Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь - Камша Вера Викторовна (полные книги TXT) 📗
Выходов с конного двора было несколько, и госпожа Арамона, умелым маневром избавившись от галантного бергера средних лет, с золотыми подковами на перевязи, затерялась среди добротных каменных сараев. Савиньяк еще мог появиться, а она могла свернуть не туда, испугаться крысы, заблудиться… Да мало ли, главное – переговорить.
Хитрость была вынужденной, потому что капитаншу всерьез начинала тревожить маркграфиня. Сперва Луизе до нее было не больше дела, чем хвостатому Маршалу – до свеклы. Не слишком любящая жена не слишком верного мужа, эка невидаль! Свита Урфриды казалась попроще и подушевней столичного птичника, но удивляться этому не приходилось – глухомань. Госпожа Арамона как могла отвечала на расспросы, дуру из себя не строила, слишком умную, впрочем, тоже. Все шло отлично, а потом Луиза перехватила брошенный украдкой на Селину взгляд. Такой знакомый, такой ненавидящий! Именно так глядит ревность, причем ревность, готовая укусить.
Понять, по чьей милости Урфрида прижимает ушки, удалось быстро. Маркграфиня была умна и умела владеть собой, но о том, как Проэмперадор Севера повстречал госпожу Арамона, расспрашивала лично, причем дважды – адъютанта Савиньяка и сопровождавшего дам теньента из Надора. Разумеется, расспросы были упрятаны в равнодушную болтовню, но Луиза тоже знала, с кем и о чем разговаривать, и потом в Агмштадте обретался лишь один мужчина, достойный внимания дочки самого Рудольфа. До невозможности одинокой, это капитанша тоже поняла почти сразу, и она не могла допустить, чтобы у Сэль завелся такой враг. Была и еще одна мыслишка… Кое-что до мужчин лучше всего доходит через женскую ревность, а кое-куда даже умников приходится тыкать носом. Именно это Луиза и намеревалась проделать с Проэмперадором, а тот взял и запропал.
Расстроенная, пусть и не слишком, женщина бродила меж сараев, прислушиваясь, не зазвучит ли горн, – бергерскую манеру сообщать о прибытии почетных гостей хоть бы и на конюшню госпожа Арамона всемерно одобряла, но ехидная дудка молчала. Все мыслимые сроки прошли, и Луиза, не желая мозолить глаза конюшенному начальству, юркнула в узкий лаз, по всему – ведущий к ближайшей калитке. Она ошиблась – серая, местами тронутая плесенью кладка тянулась и тянулась, одуванчики под ногами сменила раскисшая мертвая глина, а выхода все не было. Только высокие, облупленные стены и сужающийся проход, очень похожий на тупик. Капитанша с неприязнью глянула на испакощенные туфли и повернула. Она и подумать не могла, что в Агмштадте отыщутся такие гнусные закоулки, однако же отыскались!
2
Адъютанты вскочили, всем своим видом выказывая, что усиленно ждут приказаний и знать не знают, откуда на ковре взялась семерка Волн. Господин маршал карту «не заметил», буднично велел не тревожить до обеда и закрыл дверь. Адъютанты дулись в тонто, на кухне повара маркграфа шли в решающую атаку на гору назначенной к вечернему съедению снеди, а свихнувшиеся столичные обыватели штурмовали Ноху…
Ли вернулся к столу, к карте, к прихлопнутой мухе. Сердце Проэмперадора билось неспешно и ровно, зато мысли неслись, будто лошади по скаковому кругу. Савиньяк не сомневался, что в самом деле видел столицу, хоть и не представлял, как это получилось Да, он в последние дни часто думал о матери, ее, судя по письмам, тоже многое беспокоило, но не более того. До смертного ужаса, что прорывается сквозь сотни хорн, хватая любящих, вернее уже любивших, за горло, им обоим было далеко, а если мать, готовясь к худшему, кого-то и вспомнит, то отца. Причина видений в другом, и причину эту сразу не найдешь. А дорогу в призрачную Ноху?
Муха, взлетев с цветка в безмолвной Олларии, зажужжала и нашла свой вполне материальный конец в Бергмарк. Он убил муху и вернулся в Агмштадт? Он вернулся в Агмштадт и убил муху?
Тикают часы, в солнечном столбе кружат пылинки. Так спокойно, так безопасно… «Виденья посылаются свыше», – учат клирики; «Видения непостижимы, – долдонят сьентифики, – их нельзя ни предвидеть, ни вызвать». А точно ли нельзя? Ли прикрыл глаза, восстанавливая в памяти мрачноватую комнату, неожиданно яркую синюю полосу шторы. Материнские руки теребят атлас, сталкивают со стола какую-то ерунду, расшнуровывают корсаж баронессы… Переодевшись, Марианна не пыталась прикинуться служанкой, так для чего ей мещанское платье? Ответ очевиден: в нем проще бежать, а ведь в Нохе с ее стенами и церковными гвардейцами всяко безопасней, чем в городе. Последнее объясняет переселение к Левию, но как графиня Савиньяк и баронесса Капуль-Гизайль оказались вместе и где, кошки его раздери, Констанс?! Спасает свои сокровища? Сплавил жену кстати подвернувшейся графине и спасает? Или пристроил самое ценное под крылышко Левию? Самое ценное? Самое… древнее?
Рожденная воспоминаниями о хитреце с морискиллами догадка еще не стала мыслью, а Ли уже отпирал походное бюро, где среди карт и писем скрывалась все еще завернутая в вышивку находка девицы Арамона. Сверкнуло и мелко затряслось не померкшее за века серебро, но рука Проэмперадора оставалась твердой – это маску била дрожь. Лионель едва не отшвырнул сгусток лихорадки, сдержался, положил на карту и, уподобившись Рудольфу, прошелся по комнате. Собрался с силами, стал у стола, вглядываясь в зыбкие, будто отражение, черты и ощущая, как разгоняется его собственное сердце. Это могло быть шагом в Олларию, в заросший чертополохом двор. Это было шагом туда… По серебру чиркнул малиновый промельк, Ли успел удержать его взглядом, вытягивая, словно нить. Он увидит, он сейчас прорвется и увидит… Двор, разбитые бочки, сорняки, солнце…
3
После очередного поворота Луиза сдалась и позвала на помощь. Крик вышел глухим, словно бо́льшую его часть впитали ноздреватые, слезящиеся стены. Ответа не было, как и эха. Женщина, сколько смогла, простояла на месте, вслушиваясь в показавшуюся запредельной тишину, потом завопила во всю глотку. Без толку – она слишком углубилась в старые склады, к которым примыкал конный двор. Ее не слышали, о ней не думали, ее не искали, мало того, вокруг стал подниматься туман. От Герарда Луиза знала, что в горах туману вылезти раз плюнуть, и все равно испугалась. Да, это было глупей глупого, но тишина, хватающая за каблуки глина и повторяющие друг друга проходы между одинаковых зданий вызывали ужас. Ко всему, госпожа Арамона одевалась для светского разговора в летний день, а не для беготни по промозглым задворкам. Холод породил злость, злость слегка вправила мозги. Капитанша вспомнила, что, постоянно сворачивая в одну сторону, вернешься, откуда вышел, потом сообразила, что уже раз десять поворачивала куда попало. Ничего, если в конце окажется стена, она просто вернется к ближайшей развилке, как-нибудь пометит проверенный тупик и займется следующим лазом. Резиденция маркграфа не так уж и велика, если не метаться навроде безголовой курицы, выберешься.
Госпожа Арамона запрокинула голову, пытаясь разглядеть солнце и хотя бы понять, где юг. Не вышло – дневное светило сгинуло в туманных тюфяках. Это вновь придало злости, а значит, и сил. Мысленно простившись с обувью, Луиза приподняла подол и бодро зашлепала между уже не сараев, но самых настоящих равелинов, однако далеко уйти не удалось – грязь стала непролазной. Когда ноги ушли в холодную серо-бурую кашу по щиколотку, женщина сочла за благо повернуть. Она сделала еще с сотню шагов, с трудом выдираясь из чавкающей глины, и поняла, что мельче грязь не становится. Оглянулась – за спиной было девственно гладко. Держась за стену, Луиза подняла ногу, стащила превратившуюся в какой-то похабный ком туфлю, перемазалась, немного успокоилась, глянула вниз. След никак не успевал затянуться. След исчез.
Что с ней сталось потом, женщина не осознавала. То воя от ужаса, то проклиная, она билась в каменной паутине, падала, поднималась, бросалась на стены, царапая скользкую кладку, куда-то бежала, пытаясь вырваться из ловушки, но камень, глина и туман держали крепко. Луиза вымокла до нитки, обломала ногти, сорвала голос и наконец, грязная и босая, вывалилась из словно бы выплюнувших добычу переходов. По глазам саданул ослепительный свет, и это было не солнце. Ядовито-зеленое, будто сладкий травяной сироп, сияние било свихнувшимся фонтаном прямо из каменных плит. Оно было завораживающе ярким, изголодавшиеся по цвету глаза вбирали в себя изумрудный мед, и госпожа Арамона не сразу поняла, где она. Слепо протянув вперед себя руки, женщина шагнула вперед.
