховой плащ, в нескольких местах прожжённый и разорванный ударами его меча. Он бросился к ней, петляя в переулках, сбивая и отталкивая бессмысленно бредущие души, срывая ногти и пальцы на подъёме по разрушенной стене. Они смотрели друг на друга в упор — одни глаза белёсые, без зрачков, другие — безумно-красные. Её руки, сложенные на груди, медленно осыпались чёрной золой, поднимавшейся всё выше и выше, уносящейся кусочками уходящей полу-жизни штормовыми порывами.
— Прости… меня, — произнёс он ссохшимися, изголодавшимися по синему цвету губами.
— А поможет тебе прощение? — она сказала это, не раскрывая рта. Кожа вместе с мышцами, откалываясь и чернея, слетала с черепа. Энью в ответ только заплакал. Слёзы краснели и улетали вверх, смешиваясь с алыми небесными вихрями.
Мимо пролетали тучи стрел, задевая камни и выбивая яркие искры. Где-то под стенами кипело сражение, Энью слышал крики победителей и вопли умирающих — это был рёв войны, низким воем труб разносившийся по крошащейся стене. Смерчи сносили деревья, людей, оружие, камни и дома, смешивая их в едином порыве ненависти и смерти. Небо молниями билось в агонии, уничтожая оставшихся и выжигая яркостью зрачки смотрящих, добавляя ещё несколько рядов в вышагивающую по городу армию неживых. Энергия ярилась и взрывала землю под ними, вырываясь из неё потоками лавы с дребезжащим шумом и скрежетом, поднимая к небу оплавленные части тверди.
— Я так больше не могу, … Не доживу до завтра… — слова всё прерывались на бессмысленные рыдания, но Энью не хотел и не мог их остановить — Если не простишь…
— Дожить до завтра — не то, что тебе нужно, — девушка рассыпалась окончательно, смешиваясь с потоком и исчезая в запутанных лабиринтах города, и возвращая его туда, где он должен быть.
Туман стелился по столам и стульям таверны, по скользким ступенькам, по полу, стенам, потолку прохода, проникал под дверь комнаты и заполнял её всю, оседая на лбу ледяной испариной и заставляя тело нервно трястись. За окном плавало что-то бесформенное, глазастое и большое, как дом, бившееся об стекло в такт нарывам больной конечности. Призраки сновали туда-сюда по комнате, пытаясь что-то сказать, достучаться. Он посмотрел налево, туда, где должна была лежать его рука — теперь то, что находилось там вместо неё, то срасталось, то снова рвалось на куски, оголяя извивающийся кусок существа за окном, пышущим вязкой, пугающей темнотой и матово-чёрным гноем. Он схватился за обрубок, почувствовав жжение, колющее сотнями иголок синие пальцы, и дёрнул изо всех сил, пытаясь избавиться от заразы, медленно заползавшей дальше в тело, но она держалась крепко, схватившись живыми лапами за само его существо, метавшееся в разные стороны в попытке спастись. Он рвал, резал его зубами и ногтями, но щупальце не поддавалось, въедаясь отростками всё глубже и глубже. Оставалось последнее средство — Энью потянул мёртвыми пальцами левой руки энергию, даже не собираясь останавливать её, когда синева перевалила за кисть и двинулась вверх. Он никогда не чувствовал такого блаженства — тело затряслось мурашками от затылка до основания позвоночника, из глаз потекли слёзы, зубы крошились эмалью от напряжения, всё тело безвольно обмякло и, наконец, отключилось. Щупальце заметалось, почувствовав угрозу, но было поздно. Магия, как по трубкам, прокатилась по венам, отрезая ему пути внутрь, а потом, рокоча и плюясь, разорвала затянувшиеся раны и взорвалась, танцуя синими языками огня на корчившейся в агонии черноте из тысяч испорченных, вылезающих наружу сквозь живую плёнку лиц, поглощаемой энергией. Существо за окном билось в исступлении, всеми силами пытаясь пробиться, но когда его обгоревшая часть с хрустом разломилось, распадаясь на пыль, рухнуло на землю, оставив за собой только ауру полноправной, гнетущей тишины.
