Малахит (СИ) - Лебедева Наталья Сергеевна (мир бесплатных книг txt) 📗
Тяжелый и слишком крупный даже для большой собаки Карат прыгнул на спину врага, но немного не рассчитал и перелетел через него, правда, сбив противника с ног, и тут же бросился на него снова. К тому времени принц успел лишь перевернуться на спину, и зубы пса сомкнулись у него на горле.
Карат был готов продержать врага всю ночь, пока Паша не уйдет достаточно далеко.
Через лес плачущих и испуганных малышей Паша нес на руках. К границе подошел совершенно обессилевшим. Ноги тряслись, руки казались отвисшими до самой земли, сердце бешено колотилось где-то в районе горла, мешая сглатывать.
Паша боялся, смогут ли малыши перейти черту между дубами. В этот раз они пробыли в деревне гораздо больше часа. Он осторожно подошел к дубу, и тут сбылись все худшие его опасения. Кроха выгнулся на его руках так, что Паша едва не уронил его. Глаза малыша закатились, он тихонько застонал и обмяк. Листика вырвало прямо на Пашу. Руки его, обхватывавшие шею спасителя, разжались и повисли вдоль тела. Боясь уронить малышей, Паша сел на землю.
Карат держал Алмазника за горло минут пять, то сжимая челюсти, то ослабляя хватку. Тот лежал тихо, только едва-едва, почти незаметно, сокращались мышцы его левой руки. Пес скосил глаза и увидел, как пальцы Алмазника потихоньку приближаются к посоху. Ждать смертельного удара пес не стал. Он придушил торговца, как придушила бы сучка мышь для своих щенков. Не убил. Нефрит не велел ему убивать.
Глава 13 Липовый чай
Момент, когда Паша с детьми вышел из ворот, Вадим не пропустил. Крысенышево нытье не мешало ему больше — мальчишка уснул в ямке у костра, закутавшись в спальник.
Когда Вадим сбежал с холма, друг его уже пересек опасный рубеж.
Растолкали Крысеныша, покидали вещи в рюкзаки и бросились бежать сквозь темный лес — прочь от Алмазника и его подручных. Хорошо, что Вадим не забыл прихватить фонарики.
Через некоторое время их нагнал аделаидин пес.
Малыши чувствовали себя плохо. Кроха сильно вспотел, был очень жарким — Паша чувствовал это даже через одежду — и все время что-то неразборчиво бормотал и взмахивал ручками, но добудиться его было невозможно. Листик лежал на руках у Вадима совершенно неподвижно. Открытые глаза его смотрели вверх на усыпанное звездами небо, он иногда моргал, иногда с трудом сглатывал и молчал.
Паше было очень страшно. Он сильно устал и запыхался, но теперь на руках у него был больной малыш, и он не мог позволить себе отдыха.
Вадим остановился первым.
— Стоп! — сказал он, переводя дыхание, — надо решить, куда мы бежим. Моему совсем хреново. — Эй, ты, здесь где-нибудь можно найти врача? Ну, лекаря, знахаря — как они у вас называются?
Крысеныш пожал плечами:
— Вроде, по краю болот живут Травники.
— Лечат?
— Лечат.
— Как их искать?
— Пошли, покажу. Только я дорогу примерно знаю. У них же деревни нет. У них землянки накопаны. Так что мы можем день ходить, и никого не найти…
Светлым было майское ночное небо, и проплывали по нему серые тени облаков. Треугольники еловых вершин выглядели угрожающе, как лезвия широких ножей. Хрустели под ногами ветки, мягко пружинил мох. Фонарики помогали слабо, и ноги то и дело спотыкались о корни и кочки, проваливались в ямки.
Сначала они шли по лесу на юг, потом стали плавно поворачивать к востоку. По деревьям и кустам Вадим угадывал, что неподалеку большое болото, и именно его они огибают.
Постепенно лес переставал быть темным и представал перед людьми во всем богатстве оттенков серого.
Еще не встало солнце, еще не блеснула золотисто-зеленым сосновая хвоя, когда Крысеныш сказал:
— Здесь.
И пояснил:
— Вот тут где-то они и живут. А где точно — не знаю…
Вадим заглянул в преданные собачьи глаза и сказал:
— Ну что, собаченция. Тебе снова нас выручать. Ищи.
Пес присел на задние лапы и склонил голову набок, словно спрашивая о чем-то.
— Ну как тебе, дурик, объяснить? Дом ищи, жилье, людей ищи…
Тот как будто понял, встал и пошел вперед.
— Надеюсь, ты ведешь нас, куда надо. А то будет тащить еще целый день до своей родной деревни, — проворчал Вадим.
Но уже через пару минут они увидели землянку, сквозь крышу которой сочился ароматный дым. На пороге стояла старушка в черной душегрейке и темно-синей в мелкий цветочек юбке. Она смотрела на них с каким-то даже нетерпением. Когда гости оказались совсем близко, старушка проворно шмыгнула к ним.
— Ох, милые, — проговорила она и ласково погладила малышей по головам. — Отвар уже почти готов. Настаивается.
Кроху и Листика отнесли вниз по крутым ступеням и уложили на укрытую пестрым лоскутным одеялом кровать. Жилье знахарки не было похоже на звериную нору. Здесь было чисто, сухо, пахло березовыми вениками и — чуть слабее — смесью луговых трав. Лежанки, укрытые лоскутными одеялами, плетеные половички, высушенные тыквы и лук гроздьями, соленья в бочонках, деревянная утварь. Уют и спокойствие.
Хозяйка хлопотала возле детей — обтерла им личики прохладной водой, раздела, напоила отваром, дала в руки венички из сухих стебельков, и Кроха успокоился, и Листик закрыл глаза, и оба они засопели во сне, как сопят обычно спящие крепко дети.
Паша и Вадим сидели молча, боялись помешать доброй и суетливой старушке, которая своим поведением, своим воркованием над детьми внушала им безграничное доверие.
— Меня зовут баба Липа. С ними все будет хорошо, не переживайте. Пойдем завтракать. Лучше меня никто не лечит, — сказала она, как только управилась с делом.
За завтраком обнаружилось, что они здесь не единственные гости.
Баба Липа заглянула за занавеску, что-то прошептала, и вскоре оттуда вышли тоненькая девочка и старуха внушительных размеров. Увидев Крысеныша, Золотко радостно всплеснула руками.
Все ели — долго и вкусно. Потом все спали — тоже долго и очень сладко. Кровати у Липы были жесткими — просто деревянные лавки с брошенными на них овечьими шкурами или стегаными одеялами — но с таким удовольствием Паша спал первый и последний раз в жизни. Правда, вспоминался ему потом запах какой-то травки, и у него возникало подозрение, что травка эта не была совсем безобидной.
А вечером, после сна, настало время разговоров.
Липа вывела Пашу и Вадима на улицу и усадила на холмик, который возвышался перед землянкой и заменял хозяйке завалинку.
Паша достал из рюкзака альбом и карандаш и принялся набрасывать контуры землянки и склонившуюся над ней рябину. Липа достала из мешочка, подвешенного к поясу, трубку и кисет с табаком и закурила. Лицо ее было красным, обветренным, профиль четким, как у старухи-индеанки, морщины — глубокими. Но в глазах плескалось тепло, а индейские черты смягчал совершенно по-русски завязанный платок. Так необычно и так притягательно было ее лицо, что Паша перекинул страницу и принялся рисовать этот четкий профиль, окутанный клубами трубочного дыма.
— Так что с мальчишками? — спросил Вадим.
— Все будет хорошо. Им надо спать. Надо пить отвар, который отводит лихорадку и дает покой. Им было очень больно. Взрослый бы такой боли не вынес.
— Откуда вы знаете, что с ними было?
— А у меня Шептун есть, — старуха немного отодвинула платок, и Вадим увидел, что за ухом у нее привязан маленький серый мешочек.
— Я у травки спрошу, — Липа говорила и тихонько гладила мешочек, отчего слегка шелестело его содержимое, будто кто-то и в самом деле шептал, — а травка мне ответит, какой человек идет, зачем… Если праздно шатается, я отведи-травы в котел кину, да веничком специальным порог подмету, он и закружится, дом мой стороной обойдет. А если больной человек, немощный, или устал сверх сил, я и то уже знаю, и какую надо травку варю. Вот так. Не глупа бабка-то. И не проста.
Липа помолчала, затянулась от души, потом спросила:
— А вы сами-то откуда?
Вадим помолчал, не зная, как объяснить.
