Поворот Колеса - Уильямс Тэд (мир книг .TXT) 📗
Солдаты озабоченно переглядывались. Изгримнур воспользовался моментом замешательства и принялся отбирать у них луки и стрелы. Он сурово рыкнул на Кадраха, и тот бросился на помощь риммерсману. Некоторые солдаты злобно ругались; казалось, они были готовы к сопротивлению, но ни один не сделал движения, способного вызвать открытый конфликт. Когда Изгримнур и Кадрах выставили вперед луки с наставленными стрелами, солдаты стали сердито переговариваться, но Мириамель понимала, что боевой дух уже потерян.
— Четыре лошади, — спокойно сказала она. — Я делаю вам одолжение, и поеду в одном седле с человеком, которого этот мерзавец, — она подтолкнула неподвижное тело Аспитиса, — назвал «маленьким болотным мальчиком». Иначе вам пришлось бы оставить пять.
После недолгих препирательств отряд Аспитиса выдал им четырех лошадей, предварительно сняв с них седельные сумки. Когда всадники и их багаж были перераспределены по оставшимся лошадям, двое солдат подняли тело своего сеньора и бесцеремонно перекинули его через седло одной из лошадей. Несчастным наббанайцам теперь приходилось сидеть по двое на одной лошади, и они выглядели до смешного растерянными, когда маленький караван тронулся в путь.
— Если он останется в живых, — крикнула Мириамель им вслед, — напомните ему, что здесь произошло.
Отряд всадников быстро скрылся из глаз, направляясь на восток, в холмы.
Раны были обработаны, а вновь приобретенные лошади нагружены скудными пожитками, и к середине дня путники могли продолжить движение. Мириамель чувствовала странную легкость, словно она только что пробудилась от страшного сна и обнаружила за окном ясное весеннее утро. Камарис вернулся к своей обычной безмятежности; казалось, страшное переживание ничуть не повредило старику. Кадрах говорил мало, но так оно и было на протяжении последних нескольких дней.
Аспитис тенью стоял на задворках памяти принцессы с той самой ночи, когда'буря позволила ей сбежать с его корабля.
Теперь эта тень исчезла. Мириамель ехала по холмистой стране тритингов, перед ней в седле кивал головой Тиамак, и принцесса с трудом удерживалась от того, чтобы громко запеть.
В этот день они сделали почти две лига. Когда пришло время остановиться па ночевку, Изгримнур тоже пребывал в превосходном настроении.
— Теперь-то у нас депо пойдет, принцесса, — он улыбнулся себе в бороду. Если он и стал хуже думать о ней, после того как Аспитис выставил на всеобщее обозрение ее позор, то был слишком рыцарем, чтобы показать это. — Молот Дрора, но что ты скажешь о Камарисе? Ты видела? Мужчина вдвое младше его не сделал бы ничего подобного!
— Да, — она улыбнулась. Герцог был хорошим человеком. — Я видела его, Изгримнур. В точности то же, что поется в старых песнях. Нет, лучше того.
Герцог разбудил ее рано утром. По его лицу она поняла: что-то случилось.
— Тиамак? — ей стало нехорошо. Они прошли вместе через такие испытания! Ведь ему с каждым днем становилось лучше!
Герцог покачал головой.
— Нет, леди, это монах. Он исчез.
— Кадрах? — Этого Мириамель не ожидала. Она потерла лоб, пытаясь проснуться. — Что значит «исчез»?
— Ушел. Взял лошадь. Оставил записку, — Изгримнур показал на кусок пергамента из Деревенской Рощи, лежавший на земле около того места, где она спала; сверток был придавлен камнем, чтобы пергамент не сдуло ветром, гуляющим по вершине холма.
Мириамель должна была страшно переживать бегство Кадраха, но она ничего не чувствовала. Она подняла камень и осмотрела пергамент: да, это его рука — она видела раньше почерк монаха. Похоже было, что Кадрах писал обгоревшим концом палочки.
Что же было таким важным для него, думала она, что он потратил время до отъезда, написав эту записку?
Принцесса, говорилось в ней. Я не могу идти с Вами к Джошуа. Я чужой среди этих людей. Не вините себя. Никто не мог быть ко мне добрее, чем Вы, даже после того, как узнали, что я на самом деле из себя представляю.
Я боюсь, что дела обстоят хуже, чем Вы думаете, гораздо хуже. Я хотел бы хоть что-то сделать для Вас, но к несчастью не в силах никому и ничему помочь.
Подписи не было.
— Какие «дела»? — раздраженно спросил Изгримнур. Он читал записку, заглядывая принцессе через плечо. — Что это он имеет в виду: «дела обстоят хуже, чем вы думаете»?
Мириамель беспомощно пожала плечами.
— Кто может знать?
Снова покинута, вот все, что она смогла подумать.
— Может, я был слишком суров с ним, — сердито сказал герцог. — Но все равно, это не повод для того, чтобы украсть лошадь и уехать.
— Он все время чего-то боялся. Все время, пока я знаю его. Трудно всегда жить в страхе.
— Что ж, у нас нет времени проливать о нем слезы, — проворчал Изгримнур, — у нас полно других забот.
— Нет, — сказала Мириамель, складывая записку, — мы не будем проливать слезы.
4 ПУТЕШЕСТВЕННИКИ И ПОСЛАННИКИ
— Я давно не бывала здесь, — сказала Адиту. — Давным-давно.
Она остановилась и подняла руки, немного округлив пальцы, словно показывая жестом весь долгий срок своего отстутствия; все ее стройное, гибкое тело вздрагивало, словно лоза ищущего воду. Саймон смотрел на нее со смесью любопытства и страха, быстро трезвея.
— Может быть, тебе лучше спуститься? — спросил он.
Адиту только взглянула на него сверху, насмешливая улыбка приподняла уголки ее губ, потом ситхи снова подняла глаза к небу и сделала еще несколько шагов по тонкому, крошащемуся парапету Обсерватории.
— Позор Дому Танцев Года, — сказала она. — Мы должны были предпринять что-нибудь, чтобы спасти это место. Мне грустно видеть такое запустение.
Саймону показалось, что это прозвучало без особой горести.
— Джулой называет это место «Обсерваторией», — сказал он. — Почему?
— Не знаю. Что такое «обсерватория»? Я не понимаю этого слова.
— Отец Стренгьярд сказал, что это место вроде тех, что были в Наббане во времена императоров — оттуда смотрели на звезды и пытались по их сочетаниям угадать, что случится.
Адиту засмеялась и высоко подняла ногу, чтобы снять сапог, потом опустила ее и проделала то же самое с другой ногой, словно она стояла рядом с Саймоном, а не в двадцати локтях над землей, на тонком каменном карнизе. Ситхи сбросила сапоги вниз, и они мягко стукнули по сырой траве.
— Тогда, я думаю, она шутит, хотя в каждой шутке есть доля истины. Никто не смотрел отсюда на звезды иначе, чем это можно делать в любом другом месте. Здесь находился Рао йе-Сама'ан — Главный Свидетель.
— Главный Свидетель? — Саймону не нравилось, что она бежит по скользкому парапету. Во-первых, это вынуждало его поторапливаться, хотя бы для того, чтобы расслышать, что она говорит, а во-вторых… ну, все-таки это было опасно, даже если она так не считала. — Что это такое?
— Ты знаешь, что такое Свидетель, Саймон. Джирики отдал тебе свое зеркало. Это малый Свидетель, и таких еще существует много. А главных Свидетелей было всего несколько, и они находились в определенных местах — Пруд Трех Глубин в Асу'а. Огонь Разговора в Хиксхикайо, Великая Колония в Джина-Т'сеней — большая часть их разрушена иди утеряна. Здесь, на Сесуадре, под землей находился огромный камень, называемый Глаз Земляного Дракона. Земляной Дракон — это второе имя, трудно на вашем языке объяснить разницу между ними. Великого Червя, который кусает собственный хвост, — объяснила она. — Все, что здесь стоит, было построено над этим камнем. Это был не совсем Главный Свидетель — фактически, он был вовсе не Свидетель сам по себе — но такова была его сила, что любой малый Свидетель, вроде зеркала моего брата, становился Главным Свидетелем, если им пользовались здесь.
Голова Саймона шла кругом от потока называний и фактов.
— Что это значит, Адиту? — спросил он, стараясь, чтобы его вопрос не прозвучал сердито. Он делал все, что мог, для поддержания спокойной и изысканной беседы, когда вино начало испаряться. Ему казалось очень важным, чтобы она поняла, как он повзрослел со времени их последней встречи.
