Дажьбожьи внуки Свиток второй. Земля последней надежды (СИ) - Некрас Виктор (книги .TXT) 📗
Было красиво.
Светила полная луна, и в её неверном свете, в тихой воде Волхова стояли отражения сумрачных ельников, светлых боров и радостных бело-зелёных березняков на правом берегу, дрожало в едва заметной ряби вместе с лунной дорожкой отражение церкви.
Церкви?!
Все четверо замерли, изумлённо глядя на реку. То, что отражалось в воде, не было церковью. Отражённый в Волхове храм был гораздо выше перынской церкви, над шатровыми кровлями не было крестов и куполов, над главным входом грозно вздымал длинные клыки огромный череп невиданного зверя — не самого ли индрика?
Наваждение?
Нет!
Несколько мгновений князь, боярин и три гридня смотрели на отражение, затаив дыхание, охваченные каким-то молчаливым трепетом, дыханием седой древности. Тревожно пахнуло дикими травами, горьковатым тонким запахом гари…
Налетел лёгкий ветерок, унёс запахи, сморщил рябью воду реки. Отражение пропало.
Глава третья Эхо войны
— Мальчишка! — великий князь хлопнул ладонью по столу, ушиб руку, поморщился. Гонец косо глянул на него от двери, но смолчал — нечасто приходилось видеть кметям Изяслава Ярославича в гневе.
Великий князь вскочил с места, прошёлся по горнице туда-сюда, резко поворотился к гонцу.
— Рассказывай! — бросил он.
— Чего — рассказывать? — не понял кметь. Снова глянул на князя с опаской. Неуж Мстислав Изяславич в письме своём не всё написал?
— Князь твой пишет, его Всеслав разбил! И что он, Мстислав, сюда бежит! И всё! Ты сам был в том бою?!
— Был, — выдавил кметь, глядя в сторону.
— Ну вот про всё и рассказывай!
А что расскажешь-то?
Про то, как лазутчики вовремя проведали — идёт из Полоцка Всеслав с ратью, конно и пеше, снова на Плесков? Альбо про то, как рать Всеславля, к Плескову идучи, мало не вдвое увеличилась? К полоцкому оборотню толпами стекались кривичи — обозлённые на крестителей и священников язычники, обиженные прошлогодним разорением плесковичи. А во главе отрядов стояли Всеславли кмети, загодя полочанином разосланные — немало потрудился за прошедшую зиму Всеслав Брячиславич.
Альбо про то, как ринул Мстислав Изяславич с дружиной и городовой ратью впереймы полоцкому князю к Плескову, а поход Всеслава оказался обманкой — совсем не собирался полоцкий оборотень повторять прошлогоднюю ошибку и ломать зубы о каменные стены Плескова? Зачем? Можно взять чуть к восходу и перехватить новогородскую рать на пути.
Альбо про битву на Черехе, где к Всеславу переметнулся новогородский боярин Басюра, а плесковичи, дождав, когда наместник Буян Ядрейкович уйдёт на помощь к князю Мстиславу, подняли в городе диковечье и стали на сторону Полоцка?
Альбо про то, как разбитый Мстислав Изяславич не смог даже и к Новгороду пробиться — все дороги были перехвачены восставшими кривичами и Всеславлими конными дозорами, и пришлось бежать к Смоленску?
А уж про то, что Новгород спелым яблоком сам упал в руки Всеслава, про то, небось, великий князь и сам уже знает?
Изяслав слушал, постепенно мрачнея ликом, а рука, сжатая в кулак, комкала узорную бранную скатерть. Опрокинулся серебряный кубок, вино разлилось кроваво-красной лужей, безнадёжно портя выбеленный лён, упал на пол и воткнулся в натёртые воском доски нож, а великий князь впился взглядом в гонца, словно требуя — говори! говори!
Наконец, вестоноша смолк, и Изяслав опустил голову. Увидел сотворённое на скатерти безлепие, брезгливо отряхнул руки от вина, повёл бровью и долго с отвращением смотрел, как холоп убирает со стола испорченную скатерть, словно это сейчас было самым важным делом. Снова поворотился к гонцу.
— Где сейчас Мстислав?
— Князь Мстислав Изяславич сейчас в Смоленске. Хотя, может, и выехал уже. В Киев.
— И то добро, — пробурчал Изяслав себе под нос, так, чтобы вестоноша не слышал.
— Мы, великий княже, как до Смоленска добрались, так он меня к тебе и послал, — частил гонец.
Князь молчал. Дождался, пока холоп постелет новую скатерть и поставит новые чаши — из травлёного капа. Налил полную чашу, кивнул гонцу — пей, мол. Дождался, пока вестоноша выпьет, кивком отпустил его отдыхать — уж что-что, а отдых гонец заслужил.
Дверь затворилась за гонцом, чуть скрипнув, а князь уронил голову на скрещённые на столе руки. Застонал, перекатывая голову по кулакам.
Десять лет!
Всего десять лет выдалось ему прокняжить спокойно!
Альбо же — целых десять лет?
Изяслав невольно вспомнил, как начиналось отцово княжение — война со Святополком, потом с Брячиславом и Мстиславом Удалым… И только потом — мир и спокойствие на четверть века.
У него — наоборот.
Великий князь почувствовал, как в его душу вновь закрадывается страх — тот же, что бросил его в своё время против Ростислава, нарушителя порядка.
Закона.
Страх этот после смерти Ростислава потишел, почти исчез, а Всеслав… что может этот полудикарь, этот язычник, прицепившийся к своему столу на далёкой лесной окраине?
Забыл ты, княже Изяслав, что Ростислав тоже долго по окраинам скитался!
И ещё одно забыл ты, Изяславе Ярославич — то что Всеслав и впрямь язычник! И то, что большинство людей на Руси пока что — тоже язычники!
И в этом сила Всеславля!
И потому Всеслав — втрое, впятеро, вдесятеро опаснее Ростислава! Стократ опаснее!
Великий князь выпрямился, ударил по столу кулаком, отгоняя страх.
Нет!
Нет, княже Всеслав, не будет твой сегодня верх!
Оборотень!
Тука глядел на великого князя чуть вприщур, понимающе.
— Ты понял, Тука? — князь поднял на дружинного старшого тяжёлый взгляд.
— Понял, княже Изяслав, — с чуть заметным чужеземным выговором ответил Тука. Чудин этот служил великому князю ещё с новогородских времён, сумел и в старшие дружинные выбиться. — Чего прикажешь?
— Во-первых совета у тебя хочу спросить, Тука.
Чудин прищурился, глянул на великого князя — в глазах блеснуло что-то свирепое.
— Конечно, и Всеслава Брячиславича и всю землю полоцкую за такое наказать стоит, — жёстко и с расстановкой произнёс Тука. — Да тут и не только в наказании дело… не остановится Всеслав на достигнутом.
Голос чудина звучал как-то недобро и многообещающе. Воображение великого князя вмиг услужливо нарисовало ему что-то невероятное: битва, ножевой просверк отполированных острожалых клинков, лязг стали, треск ломающихся копий, визг и ржание коней, чья-то косматая окровавленная харя, обескровленное лицо Всеслава Брячиславича на розовом от крови снегу, и над ним — Тука с окровавленным нагим клинком в руке, скособоченный, бледный от кровопотери, но довольный.
— Но не сейчас, княже Изяслав, — закончил Тука твёрдо, словно бы и не замечая смятения великого князя.
Великий князь вздрогнул и опомнился.
Конечно, не сейчас.
Когда — сейчас-то? Зарев-месяц на носу, жатва да сенокос, ни боярских дружин не ополчить, ни ратей городовых, а с одной своей дружиной против Всеслава и всей кривской земли воевать… пупок развяжется. Вернее случая голову сломить у великого князя и быть не может.
Пока с боярами сговоришь, пока братьев подымешь в поход… сколько времени пройдёт. Да и полную-то рать вести — от Степи тоже отгородиться надо… ни Святослав, ни Всеволод не согласятся. А там и ревун придёт, дожди, распута, и в кривскую дебрь и вовсе не сунешься…
Весны ждать?! Изока-месяца?!
Ну уж нет!
С Ростиславом дотянули до весны! Если до весны ждать, так Всеслав в Новгороде остатки христианства искоренит, повоюй с ним потом — от Новгорода, Плескова, Полоцка, Витебска и Менска он такую рать выставит — все трое Ярославичей не одолеют.
И тогда весной уже не они, Ярославичи, на Полоцк да Новгород наступать станут, а Всеслав на Смоленск ударит. А от Смоленска до Киева — всего-то вёрст четыреста. По воде, по течению…
Изяслав Ярославич вновь почувствовал страх.
